В конце уходящего года, перевернувшего все с ног на голову в нашей жизни, ПТЖ решил спросить театральных критиков о главных событиях этого переходного периода. Вопроса было всего два:

1. Важные художественные события года.
2. Художественные разочарования года.

Перед вами итоговый лонгрид театральных событий 2020 года в ответах Ольги Федяниной, Павла Руднева, Сергея Николаевича, Марины Дмитревской, Ларисы Барыкиной, Евгении Тропп, Владимира Спешкова, Юлии Клейман, Антона Хитрова, Алексея Исаева, Ирины Селезневой-Редер, Надежды Стоевой и Александра Вислова

1. Не очень получается говорить о художественных впечатлениях и разочарованиях на фоне такого множества нехудожественных. Хотя театральных переживаний в этом году оказалось гораздо больше, чем могло бы быть. Что произвело наибольшее впечатление? Во-первых, то, с какой энергией и фантазией театры откликнулись на необходимость изобретать и осваивать цифровые форматы. Это, если угодно, «событие 2020». Положа руку на сердце, я не считаю, что путешествие театра в интернет дало какой-то непосредственный выдающийся результат, но готовность осваивать виртуальное пространство, способность объединяться не на сцене, а искать эти самые связи и отношения заново и где угодно, не впадать в бездеятельность — все это внушает надежду и вообще полезно во всех отношениях.
Второе впечатление — это богатство театральных архивов, на котором мы все, так сказать, как зрители продержались практически целый год. Мой личный «театр 2020» в этом смысле — берлинский Шаубюне со спектаклями 60—70—80-х. Штайн—Бонди—Грюбер — что эти люди творили пятьдесят лет назад, сколько там свободы, скорости, таланта, наглости и одновременно с этим основательности!
В-третьих, «человек 2020» — Константин Богомолов. Такое ощущение, что он этот год прожил в каком-то шестом измерении, в котором ему не мешали ни коронавирус и все связанные с ним ограничения и трудности, ни любые другие обстоятельства. Богомолов провел сезон в нескольких ипостасях, и в каждой успешно — и как худрук Бронной, и как постановщик «Бесов», и как протагонист сериала «Псих», и как создатель собственного сериального формата. Ну и как-то логично, что именно в этом году он стал лауреатом «Золотой Маски», с чем я его от всего сердца поздравляю.

2. Разочарования сезона были не столько художественные, сколько смежные. Своего рода ожидаемым разочарованием стал результат так называемого «Дела Седьмой студии». Тут, как говорится, вынужденно улыбаемся сквозь слезы. Хорошо, что наконец закончилось, хорошо, что все дома, но, я уже писала об этом и просто повторю, — приговор оскорбителен и вызывает самые невеселые чувства. Примерно такое же ожидаемое разочарование связано с поведением нашей культурной бюрократии во время пандемии. Я не увидела никакой значимой попытки проявить солидарность с той отраслью, которой их поставили «руководить». На театры просто обваливали спущенные сверху декреты, невзирая на их противоречивость. При этом сделано все для того, чтобы ответственность несли сами театры, а ни в коем случае не ведомства, выпускающие эти декреты. Сами разбирайтесь, как вы будете выживать, — этот «подтекст» был очень доходчив на протяжении всего года. Будем надеяться, что большая часть театров справится и при такой своеобразной поддержке, ничего другого, положа руку на сердце, никто не ждал. Однако все мы знаем, что последствия будут скверные и долгоиграющие. Ну что ж, в конце концов, в других сферах деятельности ситуация такая же.

1. Спектакль исключительных человеческих, этических качеств — «Горбачев» в Театре Наций. Актерский дуэт Евгения Миронова и Чулпан Хаматовой.
Режиссер Антон Федоров («Петровы в гриппе», Гоголь-Центр).
Драматург/режиссер Екатерина Августеняк («Lorem Ipsum» в театре «Практика» и «Опус ДНК» в ЦИМе).

