14 июля — День взятия Бастилии. Кто был в этот день в Париже, знает, что это настоящий, не фальшивый, не придуманный праздник для французов. Они и правда горды своей свободой (насчет равенства и братства не знаю) и когда идет парад, все кафе полны людей, ощущающих свою причастность к той красоте, которую транслирует телевизор…

Они давно пережили «свободу на баррикадах», у нас — свои начинающие пассионарии, годящиеся в модели Делакруа, в их числе — актриса Оксана Мысина, непременный участник митингов, «прогулок», шествий. Интервью с ней, записанное Еленой Коноваловой, мы решили предложить вашему вниманию именно в День взятия Бастилии. Ну, прикол такой…

Оксана, как вы считаете, вероятно ли сегодня в России остаться в стороне от политических и социальных событий?

Знаете, сама общественно-политическая ситуация в стране и настроение людей в последние месяцы настолько изменились, что, мне кажется, в стороне никто не остается. Даже если человек не ходит на митинги, он все равно наблюдает за тем, что происходит вокруг, думает, обсуждает со своей семьей и друзьями. И если не сегодня, то завтра он непременно сделает свой выбор. У меня лично происходящее вызывает оптимистические мысли и надежды.

Несмотря на то, что власть упорно не хочет прислушиваться к настроениям общества?

Даже несмотря на всю ее жестокость и остервенение по отношению к мирным людям, которые лишь выражают свое желание жить честно в своем государстве и ничего не бояться. Но все эти проявления — признак агонии, думаю, тем, кто возглавляет сейчас нашу страну, недолго осталось, очень недолго. Люди открыто общаются, никто не боится говорить вслух то, что думает — историю вспять не повернуть. Жаль, если они это не понимают.

Интеллигенция, деятели культуры и искусства всегда считались в России совестью нации. В чем должна выражаться их позиция по отношению ко всем этим потрясениям? Часть ваших коллег полагает, что выходить на сцену и говорить с публикой о вечных ценностях — это, в принципе, и есть позиция, нет необходимости участвовать в каких-то гражданских акциях.

Каждый слушает себя. Еще полгода назад некоторые мои коллеги просили меня рассказать о деле Ходорковского, они ничего об этом не знали. А я удивлялась, как можно было оставаться равнодушным, когда рядом такая чудовищная несправедливость. Если ты художник, человеческая боль должна проходить через тебя насквозь. Только тогда, считаю, ты можешь адекватно вести диалог с людьми, которые приходят к тебе в театр — из той России, где сейчас происходят все эти потрясения. Наверное, было бы очень удобно — играть за условной четвертой стеной нашего любимого Чехова или Шекспира и ни о чем больше не думать. Но нюансы, оттенки твоей игры — они видоизменяются от того, насколько ты открыт происходящему вокруг.

Возможно, я говорю какие-то общие вещи. Но времена меняются, и я вижу, что люди искусства все активнее выражают свое отношение к социальным проблемам. Многие из моих коллег из Школы драматического искусства ходят на митинги. У одной актрисы из ШДИ, Маши Чирковой, друг попал в полицию после несанкционированного митинга на Триумфальной площади. Я в тот вечер играла «К. И.» в МТЮЗе, и мы со зрителями слышали вой мигалок, во время спектакля стало понятно, что начался разгон демонстрации. Позже Маша позвонила мне с известием, что Сережу забрали, и мы ночью поехали вдвоем искать это отделение полиции. Это была замечательная ночь.

Замечательная?! Чем?

Тем, как проявили себя в той ситуации разные люди. Когда мы разговаривали с полиционерами (как я их называю), они открыто сказали: «Если бы на нас не были погоны, мы были бы вместе с вами». В то отделение поместили 21 задержанного — сначала в маленькую комнатушку, там невозможно было даже присесть, настолько плотно она была набита людьми. Но потом при содействии одной женщины-полицейского их перевели в другое, более просторное помещение, она разрешила нам принести им воду и еду. В магазине все помогали нам таскать продукты, продавщица советовала, что из напитков купить, чтобы людям дольше не хотелось пить. А задержанные после писали мне в фэйсбуке сообщения: «Нам стало так весело, когда мы поняли, что мы не одни, за нами Москва!» Тогда мы решили, что обязательно еще придем на митинги. Накануне все переписываются, кто-то сообщает, что родители боятся его одного отпускать — и в итоге приходит вместе с родителями. У всех свои истории. Но все знают, зачем они туда идут.

