«Буря». По мотивам пьесы У. Шекспира.
Московский драматический театр им. А. С. Пушкина.
Режиссер, драматург, художник-сценограф и видеохудожник Николай Рощин.

Спектакль Рощина похож на вопль подростка, который вот-вот хлопнет дверью и уйдет из дома. Но пока он не сбежал, он пытается докричаться, достучаться до этого тупого мира и своих родителей, потому что не в силах больше быть один на один с тем, что внутри него. Этот подросток очень много думал, наблюдал, мучился, не в силах избавиться от чудовищных своих открытий по поводу мира вообще и человечества в частности, и теперь орет, несвязно и бессильно, пытаясь хоть что-то объяснить про то, что он понял и чем совершенно раздавлен. А понял он то, что человек по своей природе — чудовище. И везде, где он появляется, он сеет смерть, ужас, насилие и унижение. И всех, кого встречает на своем пути, он калечит, истязает, порабощает и делает подобными себе — мелочными, злобными тварями без совести и чести.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

На эту концепцию восприятия мира прекрасно накладывается шекспировская «Буря», прочтенная в оптике новой этики, где Просперо (Владимир Майзингер) оказывается сошедшим с ума слюнтяем, маньяком с идеей фикс подчинения себе всего сущего и одержимостью гиперконтролем над вселенной; Ариэль (Александра Урсуляк) превращается в жертву тотальной сексуальной объективации и группового изнасилования; Миранда (Елизавета Кононова) становится искалеченной инфантилкой, выросшей в полной изоляции; люди с корабля — мелочными бандюками с проселочной дороги. И только Калибан (Александр Матросов) честен, эмпатичен, законопослушен и умеет любить, пусть даже только и свою мертвую мать. Но все остальные этого юношу с особенностями развития лишь обижали, били и запугивали, поэтому теперь он всех их ненавидит и всем мстит. Только он вызывает в «Буре» Рощина сочувствие. И только он в финале освобождается от пут рабства, буквально срывая с себя ошейник, и несется на квадроцикле по берегу моря на своем острове. Остальные по-прежнему прикованы друг к другу, к своим грехам, уродствам, преступлениям, обречены вечно болтаться по миру на корабле, капитан которого — безумный Ариэль, и нет им прощения. Они прокляты.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Спектакль делится на две части. Первый акт — это вполне внятная вышеизложенная трактовка «Бури» Шекспира, пусть и сильно сокращенной и переписанной драматургами Михаилом Смирновым и Николаем Рощиным. Второй акт — вольная (и абсолютно предсказуемая, к сожалению) фантазия тех же драматургов на тему того, что было бы, если бы Ариэль не исполнял приказы Просперо и не вмешивался бы в происходящее. Этот акт стал бенефисом Александры Урсуляк, актрисы, безусловно, сильной, умелой, но вытащить на себе все сорок минут невнятно простроенного драматургически и режиссерски рыхлого действия все же не способной. Поэтому она, обряженная в черную кожу и огромные — типа «падший ангел» — крылья, много бегает по сцене, много кричит, многозначительно застывает на месте и в целом оказывается скучной, монотонной, так как делать ее персонажу нечего, кроме как бегать вокруг нерадивых людишек и орать на них в своем праведном гневе.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Первый акт, где Урсуляк (и всех остальных, включая режиссера) держат на плаву шекспировские канва и смыслы, сценически стройнее и актерски интереснее. Он и придуман занятнее. Там есть экран, на котором то появляется, то исчезает Ариэль в разных обличиях, пугая, смущая, прельщая средневековых дуболомов. Есть монохромная минималистичная квартира Просперо, оснащенная по последнему слову техники (глубоко неясно при этом, зачем ее надо топить дровами, за которыми посылают Калибана, если в ней есть холодильник и очки дополненной реальности). Там есть компьютерная игра, в которую играет Просперо, выбирая раз за разом самые подлые, ублюдочные решения и, видимо, не впервой отдавая свою дочь на растерзание насильникам, теряя ее, отказываясь от нее, убегая позорно, даже не пытаясь ее спасти. Там есть хорошо придуманное соединение мира людей, потерпевших крушение, из Средневековья — гремящих своими доспехами, шарахающихся от экранов, обряжающихся в цветастые платья Ариэля, — и мир Просперо, нашпигованный техникой. Там есть совершенно жуткий смысл пьесы Шекспира, как она считывается сегодня: пьесы про мир, подчиненный безумцу, подвластный ему полностью и навсегда, без выхода, без надежды на спасение, — и липовый, слащавый финал со всеобщим примирением, свадьбой молодых и прочей театральной мишурой, поверить в которую невозможно, как ни старайся.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Если бы в спектакле Рощина был только первый акт, «Буря» в Театре Пушкина от этого выиграла бы многократно. Получился бы горький, отчаянный спектакль-высказывание. Пусть где-то несовершенный как театральное действо, но внятный, простроенный, законченный. Но мода на множественные финалы или желание самоутвердиться, стремление сказать «от себя» и дополнить Шекспира привели к появлению второго акта. И это сыграло с театром, с режиссером и с актрисой очень злую шутку.