«Озеро». Р. Брэдбери.
Театр кукол «Чемоданчик» (Кострома).
Режиссер Дмитрий Шишанов, художник Никита Запаскин.

Как самое первое слово рассказа Брэдбери («Волна спрятала меня от мира…») вталкивает тебя в воду — и прямо с головой, так первая же минута спектакля Дмитрия Шишанова деликатно приглашает на песок. И это принципиально. Вода, конечно, не песок, а песок не вода, как бы ни стремились они раствориться друг в друге на береговой линии. Вот и здесь: сюжет, образы, темы, даже ритмы — все вроде бы очень похоже, но…

«Озеро» Брэдбери — это больше вода, «Озеро» Шишанова — песок и только. Тут, без преувеличения, все — песок: слегка наклоненный к зрителю планшет, на котором работают куклы, можно было бы запросто принять за пустыню — если бы на песчаной глади не разлеглись корни-лапы огромного невидимого дерева и где-то совсем рядом не шелестел прибой. Художник Никита Запаскин, сотворяя мир из песка, с каждой сценой фантазирует все смелее и постепенно становится поэтом. В один прекрасный миг на глазах у зрителя вырастают песчаные почти-скульптуры, в которых угадывается то изысканный женский лик, то зеркало в причудливой оправе. Еще мгновение — и эти скульптуры оказываются дверями в прошлое, за которыми обнаруживается уже тотально песочный мир. Идеальный песчаный пляж (только в уголке кто-то капнул ультрамаринового и чуть размазал — единственное проявление озера), колесо обозрения из песка, из песка же зонтик над лежаком, из песка куличики и замок… Но важно не количество песка — важна семантика.

Сцена из спектакля.
Фото — Е. Седелкин.

Рассказу Рэя Брэдбери «Озеро» не вменишь бессюжетность. И все-таки событийный ряд здесь вторичен. Первична череда символических образов, главные из которых — песок и вода. При всей многослойности поэтики Брэдбери, порождающей неоднозначность интерпретаций, как раз с этими двумя символами в рассказе все вроде бы ясно: песок — это жизнь, вода — смерть. Из песка совсем юные и влюбленные Гарольд и Талли строят замок — конечно, своих надежд. Вода этот замок смывает, а заодно смывает с лица земли и малышку Талли. Но через десять лет она возвращается: ровно в тот день, когда на озеро приезжает возмужавший и женатый Гарольд, тело Талли наконец-то вытаскивают на берег. Ее не изуродовало десятилетие в воде: она по-прежнему юна и прекрасна. Она вернулась, чтобы достроить замок из песка — их с Гарольдом совместную мечту, и уже отпустить его, навсегда изменившегося.

В спектакле Шишанова тоже есть замок из песка. Но разрушает его не море — какой-то урод: огненно-рыжий клок на голове, безобразно вывороченный рот с парой зубов, руки — как крылья мельницы или, еще хуже, сабли, — срезают все на своем пути. Вот и замок срезали. Но, в отличие от литературной истории, в сценической версии Талли возвращается не для того, чтобы восстановить руины. Здесь вообще никто ничего не достраивает, потому что достроить — значит завершить. Подвести однозначный итог. Режиссеру Дмитрию Шишанову однозначные итоги нужны меньше всего.

Песок, который у Брэдбери аккуратно складывается в замок и символизирует жизнь, Шишанов щедро рассыпает по всему планшету, дает артистам в руки, чтобы гладили, мяли и пересыпали, заставляет шагать по нему кукол, делает его, по сути, главным действующим лицом. И видит в нем символ не жизни — времени. Да, подводящего итоги, но только сиюминутные, промежуточные. Символ самого вечного и самого быстротечного, что только существует на земле.

Сцена из спектакля.
Фото — Е. Седелкин.

Время, по сути категория абстрактная, в спектакле становится чем-то конкретным, ощутимым физически. Оно буквально утекает сквозь пальцы, оно диктует ретроспективную композицию (Гарольда мы сначала увидим сутулым, очкастым, редковолосым — словом, уже пожившим, и только потом — шустрым мальчишкой), оно медленно-медленно тянется в двух начальных сценах. Качает, почти убаюкивает.