26 февраля в поэтической программе «Послушайте!» на канале «Культура» я читала стихи моих любимых поэтов. Среди них были очень острые произведения — например, поэма «37-й трамвай» Александра Тимофеевского. Он известен всем в стране по стихам к «Песенке крокодила Гены». Но очень много стихов Тимофеевский писал в стол, потому что еще в  70-е годы попал под наблюдение наших карательных органов, его долго не печатали. Ни он, ни я не верили, что в день, когда в Москве прошла акция «Белое кольцо», за неделю до президентских выборов, по федеральному каналу могут показать такую программу. Надо отдать должное каналу «Культура» — не испугались. И, как сказал поэт Виктор Коркия, чьи стихи я тоже читала в той программе, — нужно действовать так, чтобы каждое правонарушение со стороны властей становилось поводом для отдельного митинга, массированной акции.

То есть требовать не всего сразу, а ответственности по каждому конкретному случаю нарушения прав?

Да, да! Думаю, одно только дело Магнитского может собрать стотысячный митинг, а то и больше людей привлечь. Он должен быть направлен на то, чтобы прекратили прятать преступников, которые убивали человека в самом центре Москвы, рядом со станцией метро «Маяковская». У меня родители там неподалеку живут. Как представлю, что в нескольких минутах ходьбы от их дома пытают и убивают людей… Этому нужно положить конец.

Недавно мы с друзьями обратились ко всем с открытым письмом, призывая увековечить память Всеволода Мейерхольда. Останки великого режиссера, истерзанного пытками, с 1940 года лежат в общей могиле № 1 на Донском кладбище, вместе с сотнями тел других людей, уничтоженных без суда и следствия. Кого-то идентифицировали их родственники, имена этих людей указаны на воткнутых в землю картонных табличках. Имени Мейерхольда там нет. Формулировка: «Не востребован»… До тех пор, пока наше общество не излечится от беспамятства, будут ломать судьбы новых Мейерхольдов и Магнитских. Поэтому так важны точечные гражданские действия против любого беспредела.

Этот год вообще знаменателен очень печальной датой — 75-летием Большого Террора, начавшегося в 1937 году. А памятники жертвам репрессий по России можно по пальцам пересчитать… Я сама из Красноярска, региона, который был одним из центров системы ГУЛАГ. На берегу Енисея у нас уже лет двадцать стоит камень с табличкой «Здесь будет памятник жертвам политических репрессий». Но памятника до сих пор нет…

Зато по всей стране есть памятники Ленину, улицы его имени. Уже больше двадцати лет прошло, как в Советском Союзе началась перестройка, мы живем в другом государстве, но в нашей истории роль этого человека, который поднял волну ненависти между людьми, расслоил общество, не пересмотрена. Слава богу, хоть нет улиц Сталина!

Памятники ему периодически пытаются восстановить.

Да, опять ищут врагов, хотят разделить общество — это так страшно… Идет не только борьба за власть — это борьба за то, чтобы люди вновь стали смотреть друг на друга с подозрением. Поэтому очень важно, чтобы те, кто ходят на митинги и участвуют в гражданских акциях, не злились на тех, кто не разделяет их убеждений. Нам нужно находить с другими людьми точки соприкосновения, объяснять свою позицию, а не оскорблять их. Чтобы в тот день, когда состоятся, как я надеюсь, досрочные выборы, наши соотечественники пришли на избирательные участки, зная, кому и почему они отдают свои голоса.

Наверное, сейчас особенно актуален политический театр?

Он очень актуален. Московский «Театр. DOC» ютится в маленьком подвальчике, его спектакли вмещают от силы по сотне зрителей. Но именно этот театр начал мощнейшее движение за гражданские свободы, благодаря его спектаклю «Час восемнадцать» власти вынуждены были вернуться к делу Магнитского. Хотя и сейчас пытаются его замять. Но толчок дан, и, будем надеяться, удастся добиться справедливости. Дело ведь не в количестве людей, собирающихся на митинги. А в том, чтобы каждому из нас было небезразлично, если рядом попираются чьи-то права. И я очень уважаю и люблю руководителей «Театра. DOC» Михаила Угарова и Елену Гремину, они без всякого пафоса занимаются огромной просветительской деятельностью.

Вы и сами нередко участвуете в проектах «Театра. DOC», вас можно встретить на фестивале современной драматургии «Любимовка». А с чего для вас началось знакомство с новой драмой?

Еще с юности, с тех пор всю жизнь этим занимаюсь.

