Сегодня театральный мир прощается с Инной Натановной Соловьевой. Мы публикуем текст, который его автор, Анатолий Миронович Смелянский, просил прочитать на прощании с Инной Натановной в портретном фойе МХТ им. А. П. Чехова в ту минуту, 11.00. 3 июня 2024 года, когда начинается прощание.
Инна Натановна Соловьева.
Хочу из своего дальнего далека попрощаться с Инной Соловьевой. Прожив почти целый век, она с давних времен стала размышлять о вечном покое. В ее раскладе помимо всех прочих чувств я был еще человеком и начальником, который обеспечит ей место на старом московском кладбище рядом с предками. Я отшучивался, говорил, что еще неизвестно, кто кому будет доставать место. Она соглашалась. «Ну, если не ты, то пусть Лелик (Табаков) сделает». Она пережила Олега Ефремова, а потом и Лелика. В последние годы она снова и снова заводила разговор на тему вечного покоя, и я клятвенно заверял, что мой сменщик, Игорь Золотовицкий, сделает все в лучшем виде.
Инна различала родину-место и родину-время. Ее родина-место — Художественный театр и Школа-студия. Два Олега были ее товарищами по всей жизни. Ее сверстниками в послевоенном ГИТИСе были Майя Туровская и Наташа Крымова. Директором того ГИТИСа был замечательный филолог и историк театра Стефан Стефанович Мокульский. Его уволили в 49-м после редакционной статьи «Правды» «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». Статья положила начало одной из самых гнусных политических кампаний одряхлевшего сталинизма. Майя Туровская, Наталья Крымова и Инна Соловьева, три лучших театральных писателя страны, входили в мирную профессию под знаком общей беды. Одних беда унижает и подавляет, других, избранных, закаляет на всю будущую жизнь.
Инна была одарена особым талантом, необходимым для критика и историка театра. Она угадывала чужой замысел, иногда до пугающей точности. Умение заражать своим восприятием, сдваиваться с играющим или ставящим — одна из ключевых способностей человека, пишущего о театре.
Книгу И. Соловьевой «Художественный театр. Жизнь и приключения идеи» мы презентовали в портретном фойе в 2007 году. Книга распахнула новую возможность понимания русского театрального чуда. От момента его зарождения до момента распада. При всем своем внешнем академизме это работа страстная, резкая, взывающая к уму и совести людей театра.
Гневная и часто непримиримая, она знала за собой эти свойства. Вполне лирически цитировала шекспировского Лаэрта: «Увижу в церкви, глотку перерву». При всей решительности натуры умела себя сдерживать. И даже каяться. Вера ее была просвещенная, она сильно помогла ей в годы долгой болезни. Свои мучения и напасти воспринимала стоически. Однажды сформулировала предварительный итог: «Вот не умираю, несмотря на то что время умирать давно вышло. В житии Аввакума любимая моя строчка: „Побредем еще, Петрович“, — говорит бедная протопопица, когда сани где-то за Енисеем в очередной раз вывернуло».
Свою долгую болезнь она полагала посланным ей испытанием. Как и само долгожительство. Уходили один за другим данные от природы пять чувств, последними ее покинули осязание и вкус пищи. Она описывала этот процесс в письмах ко мне с каким-то особым стилистическим изяществом. Казалось, что она портретирует последний спектакль ее собственной жизни, который надо оставить в памяти потомков.
Единственным органом, который не поддавался тотальному разрушению, был ее талантливый мозг, который отвечал за сохранность словесного дара.
В последний раз я общался с Инной вживую в начале декабря 2019 года. В канун мирового морока. В том самом портретном фойе, в котором вы сейчас находитесь, мы представляли дневники актера советского МХАТа Ивана Кудрявцева (Николка в «Днях Турбиных»). Презентация собрала замечательных людей театрального цеха. Историк театра Инна Натановна Соловьева восседала в кресле-коляске как королева-мать на троне. Роняла в микрофон совершенно нестандартные слова, снижая пафос шутками. Успела сообщить гостям, что она уже там несколько раз побывала, и заверила почтенную публику, что там (сделав жест рукою вверх) очень хорошо.
Проверить это нельзя, но верить, что ей ТАМ будет хорошо, очень хочется.
Эта расшифровка текста, присланного в МХТ Дмитрием Крымовым в виде голосового сообщения и прочитанного на гражданской панихиде Игорем Золотовицким.
ДМИТРИЙ КРЫМОВ. ПАМЯТИ ИННЫ СОЛОВЬЕВОЙ
Я не знаю, как начать, и как продолжить, и как закончить. Я прослушал несколько записей, которые я сделал как-то пару лет назад по телефону, когда мы говорили или я был у Инны в гостях. Они все начинались одинаково. Я говорил: «Инна, это я». Она говорила: «Это кто? Димочка? Анатольевич?».
