«Буря». У. Шекспир.
Самарский театр юного зрителя «СамАрт».
Режиссер Мурат Абулкатинов, сценограф и художник по костюмам Софья Шнырева.

Три красавицы в черных расшитых бисером кокошниках и такого же цвета закрытых платьях в пол, появляясь из огромной канализационной трубы, декламируют: «У лукоморья дуб зеленый…»

Сцена из спектакля.
Фото И. Малышевой.

Неклассической трактовкой Шекспира зрителей СамАрта не удивишь. Много лет здесь шел потрясающий «Гамлет» в постановке Анатолия Праудина, действие которого разворачивалось на фоне проржавевших цистерн, а функции рапир выполняли ревущие бензопилы. Поэтому начало «Бури» в постановке Мурата Абулкатинова воспринимается с любопытством.

В основе фантастического сюжета шекспировской пьесы — история о герцоге Миланском, которого его коварный брат в сговоре с королем Неаполитанским отправляет вместе с крошечной дочерью на утлом суденышке в неизвестность. Море выносит их на остров, где Просперо благодаря ученым книгам становится могущественным волшебником и повелителем духов. И вот спустя годы судьба дарует ему шанс на реванш — корабль со всеми его врагами оказывается поблизости.

Остров, на котором разворачиваются события, представляет собой пустыню, которую художник Софья Шнырева украсила гигантской канализационной трубой, шершавой бетонной стеной, пучками сухоцвета и черным остовом дерева. Все это великолепие, приправленное изрядным количеством дыма, создает ощущение тоски и заброшенности, навевает мысли о постапокалиптическом или загробном мире.

Стена периодически выступает в качестве экрана, на котором черно-белое гигантское изображение духа воздуха Ариэля в исполнении Ирины Бурич творит волшебство — выдувает шквалистый ветер, колдует шторм.

А. Вельмискина (Миранда), Р. Нибиуллин (Фердинанд).
Фото И. Малышевой.

Через огромный срез трубы герои появляются перед зрителями, словно человеческие отходы, выброшенные из иного мира. Злосчастные персонажи мечутся по всему пространству сцены, в том числе — по галереям над ней. К сожалению, в этот момент не представляется возможным понять, кто из актеров произносит реплики, и даже знакомство с первоисточником не спасает зрителей, утопающих в хитросплетениях полилога. Не упрощает задачу и вечное затемнение, царящее на сцене. Складывается ощущение, что художник по свету Евгений Ганзбург поставил перед собой задачу немного задрапировать происходящее полумраком.

Зато когда режиссер позволяет исполнителям «обрести лицо», выводя их из сумрака галерей, возникают выразительные и яркие персонажи. Коварный брат Просперо Антонио (Алексей Елхимов) подговаривает морально неустойчивого Себастьяна (Павел Маркелов) на убийство ради захвата власти очень по-деловому. Четко и уверенно раскладывает по полочкам детали плана, как будто предлагает выгодный бизнес-контракт.

Решив не довольствоваться шекспировским текстом и пушкинским эпиграфом, постановщик вводит в ткань сценического повествования и цитаты из булгаковского «Бега». Кроме литературных аллюзий есть и мануфактурные — Просперо в исполнении Петра Касатьева одет в шинель Хлудова, его дочь Миранда (Анастасия Вельмискина) носит некую «реплику» этого военного наряда.

Персонажи, прибывшие на корабле, щеголяют в современных деловых костюмах. И даже шут Тринкуло (прекрасная комедийная роль Вероники Львовой) одет в бриджи и белоснежную рубашку.

Сцена из спектакля.
Фото И. Малышевой.

Отсылка к Михаилу Афанасьевичу встретится и в конце спектакля. Три сказительницы (Анжелика Кричмарь, Валерия Павлюк и Полина Паздерина), набросив белые халатики на свои черные наряды, проведут операцию над дикарем Калибаном (Ярослав Тимофеев), словно над Шариковым, приправляя ее цитатами из «Собачьего сердца». Вообще на протяжении спектакля они будут пробовать себя в разных образах. То примерят маски Анубиса. То, наблюдая за происходящим, станут лузгать семечки из кулечков. Постоянно вмешиваясь в повествование, они управляют героями, но, в отличие от мойр, не плетут нити судьбы, а микшируют мелодии за синтезатором. В эпизоде с внезапной дискотекой впервые озвучены имена сказительниц — Юнона, Церера и Ирида. Почему греко-римские богини собраны в кучу? Наверное, это несущественно.

Режиссер затрудняет восприятие текста, прячет актеров в темноте боковых галерей, перемешивая персонажей, щедро удобряет сценический текст цитатами из произведений Пушкина и Булгакова, вводит абсурдные сцены (дискотека греко-римских богинь). Он приправляет сюжет межгендерной пикантностью. Шут и Ариэль у него становятся женскими персонажами. Кожаные доспехи добавляют духу воздуха маскулинности, но романтическая линия с Просперо все равно ощущается. При этом шут говорит о себе то в женском, то в мужском роде, Ариэль — только в мужском.

Постановщик смещает нравственные оценки — Калибан в спектакле не монстр и потенциальный насильник, а милый юноша, попавший в плен своих пубертатных страстей. Кстати, их с Мирандой связывает детская дружба — в ретроспективе показано, как они задорно играют в догонялки.

Сцена из спектакля.
Фото И. Малышевой.

Миранда в исполнении Анастасии Вельмискиной тоже по сути своей дикарка — росла в изоляции. Знакомство дочери герцога и принца Фердинанда (Ренат Набиуллин) проходит оригинально: она бьет его кулаком по лицу, затем облизывает, от переизбытка чувств бегает кругами по сцене. В то же время из подсознания у нее выскакивают какие-то фрагменты реверанса, положенного при встрече. Нежный образ хрупкой невинной девочки контрастно оттеняют огромная белая мужская рубашка и грубые черные ботинки.

Серая шинель Просперо с плеча булгаковского Хлудова «выстрелит» ближе к финалу, когда властелин острова соберет всех своих обидчиков у бетонной стены и будет перечислять их прегрешения, словно зачитывая приговор. Но расстрел будет заменен помилованием. Великодушный герцог Миланский простит врагов. Однако на борт корабля, вопреки шекспировскому финалу, не поднимется.

Просперо остается на острове, пока все остальные собираются в жерле трубы, чтобы отбыть восвояси. Финальная песня Миранды «Imagine» заставляет усомниться в том, что они куда-то доплывут. Получается, из одного воображаемого мира герои отправляются в другой?

Сцена из спектакля.
Фото И. Малышевой.

Отверстие огромной трубы ближе к концу напоминает конец гигантской воронки, через которую на зрителей сыплются вперемежку ассоциации, образы и цитаты. Так на полу среди серой пыли материализуется из строчек булгаковского «Бега» лампа с зеленым абажуром. Как во сне, здесь возможно все и сразу. Рассказывая ночное видение, человек старается доходчиво объяснить увиденное, хотя и понимает абсурдность возникшей в голове мешанины. Мурат Абулкатинов, напротив, вовсе не заботится о том, чтобы быть понятым.