«Преступление и наказание». Ф. М. Достоевский.
Гомельский областной драматический театр.
Режиссер-постановщик Роман Габриа, художник-постановщик Татьяна Стысина.

История падения Родиона Раскольникова с вершин хрестоматийной русской теории о «сверхчеловеке» на самое дно царства «вшей» больше ста лет назад вдохновила одного из отцов-основателей немецкого киноэкспрессионизма Роберта Вине на создание высказывания о нации в декорациях фильма «Кабинет доктора Калигари». Это кино до сих пор производит впечатление. Искривленное, ломаное пространство как нельзя лучше передает одно из ключевых понятий того времени — страх, который подпитывался неопределенностью жизни, ее безволием и, в конечном итоге, безумием. Почти такая же история произошла с нами в 90-е, когда действительность определялась отсутствием будущего и тоже порождала страх, который по-своему запечатлел в кино Алексей Балабанов, позаимствовавший у Федора Достоевского жанр фантастического реализма, органично присвоив его.

Ю. Мартинович (Порфирий Петрович).
Фото — Владимир Ступинский.

Сегодняшнее настоящее этот страх переживает иначе. Его действующие лица схожи с героем фильма «Морфий», который в сильнодействующем препарате не распознал губительной тяги к расчеловечиванию, — распознаем ли мы? Однако, какое из трех времен было страшнее, решать не нам. Мы лишь рефлексируем ужас прошлого через тревожность настоящего. Но, если честно, более острое и сильное предложение для театра на основе романа главного «русского пророка» придумать сложно.

И Роман Габриа пускается во все тяжкие. Он ставит по «Преступлению и наказанию» спектакль о 90-х и посвящает его Алексею Балабанову, рассказывая со сцены Гомельского драматического театра историю о том, как интеллигенты, отчаявшись выжить, становятся убийцами, пытаясь, согласно своей теории, построить иной мир и избавить людей от страданий. Такой своеобразный «Груз 200», только в театре. Родион Раскольников в исполнении Сергея Юревича проходит в этом спектакле одну из самых отрицательных и зловещих арок современности — надевает на себя вместо поношенного плаща жертвы-интеллигента кожаную куртку «братка»-смотрителя, оставленную ему в качестве извинения за донос частным предпринимателем (Сергей Лагутенко), зализывает назад волосы и распрямляет согбенную от груза нищеты спину — превращение почти мгновенное и в какой-то степени выдающееся: движения его становятся уверенными, взгляд стекленеет, голос понижается до брутальных обертонов.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Ступинский.

Путь к такому превращению оказывается очень прямым и коротким — он проходит по условной ковровой дорожке, по сторонам которой сидят зрители, от комнаты такой же согбенной от нищеты матери (вот где сходство так сходство!) с будничной яичницей на сковородке до служебного стола отдела милиции, за которым сидит упитанный следователь в чине капитана, Порфирий Петрович (Юрий Мартинович), и смотрит телевизор, где в программе «600 секунд» сообщают об убийстве старушки. Эта ковровая дорожка — главный сценографический элемент спектакля. По ней будет все увереннее и увереннее двигаться Раскольников и все растерянней и растерянней вышагивать Порфирий Петрович. Спектакль Романа Габриа — ментальная, идеологическая дуэль, в которой сошлись два главных русских антагониста: палач и жертва. И вот здесь начинается самое интересное — кто кого переиграет?

Показано это наглядно, в сцене продолжительной дуэли, которая начинается с момента, когда Раскольников приходит к Порфирию Петровичу за вещами из комнаты убитой Алены Ивановны и попадается на заявлении, которое пишет под диктовку следователя, давясь хлебом на слове «убийство». Такое обстоятельство не ускользает от хищного взгляда капитана милиции. Раскольников — подозреваемый. Его легко поймать на крючок, используя два правила Глеба Жеглова: всегда улыбаться, беседуя с людьми, и стараться подвинуть человека к разговору о нем самом. Вот Порфирий Петрович и записывает на диктофон разговор с Раскольниковым о его статье «О преступлении», где тот разъясняет свою теорию о делении мира на обыкновенных и необыкновенных, а потом, при следующем визите, пытается запугать тем, что преступник у него всегда под наблюдением. Он следит за ним постоянно, всегда, вечно.

С. Юревич (Родион Раскольников), Ю. Мартинович (Порфирий Петрович).
Фото — Владимир Ступинский.

И вот он — тот самый переломный момент спектакля: под песню группы «Маша и медведи», под включенный ТВ, транслирующий «Войну и мир» Бондарчука, Раскольников переходит черту и идет с открытым забралом на бой — если подозреваете, то арестовывайте. Он больше не боится ни липовых свидетелей, ни подтасованных фактов, ничего. И следствие тут же рассыпается — никогда еще песня Цоя не звучала так страшно: «Мы идем, мы сильны и бодры. / Замерзшие пальцы ломают спички, / От которых зажгутся костры».

