Начало спектакля ТЮЗа им. А.А. Брянцева «Ленька Пантелеев» заставляет поверить, что есть еще на свете театральные люди, что умеют глобально мыслить, мгновенно переводить мысль в образ, а образ не боятся уравнять с пародией.

Человеку, мало-мальски знакомому с историей, сначала покажется странным, что к 90-летнему юбилею ТЮЗа на его сцене возник мюзикл о человеке, имя которого связано с формированием в Петрограде (практически одновременно с брянцевским ТЮЗом!) одного из самых ярких преступных сообществ 20-х годов. Свою банду Ленька Пантелеев («в девичестве» Пантелкин) организовал вскоре после «сокращения» из рядов ВЧК и принялся громить отнюдь не государственные структуры, а тогдашних предпринимателей-нэпманов. С одной стороны, он — самый, что ни на есть яркий пример силовика, шагнувшего в преступный мир, а с другой — этакий Дубровский с задатками режиссера, театрализовавшего каждое нападение на «новых буржуев». Вот и выходит, что популяризация такого традиционного для отечества персонажа, как Ленька Пантелеев (в постановке Максима Диденко и Николая Дрейдена его роль исполняет удивительно похожий на прототип лауреат премии «Прорыв» Илья Дель), путем прямого использования сюжета брехтовской «Трехгрошовой оперы» выглядит вполне закономерной попыткой проиллюстрировать «театр реального времени» за стенами «театра детской радости».

Режиссеры Диденко и Дрейден в заделе спектакля за какой-то пяток минут мастерски, с немыслимым лаконизмом и скоростью немого кино прогоняют перед зрителем события с начала Первой мировой войны по начало 20-х годов: недовольство народных масс — революция — гражданская война. Причем в ходе революционных преобразований исходное уныние мужичков, одетых в серые армяки-шинели, стремительно («Актер должен переодеваться!») обнаруживает красную изнанку. В этот момент (под скомороший мотив в «живой» музыке Ивана Кушниара и вознесение на небеса царя) даже грезится, что при сохранении такого темпоритма мечта лицезреть в театре нечто гениальное близка к реализации. Но почти трехчасовое действие, выбрасывающее в зал поток азарта и молодой энергии, порой эксплуатирует эту энергию вхолаостую.

При множестве уникально примененных анекдотических и художественных цитат (например, момент «убивания ап стену», или сценической «копии» парящих над городом шагаловских влюбленных, или вполне соответствующего криминальности жениха и невесты свадебного фото анфас и профиль) заявленная в самом начале спектакля претензия на гениальную краткость высказываний себя не оправдывает. Растянутая сцена с нищими, бесконечная сцена «женских боев», долгие вокальные номера про «конька вороного» или «сирень в моем садочке» (при том, что формат зонг-оперы сохраняется в «Леньке Пантелееве» свято, все время хочется прокричать с места «Хватит!», тем самым напоминая, что короткая шутка ценна вдвойне!) сбивают спектакль с заданного вначале ритма старой хроники. Решающая для кино штука — монтаж, удается Диденко-Дрейдену не всегда, хотя общее представление об идее постановщиков возникает. Во многом ощущение атмосферы и эстетики эпохи создано и работой художника Павла Семченко (за передвижную конструкцию, воспроизводящую типичные «станки» для демонстраций, ему отдельное спасибо!), но порой спектакль начинает казаться мозаичной картинкой, созданной из не подходящих по размеру элементов…

Из актерских удач спектакля «Ленька Пантелеев» следует отметить работы Галины Самойловой (смертоносный Черный Капитан в ее исполнении — постоянно существующий на втором плане сарказм, характерный для постановок Диденко), Янины Бушиной в роли Сони Пичугиной (после заглавной роли в постановке Ивана Латышева «Любка» в ТК «Открытое пространство» это вторая удача актрисы в минувшем сезоне), Анны Кочетковой, сыгравшей боевую Люсю Смирнову (комический талант этой актрисы со временем, думается, может вырасти до трагических высот лучших отечественных актрис «родом из ТЮЗа»), Кирилла Таскина, преподнесшего зрителю несколько ролей-сюрпризов, сильнейшим из которых стала вполне убедительная роль Ленина (редкий случай, когда образ Ульянова не доведен до пародии, но шаржирован до забавного). Впрочем, как уже было отмечено, в умело организованном пространстве постановки Диденко — Дрейдена игре самозабвенно предаются все актеры. Если со временем постановщикам все же удастся чуть-чуть умерить затяжное самолюбование (периодически оно превращает эпический спектакль о сохранении собственного «я» в «капустник для узкого круга», мол, смотрите, как мы ржачно ЕЕ или ЕГО представили). Как говорят редактора, заявка-то гениальная, но надо бы кое-что доработать…