Притом что у вас классическая школа, Щепкинское училище…

И я очень этому рада. Конечно, я авангардистка по натуре. Но классическое образование — это хорошая база. Щепкинская школа неоднородна, как и сам Малый театр, при котором когда-то возникла эта школа. Один мой педагог Михаил Иванович Царев — актер Мейерхольда, я всегда ощущала себя звеном в этой цепочке. Другой педагог, Римма Гавриловна Солнцева — ученица Олега Ефремова, это традиции и особенности МХАТа. Меня саму при распределении приглашали в Малый театр. Но Михаил Иванович знал, что мы хотели на базе курса построить свой театр. Позвал меня к себе в кабинет, долго смотрел и сказал: «Мусина — он так меня в шутку называл — иди с ребятами. Пока я жив, тебя у нас в Малом не сожрут. Но потом…».

Я очень благодарна ему, что он меня отпустил. Ответила: «Михаил Иванович, может, после 80-ти, когда мне захочется вернуться к классике, я и приду в Малый театр». К классике вернулась, конечно, раньше. Но тогда стала играть в моноспектакле «Видео: Бокс: Пуля» по пьесе Евгения Козловского «Веранадеждалюбовь». 50 минут играла актрису в психушке, которая спилась. Козловский когда-то был женат на Елизавете Никищихиной, она стала прототипом моей героини в этой пьесе. По сюжету актриса вспоминала свои лучшие годы, когда играла Жанну д’Арк, Антигону. «Антигона» — великий спектакль 60-х годов с Никищихиной и Евгением Леоновым, его поставил режиссер Борис Александрович Львов-Анохин. Мы с Лизой подружились на каких-то съемках в дремучей деревне, я только окончила театральное училище. Потом она пришла ко мне на спектакль, хотя ей было страшно все это видеть, но она взяла себя в руки… И Борис Александрович пришел. После чего пригласил меня к себе в Новый драматический театр играть в спектакле «Письма Асперна» с Эддой Юрьевной Урусовой. Это была ее последняя роль в театре.

Эдда Юрьевна когда-то играла в Норильском Заполярном театре драмы, память о ней там хранят, ее фотография висит в фойе театра.

Правда? Здорово! Она мне рассказывала, как играла там с Жженовым и Смоктуновским. Когда мы познакомились, ей было 86, и я не чувствовала никакой разницы в возрасте. Я словно дышать у нее училась — настолько она была современна, иронична, умна. Знаете, я вспоминаю ее каждый день… Она была грандиозная актриса. Невероятно эротичная, невероятно. У нее был такой тембр, что казалось, будто ты в Венеции слушаешь волны, бьющиеся о стены домов — необыкновенное богатство голоса. В спектакле у нее был большой монолог, но у зрителей возникало ощущение, что она молчала, они словно не слышали слов. Она способна была гипнотизировать публику, в самом хорошем смысле этого слова — люди будто попадали в другую реальность. Это было настоящее театральное чудо.

Эдда Юрьевна жила неподалеку от Трехпрудного переулка, рядом с МТЮЗом. Я тогда репетировала у Камы Гинкаса «К. И.» и часто ходила к ней в гости. Пили чай, иногда она любила что-нибудь покрепче шарахнуть. (Улыбается.) Я просила ее рассказывать, как она 17 лет жила в лагерях, она много мне тогда рассказала. Ее мужа Михаила Унковского расстреляли почти сразу после ареста, без суда и следствия. Она об этом узнала только после возвращения из ссылки. Кто видел его работы, сравнивал его с Михаилом Чеховым — такого уровня был талант. Они вдвоем несли на себе репертуар Ермоловского театра, были ведущими артистами. И вдруг в 27 лет она попала в условия, где делали все, чтобы убить в людях человеческое. Какая трансформация происходит с женским организмом, какая концентрация всех сил нужна, чтобы выжить… Выжить и остаться человеком. У Эдды Юрьевны были обморожены ноги, она чудом выжила в лагерях после страшной дизентерии, от которой ее спасли мужчины-каторжники. В мужском бараке кто-то доставал рис, ей варили из него рисовый раствор. И после всех эти испытаний она еще сумела сохранить чувство юмора!.. Вернулась в Москву в 44 года и стала играть старух.

Когда слушаешь такие истории, выветривается всякая ностальгия по советским временам…

Когда я слышу, что кто-то испытывает эту ностальгию, вспоминаю глаза Эдды Юрьевны — у меня словно кинолентой перед взором мысленно проходит ее жизнь в лагерях. Неужели кто-то хочет, чтобы такое повторилось?..

Июль 2012