«Старший сын». А. Вампилов.
Театр им. Ленсовета.
Режиссер Галина Зальцман, художник Семен Пастух.

Впрочем, с трубами как раз все ясно. Вальс № 2 (Сочинение 99, или «Русский вальс»), талантливая стилизация Д. Шостаковича, написан в стиле садового духового оркестра. А спектакль точно, тонко и глубоко организован прежде всего средствами музыкальными и пространственными. Мелодия вальса пронизывает и объединяет целое, словно являясь кровеносной системой живого организма, самой его кровью. С помощью повторяющегося музыкального мотива, напеваемого друг другу, выявляют «кровное родство» и Сарафанов (Александр Новиков) с Бусыгиным (Александр Крымов). По способу включения музыки в действие «Старший сын» Г. Зальцман напомнил мне совместную работу Олега Каравайчука с Ильей Авербахом в фильме «Монолог». Музыка — едва ли не главное средство драматургии спектакля, как и пространство.

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Кудряшова-Белокрыс.

Огромная комната с тремя высокими стенами и громадной входной дверью занимает всю сцену. Еще два дверных проема откроются по сторонам, и комната превратится в проходной двор, насквозь продуваемый разными ветрами. Ветром воспоминаний Сарафанова, реальным физическим ветром, заносящим в комнату большие белые хлопья. В разных направлениях будут «насквозь» проходить-пронизывать это пространство музыканты воображаемого «маленького оркестрика», одетые в разномастную зимнюю одежду, с висящими за спинами музыкальными инструментами. Те же «музыканты», являющиеся одновременно и рабочими сцены, будут выносить, уносить и переставлять нехитрые и немногочисленные предметы мебели. Этой небольшой студенческой массовке (с курса А. Алексахиной в СПбГИКиТ), существующей в спектакле как своего рода повторяющийся «мотив», доверена и громадная, почти с целое дерево, ветка цветущей яблони, появляющаяся на сцене всякий раз, когда Сарафанов вспоминает свою Галину. «Музыканты» проецируют на стену и смотрят, сгрудившись, любительские съемки картин сарафановского счастливого прошлого. Открытость, распахнутость пространства как будто визуализирует в своих характеристиках характер самого Сарафанова.

Время от времени с помощью видеомэппинга комната будет трансформироваться во внутренний двор дома. Опустившаяся с колосников хрустальная люстра превратит ее в воображаемый зал филармонии. А ковер с оленями и диван, также спускаемые сверху, обозначат интерьер дома Макарской (Римма Саркисян).

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Кудряшова-Белокрыс.

«Маленький оркестрик» — режиссерский образ, который отчасти ассоциируется с «эхом прошедшей войны», навсегда оглушившей капитана артиллерии кларнетиста Сарафанова. Между тем, оркестрик этот может быть и «уличным бродячим», с которым герой играет на похоронах. Образное его решение связывает реального Сарафанова с фантомными картинами его воображения, где оркестранты филармонии, обозначенные как тени на стене, исполняют вальс Шостаковича. Тема фантомного мира сарафановской музыки замечательно развивается и в первой картине второго действия. При открытии занавеса в приглушенном свете зрители видят рассаженных по всей сцене музыкантов с инструментами, готовых начать игру. Иллюзия изумительная. Я даже подумал, почему они не указаны в программке. В следующий момент рабочие начинают один за другим выдирать картонные силуэты «музыкантов», воткнутые в пол сцены, и уносить за кулисы. Последним уводят живого Сарафанова, отбирая у него кларнет. Какая-то синтетическая цитата, составленная одновременно из финалов двух легендарных спектаклей: из «немой сцены» мейерхольдовского «Ревизора» с ее скульптурами и из «Месяца в деревне» А. Эфроса с разбираемой на сцене беседкой и отнимаемым у Натальи Петровны Ольги Яковлевой беляевским воздушным змеем.

А. Новиков (Сарафанов), С. Филипович (Васенька).
Фото — Юлия Кудряшова-Белокрыс.

