Спектакль Театра им. В. Ф. Комиссаржеской «Невольницы» по одной из поздних пьес А.Н. Островского в зависимости от истинных замыслов режиссера можно трактовать и как рядовую постановку и как большую удачу Георгия Корольчука.

Наивная Евлалия Андреевна (Ольга Арикова) замужем за Стыровым уже три года, а ничего про мужчин, да про свое положение при муже так не поняла. Глаза на мир ей открывает супруга компаньона Стырова — Софья Сергеевна (Ольга Белявская), утверждающая, что нет иного пути, как обманывать мужей, и без того уверенных, что их обманывают постоянно. А тут, как раз, и «муж уезжает в командировку», поручив молодую жену своему служащему — чем не повод проверить эту науку на практике?.. Такая вот история великого классика про внутрисемейные и жизненные «недопонятки», которые запросто могут привести вовсе не к надуманной трагедии в духе неудавшейся любви Евлалии Андреевны к мерзавцу Мулину — воздыхателю «на два фронта», а к гораздо худшим последствиям. Но эта реплика — для тех, кто может и хочет связывать классиков с современностью посредством мозговой деятельности…

Примой в спектакле, бесспорно, является Валентина Панина: осанистая, величественная, громогласная, не экономка — королева. Такие люди, как Марфа-Панина всегда уверены, что именно они — истина в последней инстанции, и именно они лучше всех знают, как должно жить. Актриса играет известный род прислуги, чувствующей себя в хозяйском доме подлинной властительницей, даже господским лакеем, пропойцей Мироном Ипатычем (Александр Вонтов) помыкает. У нее в руках и барин с барыней, с которых она берет мзду за их же собственную глупость: оба в разной степени поддались никуда не годному общественному мнению о невозможности доверия в семье. А где полного доверия нет, там всегда растраты…

Если по Корольчуку недостаток доверия, как случайная ошибка, исходит от Стырова, которого Анатолий Худолеев играет настолько естественно, что его можно считать и нашим современником, представителем сегодняшних дельцов, то в основе спектакля — гуманнейшая режиссерская идея. Ведь для большинства тех, кто сделал бизнес частью жизни, принцип в отношении домашних «я за вас плачу, вам и ладно будет» — обычная вещь, а семья… Семья — лишь часть имиджа успешного человека. Тогда режиссер предупреждает: когда близкие не уверены в искреннем интересе к своим душам, рождаются монстры: истерики (Евлалия), обманщики (Софья), а то и совмещающие в себе оба качества вымогатели. Если эта идея истинна, то в спектакле существует и линия Коблова (Константин Демидов), неумение которого сидеть в креслах, пить коньяк, курить сигары (все это он старательно «исполняет» при своем компаньоне) продуманы режиссером. Ну, пыжится человек из последних сил, хочет угнаться за богатым товарищем, даже и внешнюю сторону отношения к жене у компаньона перенял… Если же идея надуманна, то Худолеев и Демидов играют «никак», и о каких-либо идеях вообще говорить не приходится.

Однако «за идею агитирует» и работа художника Александра Орлова, создавшего традиционнейшую перспективную декорацию, перекликающуюся цветом с фисташковым залом Комиссаржевки. Это цветовое единство уничтожает условную преграду между зрителями и сценой, и подразумевающаяся анфилада, которую периодически разбивают занавесями на отдельные «комнаты», составляет продолжение зала. Возможно, это сделано с тем, чтобы подчеркнуть театральность чувств Евлалии, которую разыгрывает Арикова. По крайней мере, в русле все той же идеи хотелось бы думать, что Мулина (Александр Макин) она не любит, а лишь изображает любовный театр (ей же прямо сказали, что притворяться, общаясь с мужчинами принято!) перед множеством людей. И зал в данном случае становится продиктовавшим ей «условия игры» обществом, увы, до сих пор живущим по таким же законам. В финале спектакля, когда анфилада вдруг «уйдет», Евлалия словно будет перенесена, выкинута из ложного, неизвестно кем утвержденного к исполнению театра жизни в подлинную, единственно возможную с позиции «интересов души» жизнь (вот оно — отсутствие «четвертой стены», придуманное Орловым!), которую ведет ее муж, искренний человек дела… Увы, словечки «возможно», «словно», «если» напрашиваются в рассуждении о спектакле постоянно: неточность и разобщенность игры исполнителей пока очевидна. Хотя, как говорят в театре, быть может, «со временем сыграются»… Хорошо бы сыгрались — еще одной добротной постановкой классики стало бы в городе больше.