На малой сцене БДТ появился «советский» спектакль — «Квадратура круга» Валентина Катаева. Поворот академического театра к драматургии тех времен, когда юное дыхание советской литературы еще не задавил пресс соцреализма, может быть интересным и продуктивным. На советское сейчас большой спрос: выставки Родченко, балеты Шостаковича, трактор, выползающий на большую сцену БДТ в «Месяце в деревне». Чаще всего советское возникает как декор, стилизация — иногда с горьким, иногда с легким ностальгическим оттенком.

«Квадратура» недавно поставлена в Москве (спрошу по ходу: почему пьесы появляются на российской сцене, как обоймы патронов: «Дядюшкин сон» в БДТ и Вахтангове, «Блажь» в БДТ и МДТ… Так рекомендует Федеральная антимонопольная служба? Или литчасть у нас на всех одна?). В главных ролях артисты из сериала о Букиных, что добавляет в спектакль соответствующий подтекст. Но БДТ остается академическим театром. Играют артисты, подходящие по возрасту героям Катаева. В кино и на ТВ не примелькавшиеся и не имеющие, слава богу, сложившегося имиджа. Все внимание достается Катаеву и советской Москве.

Репродуктор на сцене выдает фразы, соответствующие каждому повороту сюжета. То, что их не всегда слышно за помехами, и то, что они порой тормозят действие — когда могли бы задавать ритм, посчитаем накладками премьеры. Эти вещи легко отрегулировать. Репродуктор как бы моделирует историю, происходящую на сцене, добавляя ей несерьезности и прикола. Наивность молодых ребят, любящих и стыдящихся любви, как положено комсомольцам, оттеняется уверенными интонациями советского радиоэфира. Звучащая временами тема Татьяны из «Евгения Онегина» тоже удачна — это как бы веющие над сценой вечные флюиды любви. Любви самой по себе — не важно, в кого и насколько; желание любви рвется наружу, и все тут. Вместо циничного разврата семьи Букиных — получается такой «Месяц в деревне» на советский лад. Богатых и бедных нет — и нет тургеневских страданий. Зато есть тургеневское «любовное настроение».

Любовь и наивность сыграны ярко. Прямой и конкретный пролетарский Вася (Алексей Винников) оттенен прагматичным и милым Абрамом (Иван Федорук). Зацикленная на истории общественных учений Тоня Кузнецова (Мария Сандлер), не умеющая зашивать мужу брюки, уравновешивается хозяйственной, но беспартийной Людмилочкой (Нина Петровская). Хорош бездарный поэт и отличный парень Емельян Черноземный (Дмитрий Мурашев). Все ребята немного одноплановы и однотонны, но и это играет на руку в стилизации Катаева. Главная заслуга режиссера Ивана Стависского в том, что ему удалось соединить в актерах серьезность ведения «образа» с тонкой самоиронией, не выходящей наружу, но хорошо ощутимой. Ироничность, которой пронизан спектакль, перебарывает непроходимую «советскость» той культуры, и создает, вкупе со всем остальным, тургеневское «любовное настроение».

Ирония выходит наружу лишь в самом начале, чтобы задать нужный тон. Молчаливая роль сестры Людмилы — Саши (Юлия Дейнега) выстроена замечательно. Ее пионерский салют в соединении с туповато-убежденным выражением лица не может не вызвать смех зала. А значит, зритель не может не почувствовать иронии, которая все дальнейшее действие будет спрятана под костюмы. Бросаются в глаза кавалерийские галифе Васи и современно-стильный свитер Абрама. Однотонное платье Тони — и кокетливое платьице Людмилы. Костюмы подчеркивают разницу характеров и моделируют будущее: кто из героев клюнет на искушения нэпа, а кто будет отплевываться от них с высоты «Истории политических учений».

Странно на этом фоне выглядит товарищ Флавий (Семен Мендельсон). Во-первых, одет в фатоватый с иголочки костюм, а не в положенную ему по статусу гимнастерку, на худой конец френч. Во-вторых, ведет себя, не как партиец 1920-х, а как авторитет 1990-х. Ему не хватает раннесоветской открытости, серьезности и самоиронии. Возможно, все потому, что Флавий возглавляет оркестр, напоминающий о выпускных спектаклях театральных академий. Во всем оркестре звучит одна труба. Остальные инструменты либо играют под фанеру, либо не слышны. Музыка, придуманная артистом Мендельсоном, сильно не дотягивает, скажем, до «Цыпленка жареного». А звучит она много и постоянно. В последнем действии Володька (Андрей Аршинников), отложив трубу, начинает зачем-то петь тенором. Поет он чуть хуже Баскова, мелодия — вариация «Сиреневого тумана». Оркестр и пение структурно важны — они создают интермедии. Но при этом дублируют репродуктор. Да и Флавий, когда начинает командовать молодежью, становится лишним.

В целом, «Квадратура» столь же проста, как «Красный квадрат» Малевича — и столь же насыщена смыслами. Стилизация «раннесоветского» совмещена здесь с тонкой иронией над советской простотой, навсегда оставшейся в ностальгирующем прошлом, раннесоветская простота — с юношеской наивностью, а юношеская наивность — с юношеской влюбленностью. С «любовным настроением», которое должно бы веять на малую с большой сцены БДТ, из спектакля «Месяц в деревне». Но не веет: сдается, виной советский трактор, проехавшийся по тургеневской легкости. Бывает стилизация — и стилизация. Почему-то не дается нам по-прежнему Тургенев и тонкие дворянские чувства. Так даешь Катаева, который пока еще дается!