2. Все меркнет перед невозможностью играть спектакли совсем (в ряде регионов) или в полноценном зале. Театры, артистов, «негосов» и «госов», администрации их ужасно жалко. Театр оказался хрупким и уязвимым. Оказывается, театр может исчезнуть. Если говорить все же о постыдном, то ничего хуже режиссуры Юрия Грымова («Война и мир» в Театре «Модерн») не увидел в этом сезоне.

1. Вопрос о главных художественных впечатлениях года застал врасплох. Их было так немного, что ни в какие «итоги» они у меня не складываются. Вот лишь некоторые названия и имена.
Три главных спектакля сезона — «Братья Карамазовы» Льва Додина, «Горбачев» в Театре Наций (режиссер Алвис Херманис), отличный «Сын» в постановке Юрия Бутусова в РАМТе. Абсолютно разные спектакли, наглядно подтверждающие, что Театр жив. И никакая пандемия ему не помеха.
Это был сезон отличных выставок. «Ненавсегда» в Третьяковке на Крымском Валу про эпоху застоя. Спорная, но талантливая. Великолепная выставочная новелла «Ахматова — Булгаков» в Музее А. А. Ахматовой, грандиозный проект «В круге Дягилевом» в Фонтанном доме. «Демидова Фест 2020» в галерее Граунд Солянка, посвященная Алле Демидовой. Музеи все больше напоминают театральную, сценическую площадку, где выставки разыгрываются как спектакли. И это тоже одна из ярких тенденций времени.
Из западных спектаклей, посмотренных онлайн, — «7 смертей Марии Каллас» Марины Абрамович в Баварской опере.

2. Разочарования. «Садко» в Большом театре (постановка Д. Чернякова). Самый ожидаемый оперный спектакль сезона обернулся скучным и довольно вялым действом. Отчасти разочаровали итоги «Золотой Маски» своей осторожной корректностью.

1. Видела в этом году много (в связи с жюри «Золотой Маски»), но не больше обычного (в связи с пятимесячной изоляцией и закрытыми театрами).
И вот под конец года, под самый его конец, 28 декабря, Экспериментальная сцена под руководством Анатолия Праудина показала в честь своего 20-летия и закрытия последний спектакль — «Версальский экспромт», спектакль-исследование театрального процесса последних десятилетий. И я с этим спектаклем сильно срезонировала. Он — о театральных тенденциях, и «новаторы», наверное, сочтут его консервативным, если не ретроградным: когдатошний анфан террибль (таким и остался в сегодняшнем своем «архаизме») Праудин размышляет о падении школы, на смену которой приходят разношерстные «маркизы» — шарлатаны. Да, «Версальский экспромт» яростно и весело отстаивает «олдскульность» — и тут я с ним, потому что самые серьезные впечатления этого сезона связаны со спектаклями, где именно крепка школа, со спектаклями психологическими. Не стоит путать их с жизнеподобным театром — они совершенно не в системе «театра жизненных соответствий», но заняты человеком и его психологией и психикой.
Это «Братья Карамазовы» Льва Додина в МДТ и «Горбачев» Алвиса Херманиса в Театре Наций. Об обоих я писала и потому просто назову их выдающимися.
Хорошо, что развиваются разные типы театра, всем места хватит, но событием для меня становится тот театр («Братья Карамазовы»), где невозможно произнести ни о чем окончательного суждения, ибо каждое будет верным, но неокончательным. И тот театр («Горбачев»), где градации и градиенты отношений актеров с ролью надо рассматривать из спектакля в спектакль.