В последние годы разные спектакли появлялись на сцене Театра им. Ленсовета. Между тем, чаще всего в постановках местных и «гастролирующих» режиссеров художественный результат складывался не в их пользу. Стилистическая и концептуальная невнятность многих постановочных решений восполнялись неизменным мастерством и высоким уровнем самоотдачи актеров. Труппа Ленсовета и после ухода Ю. Бутусова держала марку и демонстрировала уровень. Спектакль Галины Зальцман «Старший сын» — одно из немногих исключений в этой картине. Как в достижениях, так и в недостатках. Зрелой, внятной, цельной и убедительной художественной формуле постановочной режиссуры не всегда соответствует уровень актерской обеспеченности молодых исполнителей.

Ставить и играть Вампилова трудно. Символические, метафорические, содержательные слои его пьес и ролей скрываются под спудом житейских и бытовых ситуаций и разговоров. Актерски объем и многозначность выявить возможно лишь средствами подтекста и — энергетикой. Между тем подтекст является лишь следствием текста. Сам по себе он попросту не существует. Чрезмерной забытовленности, на мой взгляд, не избежали даже знаменитые фильмы В. Мельникова. А великому Евгению Леонову в роли Сарафанова придумали зачем-то необязательную «импозантную» характерность, приглушив таким образом великолепную стихийную природу его дарования. Тем интереснее было, как сыграет эту роль Александр Новиков.

С. Филипович (Васенька), Р. Саркисян (Макарская).
Фото — Юлия Кудряшова-Белокрыс.

Давным-давно, примерно в то время, когда И. Владимиров впервые ставил «Старшего сына» в Театре им. Ленсовета (1974), я и мои ровесники, поступавшие на актерское отделение театрального института, больше интересовались ролью и образом Бусыгина, молодого героя-любовника, чудесным образом решающего все проблемы в семье нелепого старика Сарафанова. Ему принадлежали настоящее и будущее. Четверть века спустя в студенческом спектакле Ю. Бутусова Сарафанова и Бусыгина играли однокурсники, ровесники (впрочем, так было и в 1974-м — это был спектакль владимировского курса). Сегодня я, как и режиссер Г. Зальцман, не сомневаюсь, что главным героем является именно вампиловский «старик».

Катастрофа Сарафанова не в том, что он потерял слух на войне. Не в том, что музыкант средней руки. Не в том, что не сложилось с женой и она оставила его четырнадцать лет назад с двумя маленькими детьми. Не в том, что попивает и вынужден обманывать детей, придумывая историю с симфоническим оркестром. Катастрофа в том, что разваливается жизнь, семья, которая для него вся в Нине (Татьяна Трудова) и Васеньке (Сергей Филипович), а теперь еще и в появившемся внезапно Володе. И он в предфинальных сценах горюет в регистре шекспировского короля Лира, преданного дочерьми, переживая свою «сцену в степи» («Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!»). Порыв Сарафанова уйти из собственного дома — это его исход из Ясной Поляны.

А. Новиков (Сарафанов), А. Крымов (Бусыгин).
Фото — Юлия Кудряшова-Белокрыс.

Некоторые мои коллеги считают, что А. Новиков родился для роли Сарафанова, что это абсолютно, органически его роль. С коллегами я не согласен. Новиков актер умный, виртуозный, ироничный, с блестящим чувством юмора, открытый и лирике, и эксцентрике, умеющий быть пронзительным. Но отнюдь не стихийный, как Сарафанов. Играя Сарафанова, ему предстояло раздвинуть рамки своей исполнительской специализации, своих возможностей, как когда-то раздвигал он их в трагически эксцентричном, марионеточном дяде Ване у Ю. Бутусова. Сарафанов — роль столь же крайнего, но совершенно противоположного плана. «Блаженный», «святой», доверчивый, наивный, насквозь открытый людям и миру, схваченный Вампиловым в точке разрушения любимой семьи. В этот ужасный для него момент судьба посылает навстречу «третьего ребенка», «старшего сына», Бусыгина, взрослого авантюриста, желающего погреться и уйти. И Сарафанов принимает его почти сразу, безоговорочно, по имени матери и году рождения. Потому что там была любовь. А для Сарафанова «любовь не перестает», является смыслом жизни, символом веры, способом существования. И совершается чудо: семья, в которой на одного любимого стало больше, сохраняется, укрепляется, остается, очистившись от ненужного и необязательного.

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Кудряшова-Белокрыс.

