В. Бенигсен. «ГенАцид».
Театр «Современник» (Москва).
Режиссер Кирилл Вытоптов, сценография Наны Абдрашитовой.

К «ГенАциду» в «Современнике» готовились долго. Год писали, переписывали, строили. Композитор Алексей Айги писал оригинальную музыку, режиссер Кирилл Вытоптов и сценограф Нана Абдрашитова, а также пришедшая им на помощь драматург Ольга Погодина-Кузьмина переписывали небольшой роман Всеволода Бенигсена. Абдрашитова к тому же строила огромную махину-библиотеку, настоящий, как это и оговаривается в авторском тексте, памятник деревянного зодчества. Повернутая фасадом к зрителю, легким движением бревна такая поселковая изба-читальня трансформируется то в сельпо, то в кабинет участкового. Служит и завалинкой, и, при соответствующей видеопроекции печатающихся слов и характерном звуковом сопровождении, — печатной машинкой. А в собранном, спокойном состоянии выглядит просто поленницей дров и даже охапкой рукописных свитков — аллюзией на сгоревшую Александрийскую библиотеку. Горит, подсвеченный иллюминацией, этот многофункциональный сруб — многострадальный итог работы сценографа и переработки режиссера. Хотя, судя по спектаклю, вся переработка свелась к смягчению нравов и изменению финала: вместо русского бунта, бессмысленного и беспощадного — поджог исподтишка; не три трупа — лишь один, самоубийцы; не разгром, а пепелище. Но и такая перекройка не сказать, чтобы добавила произведению смысла. Зато полностью оправдала все траты на декорации. Например, вставка гоголевского монолога про птицу-тройку — появление запряженных в, простите, сортир бюстов Пушкина. Буквально — свисают с крыши туалета веревки-вожжи, протянутые к гипсовым головам, выскочившим, как грибы после дождя, на срубе после антракта. И туалет тут двигатель прогресса — в прямом и в переносном смысле. Он трибуна и пьедестал, облучок и научная кафедра, и вообще — привет архитекторам Виталию Стадникову и Михаилу Скороходу: такой лэнд-арт объект они еще четыре года тому назад установили на «Архстоянии» в Николо-Ленивце. Даром только, что в «Современнике» он еще не летает над всей сценой — вместо него с вертолетным треском проплывает гроб не с панночкой, но книгами, в финале сыплет мишурой. Еще чаще здесь к месту, а то и просто, антуражу для, сыплет снег, натягивает дымку — зима, Россия, Новый год. Красота!

Такой затеяли здесь «ГенАцид» — Государственную Единую Национальную Идею, призванную по задумке властей (голос закадрового полковника очень похоже воспроизводит хорошо известную в стране интонацию и речевые обороты Сами Знаете Кого) сплотить россиян на ниве литературы. Полем для эксперимента выбран богом забытый поселок Большие Ущеры, где стоит та самая уникальная библиотека и есть библиотекарь ей под стать — волей случая, точнее, тем самым туалетом заброшенный сюда столичный историк-аспирант с «зарезанной» кандидатской о несостоятельности истории как науки (поясняющий мультфильм на эту тему показан зрителям для затравки). Есть и подопытные — повально и сильно пьющие местные жители, которым в трехнедельный срок поручено выучить по отрывку «национального достояния»: кому Пушкина, кому Чехова, а кому и Хлебникова с Крученых и Платоновым. Вот они, большеущерцы, пьют и учат, учат и пьют до самозабвения и самоупоения, пока не начинают путать литературу с жизнью, жизнь с литературой, и тут уже случаются дуэли «рифмачей» с «заиками» — «наследников» стихов и прозы. Дуэли — это костюмированные, в платьях и мундирах XIX века, драки на книгах. В эпический, по Бенигсену, погром они не перерастают, да и вообще так остаются без должного объяснения и развития — как наваждение, как белая горячка, как с белых яблонь дым… С чего вдруг, дай ответ! Не дает ответа. Ни вышеупомянутый Гоголь с монологом, ни Чехов, цитату которого вписал в посмертную записку повесившийся от безысходности сельчанин, ни Есенин, стихи которого звучат под занавес в исполнении группы «Монгол Шуудан», стирающей все послевкусие мелодии Айги…

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра

Режиссер схематично набросал общий рисунок спектакля, отдельные номера даже отрепетировал. Ну, как отрепетировал: вот он придумал голову собаки — огромную маску из папье-маше (в романе беременную почтальоншу пугает бросившийся к ней французский бульдог). И с ней то один, то другой актер шляются из сцены в сцену, как неприкаянные — безголовые они тут точно не нужны, а с головой наводят на мысль о том, что-же-такого-хотел-сказать-художник. А он просто, увлеченный своими придумками, забыл вовремя отобрать у них реквизит. Хотя уже во втором отделении актриса, оставшись без собачьей головы, начинает вдруг читать актеру с головой собаки на плечах «Дай, Джим, на счастье лапу мне», и все, вроде, становится на свои места. Но складывается впечатление, что именно эти шутки-находки, как хвост той собаки, виляют всем спектаклем. Не будь их, убери декорации — и говорить не о чем.

И нынешний «Современник» — не прежний МХТ, актеры которого в поисках правды жизни ходили на хрестоматийную Хитровку. Но и не театр Наций, где перед постановкой рассказов Шукшина всей труппой летали на Алтай. Здесь роли поданы в соответствии с предполагаемыми обстоятельствами, точнее, полученными по «ГенАциду» книжкам: раз написал автор про «оканье» героя, то, значит, и интонирует актер в соответствующих местах. Так старательно, что до жути неестественно выходит. И прочий «колорит» найден таким же умозрительным путем, что «дыр бул щыл» Крученых звучит здесь милей малинового звона.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра

Хотя, похоже, труппа все время занята более важным делом — управлением огромным чудо-механизмом. Складывает бревна сруба так, что в одной из мизансцен на просвет выходит силуэт елочки. Тоже ведь искусство! А на прочее сил уже просто не хватает. Оттого «ходульный персонаж» здесь не фигура речи, а прием. Прошел сквозь сцену велюгами — сыграл пьяного. Упал лицом в планшет — сильно пьяного. А если при этом еще ставить ударение, где придется и нарочито выговаривать не по-книжному — всяко выйдет деревенский типаж. Впрочем, повторяюсь. Но ведь потому, что самым вменяемым и символичным в то же время здесь видится безмолвный персонаж в футболке Misfits и маске Льва Толстого (без маски и со словами — это фельдшер Зимин). Хотя для созерцания того в «Современник» ходить не надо — фотография персонажа и на фасаде театра есть. Такая же немая и безответная, как и вопрос: а что же это было? За что били морды и жгли библиотеку? Ради чего затеяли эксперимент?

Да ради «Деревенского анекдота» — всплывает подзаголовок, данный инсценировщиками спектаклю. Вот только анекдот вышел скомканным: рассказчик так спешил произвести на публику эффект, что не заметил, как проглотил историю со смыслом целиком…