2. Прежде всего тревожит стагнация петербургских театров. Совершенно окоченевшая Александринка, полное падение Ленсовета (и как быстро!), гулкая неясность Балтдома, раскрашенная мумия Театра Комедии, ТЮЗ — без руля и без ветрил… И так далее. То, что в номинантах нынешней «Маски» ни одного петербургского спектакля большой формы, — это ли не симптом? Идет эмиграция актеров в Москву, программы театров невнятны, значительных спектаклей единицы, да еще это был год, катастрофический для негосударственных театров, многие из которых определяют художественную погоду наших Пальмир. Город потерял среднее поколение режиссеров (условно — из нашей книжки «Без цензуры»), теряет следующее.
А шире — большая проблема нового поколения режиссеров, которых вовсе не интересуют человеческая сложность, размотивированность, неясность мира. От слова «вообще». Театр все больше становится одномерным, назывным, элементарным, и даже изысканную его визуальную природу можно легко считать (это большие буквы, как в Букваре), а описывать очевидные знаки и простые значения мне скучно. И я точно становлюсь «архаистом Праудиным», когда смотрю на «Маске» программу «Эксперимент» с самодеятельными перформативными упражнениями для слаборазвитых зрителей, не отрывающихся от гаджета. И очень тревожит увлечение молодых представителей «новой этики» рапповскими критериями, их идеологизированный подход к малохудожественным спектаклям.

1. Этот странный год принес множество онлайна, но выложенные театрами записи и трансляции скорее способствовали расширению профессионального контекста, чем получению полноценных впечатлений, а собственно онлайн-проекты в художественном смысле выглядели полумерами.
Событиями становились все-таки живые спектакли. И в этом году в очередной раз стало понятно, что из всех видов музыкального театра лидирует опера, именно она живет насыщенной жизнью, привлекает внимание самых разных творческих сил. Оперный год начался с «Садко» в Большом театре, после десятилетней паузы вернувшего в российскую оперную практику режиссера Дмитрия Чернякова. А последней премьерой сезона стал «Дон Жуан» Марата Гацалова в Перми, означающий, в сущности, новый этап в российской оперной режиссуре — эпоху постоперы: никакой интерпретации, отказ от нарратива, от актерского существования оперных певцов (они сосланы в оркестровую яму), эмансипация от музыки, ее эмоциональной силы. Это не оценка, но констатация. А в середине были спектакли «Золотой Маски», где довелось работать в жюри, и где единственный раздел — оперный — выглядел полноценным конкурсом: широкий спектр музыки всех времен, новые интерпретации классики, барочная опера, разного свойства режиссерский радикализм. Как минимум два выдающихся спектакля по партитурам ХХ века: «Три сестры» Этвёша Урал Оперы и «Влюбленный дьявол» Александра Вустина Музтеатра Станиславского и Немировича-Данченко. Отмечу премьеру в Детском музыкальном театре им. Н. И. Сац — «Жестокие дети» Филипа Гласса в постановке Георгия Исаакяна.

2. Говоря коротко — раздел «Эксперимент» на нынешней «Золотой Маске», поразивший конъюнктурными акцентами, а если шире — то многое, что так или иначе связано с новациями и экспериментами. Шагавший некогда в авангарде театральных процессов contemporary dance сегодня в явном кризисе: идей, смыслов, формы, языка. Новых отечественных лидеров либо нет, либо они уступают в профессионализме и витальности старшему поколению. Это показали и немногочисленные премьеры этого года, и героическими усилиями проведенные в офлайне фестивали (питерский Open Look, калужская Танцплатформа, танцевальная часть Платоновского фестиваля в Воронеже). Изумляют ультимативные требования привнесения в современный танец фем-оптики, новой этики, квир-теории и прочей вульгарно понятой социологии. Еще немного и жесткий партактив, существующий сегодня на правах тусовки, получит права сканировать новую театральную продукцию на предмет верности своим идеям… И чем это отличается от требований отразить ведущую идеологическую роль КПСС, я не очень понимаю. Проходили, помним.

1. Я решила записать свои итоги в хронологическом порядке: от месяцев изоляции — к последним по времени впечатлениям.

Онлайн-читки пьес Марюса Ивашкявичюса «Обморок» и «Спящие», режиссер Оскарас Коршуновас (проект KatlZ).

Принцип для обеих читок был един: продюсером Евгенией Шерменевой (Латвия) была собрана невероятно сильная международная компания актеров; каждая читка первоначально проводилась в формате Zoom-конференции с участием приглашенных зрителей и последующим обсуждением. Потом записи были опубликованы на youtube-канале KatlZ.