Впрочем, об этом пока рано. Пока мать Родиона, Пульхерия Александровна (Татьяна Гончарова), равнодушно слушает по радио новости о ГКЧП и, следовательно, о наступлении лихих 90-х, которые вскорости коснутся напрямую ее сына: Родиона Раскольникова уволят по сокращению из Ленинградского государственного университета, где он читал лекции будущим юристам, и от него к режиссеру Леше уйдет Сонечка. Все это он узнает по телефону, все это опустошит его ниже дна. Именно отсюда, с этого глубокого социального падения, и начнется жесткая история «возрождения» русского интеллигента, вынужденного приспосабливаться к новым преступным условиям, которые впоследствии назовут рыночной экономикой. Пока же в быту царит нищета, обозначенная в спектакле бережно собранными Родионом в целлофан использованными чайными пакетиками, которые он заваривал уже не по одному и даже не по два раза, и лихо поддержанная песней «Два кусочека колбаски» группы «Комбинация».

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Ступинский.

Попадание здесь точнейшее, как в тире. Саундтрек спектакля словно перекочевал в историю Романа Габриа прямиком из фильмов Балабанова. Помимо групп «Кино», «АукцЫон», «Маша и медведи», «Наутилус», песни «Сиреневый туман» здесь прозвучит и главная тема из фильма «Мне не больно» в исполнении «Агаты Кристи» — все в спектакле будет направлено на увеличение масштаба простого бытового убийства, которого мы, кстати, не видим. Оно произошло «за кадром» и лишь было обозначено через медиа, спрессовывая «лихие девяностые» до метасобытия: убийство старухи-процентщицы стало следствием и отражением политического и экономического кризиса страны. А катастрофической метафорой, признаком этого жуткого времени становится абсолютный распад личности и ее инфернальное превращение в свою противоположность. Явная гуманитарная катастрофа, последствия которой мы пожинаем до сих пор.

Да, в начале пути Родион нищ, безработен и почти бомж. Его каморка, состоящая из продавленного кресла и проржавевшего пятнами матраса, больше похожа на обжитый уголок в подвале или на чердаке. Чтобы окончательно завершить траекторию падения героя и показать конечный итог наступивших лихих перемен, Роман Габриа вводит в спектакль трагикомическую пару — двух забулдыг-маляров (Евгения Конькова и Дмитрий Цесляк), которых периодически допрашивает Порфирий Петрович: власть его над ними безгранична, она буквально пьянит его парами коньяка, который он вынимает из сейфа, чтобы расколоть Раскольникова.

Д. Цесляк (Дмитрий), Ю. Мартинович (Порфирий Петрович).
Фото — Владимир Ступинский.

Кстати, занятный перевертыш: звучащая фамилия, словно расколовшая надвое внутренний мир героя Достоевского, у Габриа приобретает обратное значение — бывший университетский преподаватель раскалывает сознание следователя, не давая тому никакой возможности посадить себя за решетку. В какой-то момент Раскольников за нее даже заходит, словно намекая Порфирию Петровичу, что знает о его тайном желании посадить его, и тем самым злит следователя настолько, что впоследствии тот придет к нему, чтобы медленно и долго пытаться задушить поясом своего плаща под песню «Березовый сок» группы «Песняры», метафизически снимая с него вину за содеянное ранее. Он словно избавляет героя от мучительных внутренних страданий и буквально благословляет на «подвиги» 90-х, которые окончательно обрекут его на вечное одиночество, на те самые муки, от которых у Раскольникова беззвучно катятся по лицу слезы.

А избавляет власть героя не простого, с философией, суть которой филигранно разыгрывается двумя артистами, словно перетягивающими канат с превосходством то одной, то другой стороны. При этом азарт Порфирия Петровича от близкой перспективы поимки убийцы и повышения по службе — он уверен, что сейчас дожмет Раскольникова, — сталкивается здесь с сомнением тихони-интеллигента, то надевающего, то снимающего с головы вязаную шапку-петушок и все-таки изворотливо, мастерски, «необыкновенно» уходящего от ответственности, словно доказывая свою же теорию деления людей на обыкновенных и гениев. Пришедший сдаться, он вдруг выигрывает эту партию и решает продолжить игру до конца, чтобы уничтожить соперника на его же поле — юридическом. Не зря Родион преподавал в университете, ох, не зря! И когда партия окончательно выиграна — происходит то самое фундаментальное превращение, которое ужасает даже больше самого преступления: убийца, который чувствует бесконечную власть над законом, тем самым отменяет его.

С. Юревич (Родион Раскольников), Т. Гончарова (Пульхерия Александровна).
Фото — Владимир Ступинский.

Нам же остается только повторять строчки песни: «Позови меня, небо, / Удиви меня правдой». Но правды нет и выше…