«Капитанская дочка». А. С. Пушкин.
Ростовский театр драмы им. Максима Горького.
Режиссер Яков Ломкин, художник Виктор Герасименко.

Во времена, описанные в «Капитанской дочке», уральские крепости оказывались деревушкой, огороженной плетнем или деревянным забором. Художник выстраивает на сцене другую крепость. Строгие мрачные стены могут моментально выравниваться в кибитку, стол, повозку с мятежниками, кровать, где лежит раненный на дуэли Петруша Гринев. Оборотной стороной фурки обнаруживают стену каземата с зарешеченным окном; закуток, где негодяй Швабрин прячет Машу.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Собственно говоря, именно сценография, стремительно меняющая свои очертания и вместе со световой партитурой придающая объем каждой картине, создает атмосферу спектакля: тревожную, настороженную, а потом и вовсе сгустившуюся до таких степеней, будто привычный мир сорвался с цепи.

Петр Гринев (Роман Гайдамак, Александр Богданов) сразу предстает перед зрителями несломленным сидельцем, уже пережившим ужас расправы с защитниками крепости и собственную жизненную передрягу в шаге от смерти. Он сидит перед следователем смертельно усталый и, кажется, не слишком озабоченный тем, чтобы оправдаться. В какой-то момент казненные тихо усаживаются возле него, и узник видит их живыми, принимает их молчаливую поддержку.

Надо полагать, он мысленно оглядывается на события недавнего прошлого, и мы видим простодушного юнца Петрушу (Владислав Купченко) в родительском доме. И в крепости, куда он приезжает служить. Выказывает себя наивным и доверчивым, беспрестанно козыряет шутовским манером. Итак, главного героя играют два артиста. Ну, можно и так. Но со дня ареста 16-летнего Гринева прошло три месяца, а в заточении — человек средних лет. Конечно, существуют потрясения, способные состарить и осыпать сединой в одну ночь, однако распределить роль на двух артистов все же проще, чем молодому актеру самому сыграть это молниеносное взросление. И даже в этом решении В. Купченко не избавлен от задачи прожить на сцене огромную, значительно превышающую время жизнь, обретя мужество и мудрость.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Что же происходит в этой сценической истории? Новоиспеченный прапорщик Петр Гринев встречает в дороге, где «все было мрак и вихорь», бродягу и по доброте душевной (странным образом забыв пророческий сон с бородатым мужиком) велит самогону ему поднести и заячьим тулупом одарить со своего плеча. Он со злом еще в жизни не сталкивался и ни в ком его не подозревает. Успел Петруша только главную науку усвоить — беречь честь смолоду.

Как трагически перекрещиваются две судьбы — об этом пушкинская история. Для всех преступник и смутьян становится для молодого барина благодетелем и спасителем. Как такое обстоятельство укладывается в его душе — этот главный зрительский интерес удовлетворяется исключительно на уровне слов. Пугачев же в обличье Александра Волженского не больно грозен и особо выдающейся фактурой не богат. Сбросив бродяжью хламиду и надев расшитое золотом платье, чувствует ли он себя Петром Третьим? Не похоже. Не тогда он значителен, когда рассекает воздух плетью да рубит топором направо и налево воображаемых врагов (как мужик в гриневском сне), а когда трезво оценивает свое положение. Его гложут сомнения. Тяжелы, наверное, откровения перед «благородием» из чуждого ему мира. Он ищет оправдание, пристегнув к своему бунту поход Гришки Отрепьева, и чувствует, что оно легковесно. Потому и не ярится привычно, когда ему в пику говорят, и в проброс (может быть, чтобы тоски не выдать) скорое будущее обозначает: свои же сдадут. И уже перед плахой, в смертной рубахе, отринув чужое имя, называет собственное в смирении и покаянии.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Может, тогда стоят перед его глазами города и крепости, которые брал с жестокостью, подхваченной лютующим войском. Да и не войско это вовсе, а шайка воровская, которая мчится по стонущей земле в победном захлебе от того, что дали ей волю казнить да грабить. А кто ведет громил, царский отпрыск или казак станичный, головорезам, попросту говоря, без разницы. Пьяная гогочущая банда больше смахивает на уркаганов Мишки Япончика, хотя, как известно, за Пугачевым пошло не только отребье, «беглые холопья», но и трудовые казаки, которых власти стали ущемлять в правах, и калмыки, испытавшие притеснения.

И совсем задешево продана сцена, где Пугачев сказывает притчу о вороне и орле, «калмыцкую сказку». Оба они с Гриневым присаживаются у рампы. Свет не падает на них, лишь слова должны убедить нас в том, что говорит Пугачев «с каким-то диким вдохновением». Куда там! И даже редкий для ума молодого человека убойный вывод — «Жить убийством и разбоем — значит, по мне, клевать мертвечину» — на бунтовщика будто не производит никакого впечатления. Они молча расходятся, как описано и в повести, но сцена эта не наполнена смыслом.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

И эффектное кружение параллельных сцен — освобождение Гринева и казнь Пугачева, — подводящее итог трагическому перекрестью судеб, течением всей истории поддержано по существу формально, потому что, по моему впечатлению, в этом спектакле главная ставка сделана не на работу с актерами, а на приемы внешнего свойства. Это, прежде всего, ничего не добавляющие ни к характерам, ни к действию пластические «оборочки», лирические кружева вокруг любовной истории. Вовсе не они позволяют нам верить в любовь и благородный стоицизм Маши (Наталья Поддубная), а ее горем выкованный характер и несомненная искренность в отношениях со всеми, с кем сводит ее судьба.

Зачем понадобилось рукоприкладство надзирателя и следователя в камере Гринева, можно догадаться, но вряд ли это из тех выдумок, которые обеспечивают приращение смыслов и восхищают в режиссерских трактовках. Вряд ли перемена мизансцен обеспечивает большее зрительское внимание сама по себе, и странно видеть, как на допросе Гринева то они со следователем сидят у края сцены рядышком на табуретках, точно на завалинке, то следователь сидит, а заключенный ходит за его спиной, давая пояснения.

В этой сценической истории Швабрину досталось по полной. Он до того гадок, что связывает Машины руки веревкой и таскает ее на этой веревке, как рабыню, через всю сцену. Это его способ «принуждения к замужеству». Актеры Артур Войцеховский и Алексей Тимченко, в очередь играющие Швабрина, просто сориентированы так, что с первой же сцены являют злодея, повадкой напоминая мультяшного шакала Табаки из «Маугли».

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Савельичу, слава Богу, не придано в помощь никаких приспособлений, и Анатолий Матешов, как всегда, органичен и в этой роли — роли человека преданного, для которого совершенно невозможно праздновать труса. Он и молодому хозяину готов возражать, если приказы того легкомысленны, и к разбойничьему атаману с иском идет по своей воле: ведь для того и живет, чтобы барское дитя защищать.

А «дитя» это, претерпев немалые невзгоды, награждается лучшим образом: выходит ему навстречу Маша в подвенечном платье. И все добрые люди здесь. Короче, хеппи-энд. «Следствие закончено, забудьте».