Простому человеку в театре имени Комиссаржевской делать по большей части нечего. Лучшие спектакли, которые там идут, — все сплошь про артистов, режиссеров, музыкантов, поэтов, клоунов, на худой конец — волшебников и прочую богему. Чтобы вполне оценить местный колорит, зрителю хорошо бы либо профессионально принадлежать к любой из перечисленных категорий, либо периодически бормотать нечто задумчивое про «весь мир — театр», а еще лучше — про «Божьих клоунов» или «акробатов Мадонны», либо согласиться, что «кругом — просто цирк», в крайнем случае — ощущать себя девочкой на шаре. А ведь когда-то в Комиссаржевке был спектакль «Французские штучки» — про нормальных трансвеститов. И народу нравилось. Народ чувствовал — это его.

С приходом режиссера Александра Морфова в Комиссаржевку местным гимном стала ария «Смейся, паяц!» Исполняется то навзрыд, то под сурдинку, то задорно, как комические куплеты. Вот и последняя премьера Морфова — «Мыльные ангелы» по пьесе «Тощий приз» кубинского драматурга Эктора Кинтеро — тоже история про хихикающих паяцев с разбитыми сердцами.

Начинается все весело, оптимистично — с самоубийства клоуна. Маленькое, взъерошенное, безмерно трогательное существо с высокой думой на челе примеряется к разнообразным формам суицида. Ночью, пока все спят. «Голос свыше» помогает определиться с выбором средств: застрелиться, повеситься, отравиться… «Октавио, а может не надо?» — ласково уговаривает голос (в роли Всевышнего в Комиссаржевке — Александр Баргман, кто же еще). Насупившийся Октавио хмуро кивает: надо. Весь диалог он ведет без слов, к чему слова — настоящий клоун обойдется без них. Сергей Бызгу, чей трагикомический дар близок к совершенству, кажется, определился с наследуемой традицией: нет, он не Чаплин, он другой. Двоюродный кузен Харпо Маркса и его легендарных братьев.

В общем, Октавио решает наглотаться таблеток. Ведь он не просто клоун — он бывший клоун. Лучший глотатель шпаг и канатоходец. Ушел из цирка — здоровье не то. А клоун, как и офицер, бывшим не бывает. И душа его готова уже воссоединиться с пролетающим рядом ангелом (в этой роли — хорошенькая артистка Нилова, делающая загадочное личико), но тут от крика супруги Октавио Илуминады просыпается весь дом, и начинается то, что обычно в театре подается как «веселая суета». Все сосредоточенно бегают из кулисы в кулису, кричат, и горланят текст, перебивая друг друга. Оно бы и ничего — но эта самая «веселая суета» (то исправно жизнерадостная, то истеричная, то скандальная) длится почти до самого конца спектакля. То есть там даже есть какой-то сюжет. Про обитателей густонаселенного домика-теремка (на сцене — двухэтажное строение), про их как бы судьбы и чуточку нравы: тут имеется Че Гевара местного разлива и его шумная жена-наседка, мечтательница-пьянчужка с супругом, мечтательница-книжница с супругом-"изменщиком коварным«, трудолюбивый трансвестит, сутенер, полицейский, кто-то еще… Потом ко всем этим мышкам-норушкам прибавится еще и сестра Илуминады — недорогая шлюха, потом теремок подвергнется нашествию шумного семейства во главе с выжившей из ума старушкой-колясочницей (Анатолию Горину в этой роли принадлежит хит спектакля: капризно-требовательный старческий рык «Хочу писать!»)… И все это только ради того, чтобы дать возможность донье Илуминаде, неожиданно выигравшей дом в лотерею, сначала проявить необычайную щедрость души (отдав свою хибарку родственникам, а имущество раздав соседям), а затем подвергнуться всяческим унижениям, когда вожделенный дом унесет ураган, а родственники и соседи не захотят делиться. И сюжет не доползет до финальной сцены — возвращения клоунов на арену (разумеется, смехотворного и возвышенного одновременно). Ради чего, надо полагать, Морфов и взял эту незамысловатую пьесу.

В сущности, наигранно оживленная толпа, где каждый борется за свое место под солнцем и в очереди в сортир, это — «лишние люди». Режиссеру они еще менее интересны, чем публике. Создается впечатление, что чем моложе артист Комиссаржевки, тем хуже он играет. (В «Ваале», к примеру, было совсем не так, там молодая энергия и щенячья неуверенность работали на сюжет). Есть случаи совсем печальные: Кристина Кузьмина в роли сестры Илуминады — суровое испытание для тех, кто это видел; Александра Сыдорук, пропустив историю о художественных притязаниях своей героини (там девица мечтает сыграть Бланш Дюбуа в «Трамвае „Желание“»), упорно, но безуспешно пытается изобразить хроническую алкоголичку. Нет претензий к Родиону Приходько, Евгении Игумновой, Оксане Базилевич — молодые мастера гарантировано выйдут и отработают свой номер, будь то монолог, реплика или сальто-мортале, а затем поворот, улыбка — и комплимент публике. Честно, но особо не затрачиваясь. В том-то и дело: в условиях ограниченного режиссерского внимания выигрывают те, кто уже накопил достаточно актерских навыков (а то и штампов) и — в концертном режиме, на автопилоте, — потихоньку расходует собранные ранее запасы зрительской любви и внимания. Остальным «Бродвей» не дается — их не учили автономному существованию, где каждый придумывает свою роль сам. И готов отвечать за придуманное.

И есть сама Илуминада — Маргарита Бычкова. Собственно, ради того, чтобы увидеть ее в балетной пачке, и стоит смотреть этот явно не самый удачный в карьере Морфова спектакль. (Бызгу в роли клоуна, — разумеется, ценность вневременная, но таких клоунов, как в «Мыльных ангелах», актер сыграл уже без счета и, бог даст, сыграет столько же, только в более качественной драматургии). Илуминада — изуродованная мелкобарашковой химией и монументальной накладной попой женщина на грани нервного срыва. Бычкова так истово и темпераментно играет всеобщую «большую мамочку», что не остается сомнений: ее героиня на самом деле — знойная негритянка. Альбинос, что ли. Любви в этой самой Илуминаде столько, что скромная кубинская пьеса не выдерживает и потихоньку плавится. Маленький Октавио рискует потеряться в пышных складках илуминадиного тела. Оставшиеся без гроша и без надежд, супруги вновь расстилают воображаемый коврик — дальше падать некуда. Можно только снова — вверх, на канат. И вот они уже вдвоем «без страховки идут», и впереди еще четыре четверти пути.