Прежде А. Новиков отцов никогда не играл (Оргон и Манилов не в счет). Дяди были: Войницкий, Адуев, Скотинин. Но не отцы, не тема отцовства. А тут сразу три разбегающихся, разлетающихся в разные стороны взрослых отпрыска, со своими проблемами, планами, любовями, страстями. Отцом «сумасшедшей» семьи Новикову удалось стать не просто и не сразу. Еще на первом премьерном спектакле у меня было ощущение, что актера что-то держит, не позволяет развернуть намечающийся образ в полном масштабе и во всей глубине. Размышляя о причинах этой «сдержанности» после спектакля, я пришел к выводу, что отчасти она кроется в недоигранности ролей партнеров. Одному сыграть семью невозможно. Необходима еще и опора на детей. А дети, как сформулировала на премьере М. Дмитревская, «играют по первому плану и не прояснены по способу актерского существования»: разыгрывают ситуации пьесы и произносят тексты ролей, за которыми не ощущается ни глубины личности и чувства, ни характера отношений, ни ясной интенции. Так было на первом представлении.

Но уже на следующий день, заново скорректированные режиссером, оказались подтянутыми, подкрученными по темпам и ритмам и первое, и второе действия. А сцену ночного разговора Сарафанова с Бусыгиным сыграли так, что глаз было не оторвать. Стихийность Сарафанова у Новикова обозначилась неотвратимо и обнаружила потенциал роста. Свой катарсис переживает в этой сцене и Бусыгин, влюбленный в «сестру» Нину, но окончательно преображающийся навстречу захватывающей его «ангельской» природе мнимого отца, его абсолютной открытости миру. Именно в этом, а не в личном обаянии исполнителя состоит драматический функционал роли «старшего сына», в спектакле очень ответственный, но пока недопроявленный.

Т. Трудова (Нина), А. Крымов (Бусыгин).
Фото — Юлия Кудряшова-Белокрыс.

Разница между первыми двумя премьерными исполнениями показала, что спектакль еще растет, набирает смысловой и психологический объем и обороты. Невозможно предсказать, как будет разыгран он уже на следующем ближайшем публичном представлении. И мне не хотелось бы давать преждевременные окончательные оценки ни одной из актерских работ, ни одному из действенных направлений и параметров. Пока приходится признать, что совсем нет электричества между «любовниками» Ниной и Бусыгиным. В пьесе Вампилова их отношения начинают искрить с первой встречи, с первого «родственного» объятия. Эти отношения, а не только образующаяся близость с Сарафановым, также удерживают «старшего сына» в новом для него доме и, в конце концов, вынуждают сознаться, что он не сын и не брат, хотя таковым его уже признали. В спектакле эта ситуация пока не столько играется, сколько обозначается вербально. Актеры проговаривают текст, не пережив внутренней значительности его содержания, жмутся друг к другу, боясь окончательно уничтожить требуемое сближение, увеличив разделяющую их дистанцию в пространстве сцены. А режиссер «прикрывает» их дополнительными комедийными элементами, добавляя к обнимающейся паре «до кучи» еще и брата Васеньку, и закадычного друга Сильву (Иван Шевченко), норовящего чмокнуть Нину в плечо…

Не уверен, но мне показалось, что и финал спектакля тонально и мизансценически на двух представлениях игрался по-разному. И если в первом доминировал минор, когда Сарафанов одиноко сидел на авансцене, склонив голову, вполоборота к залу, подсвеченный почти силуэтно, то во втором торжествовал мажор, а герой дирижировал наконец-то обретенным им оркестром из детских голосов (хор мальчиков «Эхо»), не зря привозимым на вечерние спектакли аж из Красносельского района.

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Кудряшова-Белокрыс.

Из двух дублирующих друг друга исполнителей роли жениха Кудимова, Марка Овчинникова и Игната Подобеда, я предпочитаю первого, игравшего вторым. Он, безусловно, является более значительным соперником Бусыгину. Тем весомее будет и победа, когда и если эта любовная линия наконец «разыграется»…

Между тем, главное для меня в «Старшем сыне» уже состоялось. Есть, как я уже упоминал, зрелая художественная постановочная формула спектакля, осуществленная режиссером и художником. Произошло на сцене рождение образа «стихийного» Сарафанова в исполнении А. Новикова. Уверен, что стихийность его будет укрупняться и углубляться. И очень надеюсь, что и молодые исполнители «семейно» и неформально поддержат более опытного партнера в пьесе, где все со всем связано и взаимообусловлено.