24 февраля исполняется 50 лет дирижеру Теодору Курентзису

В суматошном как последний рабочий день перед отпуском, нудном как инструкция к сковородке и завораживающем как цунами фильме «Дау» режиссер Илья Хржановский выбирал исполнителей, разыскивая людей, совпадающих с героями по сути. Если ему был нужен на эпизодическую роль фашист и убийца — такого и нашел среди националистов. Если на главную роль нужен был визионер, существующий так, будто общепринятых правил вовсе никогда не было — пожалуйста, Льва Ландау играет Теодор Курентзис. За год до пандемии не то чтобы законченный (монтаж некоторых проектов нельзя закончить, его можно только остановить), но отпочковавший от себя четырнадцать серий мир «Дау» был представлен в Париже — и французская публика бродила из театра Шатле в театр де ла Вилль, офигевая от спутанности сюжетов, кадров 18+ и чистеньких телогреек, аккуратно развешанных в сувенирном магазине театра. Вопрос «Кто все эти люди?» звучал неоднократно, но относился он к кому угодно, только не к Теодору Курентзису. Парижане, интересующиеся современным искусством (а других среди публики не было — для простого любопытства билеты были дороговаты), дирижера опознавали мгновенно. (Анатолия Васильева они тоже, конечно, знали — но не в лицо). Собственно, именно тогда стал очевиден статус Курентзиса в европейском художественном мире. А то еще пять лет назад — «молодой дирижер, молодой дирижер!»

Молодой дирижер появился в Санкт-Петербурге в 1994м. Из Греции — в наши холода, из художественной провинции (при всем уважении к великому прошлому страны) — в консерваторский класс Ильи Мусина, «изготовителя гениев» (среди его учеников — Темирканов и Гергиев, как известно). Отнюдь не всем талант Курентзиса был очевиден с первых минут — достаточно вспомнить скандальную историю с конкурсом Прокофьева, где его не выпустили во второй тур. Но Мусин верил в него — и он сам верил в себя; и карьера пошла вверх, сначала медленно, постепенно, а потом — с космической стремительностью. На рубеже веков — появление в «Геликон-опере», постановка «Фальстафа» и несколько репертуарных «Аид» (тогда прошел первый заинтересованный слух по Москве). В 2004-2010 главный дирижер в Новосибирске, и это время большого строительства — создается MusicAeterna, время поисков единомышленников (Дмитрий Черняков ставит «Аиду») и время первых триумфов (пусть привезенная в Москву на чудовищную сцену Дворца Съездов «Аида» стала сражением дирижера и акустической системы — спектакль тут же стал легендой). Далее в биографии промелькивает гостевой контракт в Большом — «Воццек» и «Дон Жуан» продемонстрировали такой класс работы, что не был слышен в столичном театре несколько десятилетий, потому Курентзиса туда больше и не зовут — чтобы не обижать сравнениями сегодняшних сотрудников и ветеранов. Наконец, «пермский век» — что, правда всего лишь с 2011 до 2019?

Потому что — отчетливое ощущение геологической эпохи. Пермь всегда славилась балетом (привычно третье место в стране, Мариинский — Большой — Пермский), в опере большим временем было время режиссера Георгия Исаакяна (покинув уральский город, он возглавил Детский музыкальный театр имени Сац в Москве). Но стабильный, умный, крепкий театр создавал события российского значения — что, разумеется, немало. С приходом Курентзиса значение стало мировым. В Пермь перебазировался MusicAeterna, и театр заработал сразу в двух направлениях: аутентичное исполнение старинной музыки и исполнение музыки сверхновой. И трилогия Моцарта — да Понте, и Cantos. И «Королева индейцев», и «Носферату». Петер Селларс и Роберт Уилсон в качестве постановщиков; путешествия публики по театру в облаках ладана и висящие над сценой изящные гробы.

Чем больше человек — тем больше с него спрашивается. Пермский век — это не только великие оперы, Дягилевский фестиваль с концертами в три утра и массовыми визитами туристов прицельно в Пермь на оперу (будто прямо Зальцбург обнаружился в стране). Это миллионные бюджеты, с пристрастием обсуждавшиеся в не слишком богатом крае. И совсем не миллионные зарплаты «коренного» оркестра театра, обеспечивающего, в частности и балетный репертуар — разница в заработках у артистов MusicAeterna и артистов «второго» оркестра была колоссальной. Качественная опера дешевой не бывает — но в обязанности худрука таки входит забота обо всех сотрудниках театра, а не только о тех, кто работает лично с ним. В Перми все более относились к Курентзису как к руководителю скептически — и не все при этом понимали его масштаб как музыканта. Последней каплей стала история с долго утверждавшимся и так и не начавшимся строительством нового здания театра (у пермской оперы — чуть не самая маленькая в стране сцена, и театр давно нуждается в новом обиталище); Курентзис с MusicAeterna переселился в Петербург, в Дом Радио.

Он вроде бы отодвинул от себя заботы репертуарного театра (не отказываясь от работы на престижных зарубежных фестивалях) — но театр в нем самом, именно поэтому Курентзис может обходиться без спектаклей. Он спектакль сам, и главная черта его интерпретаций — то, что они невероятно театральны. Тут речь не о выходе дирижера к публике, фасоне рубашки или манере кланяться. Речь — о взгляде на музыку. Из каждого автора он вытаскивает театр, так расставляя акценты, что исполнение симфонического произведения превращается в спектакль, где нам предлагается оценить монолог скрипки или обморок валторны. Сам он, конечно, невероятно кинематографичен (и вот здесь уже про стиль движения и про вычурные рукава конечно же) — но важно только то, что и этот «театр» и это «кино» работают на музыку как таковую. Этот «актер» пашет как чернорабочий, подмастерье и великий мастер одновременно — потому и есть результат. Чем отметит день рождения? Сегодня в петербургской филармонии, послезавтра в Москве — «Героическая» Бетховена. В финале которой, как все помнят — «Ода к радости». Обнимитесь, миллионы!