Дмитрий Шишанов чуток: он чувствует авторский ритм — неспешный, как озерная волна, — и под этот ритм подстраивает собственное сценическое повествование. Здесь почти нет текста, только иногда звучат имена — Гарольд, Талли, Маргарет — и один вопрос: «Что это?» Здесь приглушенный свет, музыка покоя и сдержанная, медитативная пластика, сочиненная хореографом Марией Качалковой. Все происходящее на сцене вообще очень похоже на медитацию: актрисы Татьяна и Анастасия Булдаковы и Ольга Булкина существуют на ровном дыхании и без телесных «вспышек», белый грим делает совершенно бесстрастными их лица, зато — и это явно — они отягощены каким-то сакральным внутренним знанием. Это знание о времени — о его вечности и быстротечности одновременно.

Сцена из спектакля.
Фото — Е. Седелкин.

Этим знанием обладает еще и он — согбенный седой старик, с трудом перелезающий через морщинистые и коричневые, как он сам, коряги. Маленькая планшетная кукла двигается с такой натугой, что, кажется, весит тонну, с явным усилием наклоняется и что-то ворошит в песке. Мы не знаем, кто он (у Брэдбери старика нет вообще), но очевидно, что он существует в связке со временем: этот, кажется, бессмертный старец у времени в почтальонах. Его задача — собрать с берега стеклянные сосуды, исторгнутые озером (похоже, те самые, в которые помещают послания), и куда-то отнести. Может быть, сквозь года доставить адресатам?

Повзрослевший Гарольд — тоже адресат: по пляжу (на контрасте со стариком) он перемещается легко и проворно, даже беззаботно, пока не находит стеклянный сосуд. И пока озеро вслед за сосудом не посылает ему через старого почтальона еще кое-что — крохотное тельце Талли в рыболовной сети. И без того неспешное время (а вместе с ним и сценический темп) замедляется еще больше. И красиво — тут возникают изумительные скульптурки, придуманные Никитой Запаскиным, — уводит Гарольда в прошлое.

Изменяя символику Брэдбери и сопряженные с ней смыслы, Дмитрий Шишанов сочиняет иную, но, в общем, логичную сценическую историю. В ней нет финала-точки, как не может его быть в спектакле про вечное время. Здесь есть промежуточный финал (потому что этот спектакль еще и про время быстротечное). Какую-то секунду назад Гарольд был юн и мчался по пляжу в поисках уже утонувшей Талли. И вдруг он снова лысоват, сутул и в очках, а на коленях его — мертвое девичье тельце в рыболовной сетке. А теперь кое-что страшное и главное: он, как заезженный механизм, произносит: «Талли! Талли! Талли! Талли! Талли!», а голос, сначала по-мальчишески звонкий, с каждым разом становится все ниже. Все взрослее. Теперь и у Гарольда есть сакральное знание о времени. Не отвлеченное, от кого-то услышанное «как бежит время!», а вполне конкретное: твой голос погрубел за минуту, твои волосы поредели, а глаза стали хуже видеть. И смерть — прямо у тебя на коленях. Но что бы ни случилось с тобой, вокруг все равно останется песок. И будет медленно сыпаться. Потому что время, которое бежит для тебя, на самом деле все-таки тянется — бесконечно.

Сцена из спектакля.
Фото — Е. Седелкин.

И еще (очень кстати к разговору о времени): в последние сезоны, как замечают критики театра кукол, фокус внимания с государственных театров перемещается на независимые проекты. «Чемоданчик» — как раз из таких: пару лет назад одна из сильнейших актрис регионального театра кукол Татьяна Булдакова ушла в свободное плаванье и создала театр собственный. Теперь получила грант СТД, пригласила номинировавшегося на прошлую «Золотую Маску» Дмитрия Шишанова и Никиту Запаскина — и их «Озеро» постепенно привлекает внимание. Так что появление интересных независимых проектов в театре кукол — это уже тенденция, в которой есть один неоспоримый плюс: рождение художественной конкуренции. Отличная прививка — особенно для небольших регионов, где на театральное дело уже исторически установлена монополия.