Вот я хочу, не знаю, сейчас сказать: Инна, это я, здравствуйте. Мне без вас очень тоскливо, я скучаю по вам, очень одиноко, мне ужасно вас не хватает. Вот вы часто спрашивали: «А ты будешь меня любить все время?». – Буду. Буду. Буду. Честное слово, буду. И любить и испытывать сосущее чувство вашего отсутствия, возможности вам позвонить. Я буду разговаривать с вами, я буду рассказывать вам, как у меня дела. Вы обычно спрашивали очень подробно. Но мне не будет хватать ваших ответов, которые уводили в какие-то гущи, чащи, какие-то… я как-то… это я хочу вам всем сказать…
Когда я набрал свой последний курс, вот который я
сейчас закончил, это было четыре года назад или четыре с половиной, я решил их познакомить с Инной Натановной, и я так сделал, когда мы были в Портретном фойе МХТ, вот где вы сейчас все сидите (на самом деле мы все стояли – О.В.), где Инна сейчас лежит. И я связался с ней по телефону, договорившись с ней, что если я не буду знать про какой-то портрет, а я им хотел рассказать историю МХАТа, как я ее знаю по этим лицам, то я ей позвоню, и она скажет то, что она знает про этих людей, а знала-то она все. И я так и сделал. И на каком-то портрете — я уже сейчас не помню, на каком — я заткнулся, замкнулся, затыкнулся и позвонил ей. По-моему, это была Книппер, я не знаю. Я тоже знал что-то про Книппер, но я хотел, чтобы она рассказала. Короче говоря, она начала рассказывать, не о Книппер, она начала рассказывать, как в раю росло дерево познания, она начала рассказывать про устройство рая. Это было очень долго, это было минут 40, вы не представляете… Я, честно говоря, со страхом смотрел на моих первокурсников, что они обо мне думают? И главное, что они думают про Инну, которую я хотел им подарить? Что какая-то сумасшедшая, которую спросили про Книппер, рассказывает про рай? И вы знаете, через 40 минут я начал распрямляться, во мне было такое чувство гордости, что у меня такая… чуть не сказал подруга. Ну, подруга. (Она одно время все время просила меня назвать на «ты» ее. Я не смог преодолеть эту ступень). Что у меня такая есть знакомая, моя подруга, которую я им хочу подарить. У меня это слилось все. Я понял, что историю МХАТа можно рассказывать с истории рая, и с истории Адама и Евы, и как это все во имя добра существовало. Она, по-моему, даже не перешла к Книппер, но я понял вообще конструкцию мира. Надо сказать, что, о чем бы с ней ни заговорили — Инна, простите, пожалуйста, что я говорю о вас в третьем лице, при том что вы здесь. Я хочу и с вами поговорить, просто даже в таком виде, в котором вы сейчас находитесь. Ну кроме того, что я скучаю и тоскую и у меня ком в горле, я вряд смогу сейчас что-то толковое сказать. Лучше я перейду на.., одну штуку скажу. Вот все говорят, что вы много знали, ну это понятно, это сейчас всем понятно, и все об этом говорят, но вы знаете, вот есть понятие, вот я как-то читал книжку про мир. Не мир в смысле война и мир, а мир как целое. Я читал, читал, я как-то никогда в голове не держал это понятие — мир как целое. Вот она, Инна Натановна, обладала этим качеством. С ней можно заговорить про все что угодно, про любой маленький объект, любую маленькую тему. Маленьких тем не бывает. Они ведут на втором, на третьем шаге к пониманию мироздания. Мы с ней вот… — Инна, здрастье, это я. – Димочка? И я что-то такое говорил. И дальше пошло поехало… А получался мир. Мир. И это так важно, так крупно. Это такой взгляд потрясающий на мироздание, на человечество, на вообще смысл нашего существования. Нет отдельных вещей, нет отдельных спектаклей, нет отдельных актеров, персоналий и поступков. Это все часть мира, которая или во благо, или во вред, или между, или как-то связано, такой GPS. Разговаривая с ней, ты понимал, где ты находишься, и что такое вокруг тебя и во имя чего это все существует. Не даром она все время сползала в разговоре на космос. Как ходят облака? Это лермонтовское стихотворение «Хоры стройные светил», ее почему-то очень беспокоили. Как они ходят? Как они ходят, эти облака? Вот этот разговор, который Сережа Николаевич упоминает в своем тексте про «Современник», это я с ней говорил, и он в четыре раза больше или в пять раз, чем то, что осталось для выставки в «Современнике». И вот эта история «Современника», связанная с этими хОрами или хорАми стройными светил, что такие времена, когда вдруг почему-то становится теплее. Почему теплее, что такое Россия? Это голова кружится… Я вышел зареванный. Инна, моя жена, на меня смотрела на кухне, там кто-то еще был у нас… А, Леша Трегубов, собственно, который эту выставку делал. Они на меня смотрели, как на какого-то сумасшедшего. Я вышел просто весь в слезах, просто буквально в слезах. Это было мироздание. Она обладала этим чудесным, чудесным философским качеством очень крупных людей. Я таких знал в жизни ну два-три человека. О чем бы ни заговорить, о супе, который ты ешь, и это превращается на третьем шаге в мироздание. Этот суп начинает вращаться как планета вместе с Юпитером, Сатурном, Венерой, и это все ты видишь и вправо далеко, и влево далеко, и понимаешь вообще, что ты не просто ешь суп, а ты где-то ешь суп и зачем-то ты ешь суп. О господи боже мой, я не могу сейчас долго говорить вообще, но я просто, ну я, Инна, я просто без вас буду очень-очень мучиться. И любить. Что призываю делать и всех присутствующих. И всех отсутствующих. Спасибо вам. Вот буквально вечная память. И пусть земля вам будет пухом. И вы у меня в сердце навсегда как связующее звено какой-то Атлантиды, которая с вашим отсутствием ушла под воду почти уже вся, и просто как вы лично. Вы очень красивы. Я вас сейчас не вижу, но думаю, что и сейчас тоже. Вы даже в старости были очень-очень красивы, потому что содержание в вас было очень сильное. И вообще просто красивы. И как женщина тоже, и вообще как персонаж какой-то в моей жизни. Ну вот, до свидания. Ваш Дима.
А вот аудио:
https://www.youtube.com/watch?v=rCJLKUsPdmU&t=9s