«Обморок» — это инсценировка книги С. Алексиевич «Цинковые мальчики», но прекрасно знакомый материал даже не сразу узнаешь, настолько неожиданный ракурс избрал драматург, выстраивая мир своей пьесы на этом фундаменте. Ракурс, в котором видит Ивашкявичюс документальные монологи матерей тех молодых ребят, что не вернулись с Афганской войны (или вернулись покалеченными, надломленными), собранные, аккумулированные Алексиевич, не привычен. Драматург устанавливает другие связи в системе пьесы. Горько-ироничная мистика, жутковатая и, как ни дико это звучит, веселая атмосфера (своеобразный «юмор висельника»), и совершенно убедительные, выпуклые, зримые характеры матерей — вот что поражает. Много ремарок «cмеется», много страшноватых шуток — и все это бьет точно в цель, сердце разрывается от боли и горя за бессмысленные смерти юных, но работает это не впрямую, не пафосно, не на надрыве, а с помощью сложного, неоднозначного, объемного драматизма.

В читке заняты великолепные актрисы из разных городов и стран, и на антивоенный месседж даже акцент, с которым говорят матери, — латышский, грузинский… Это про всех нас, про человечество, погрязшее в войнах, на которых погибают дети. Лица актрис, светящиеся из темноты, их крупные планы (невероятно эмоциональная Лия Ахеджакова, сильная и свободно использующая гротескные краски Юлия Ауг, необыкновенно живо и естественно реагирующая Ксения Раппопорт), их скупая нежность (Ия Шуглиашвили), умное существование с точно найденной мерой проявления чувства — большое художественное и человеческое событие. Вся актерская команда достойна подробного описания и разбора, включая актеров-мужчин, которые замечательно вписались в женское многоголосье: брутальный, мощный Максим Виторган (очень драматичная работа), юный Элиас Мартыненко из Вильнюса — его персонаж с лицом не то ангела, не то юродивого все время приковывал, примагничивал взгляд.

Режиссер Оскарас Коршуновас нашел интонацию, жанр, ключ к сложному материалу, в котором все объемно, неоднозначно — не плоско, а трехмерно. Удалось создать тот невидимый, но вполне осязаемый туман (в пьесе его видят герои) — туман небытия, границу жизни и смерти, рядом с которой все неминуемо оказываются.

«Сын» Юрия Бутусова в РАМТе. (Об этом спектакле я довольно подробно писала в блоге «ПТЖ».)
Впечатление от спектакля очень сильное. Цельное — что необычно для Бутусова, у которого композиция всегда рваная, монтажная, контрастная. Тут все это тоже так, но есть ощущение весьма крепкой постройки, устойчивого каркаса спектакля. Работают рифмы мизансцен, переклички визуальные, несловесные связи. Здорово, что нет иллюстративности, прямого изображения какой-то эмоции, переживания, — с помощью той же самой эмоции. Когда кажется, что прямая реакция возникает (слезы, например), — всегда следует переворачивающая и углубляющая смысл новая реакция, следующий «ход». Образ подростка Николя создан Евгением Редько вне мелодрамы, тут невозможна обычная житейская «жалость», настолько много всего в нем намешано (он и страшен, и жесток, и закрыт, и беззащитен, и хитро манипулирует, и остро страдает и т. д.). Гротеск истинный — как неразрывное соединение несоединимого.

В «Сыне» фантастические артисты! Работа Евгения Редько поражает, к этому я была готова, но для меня произошло открытие актера Александра Девятьярова, пластически совершенного и внутренне подвижного, глубокого. Прекрасны, выразительны Татьяна Матюхова и Виктория Тиханская.

Художественным событием 2020 года для меня стал творческий союз режиссера Алексея Янковского и актрисы Аси Ширшиной. Поэтический, надбытовой, метафизический театр Янковского принял в свою вселенную очень яркую актрису с огромным эмоциональным диапазоном.

Лабораторный проект «Концерт по заявкам» (пьеса-ремарка Ф. Кретца) был показан в театре «Особняк»: Ширшина в течение двух часов молчит, но существует интенсивно, насыщенно, в ней протекают внутренние процессы необыкновенной силы и содержательности. В исполнении актрисы обыденные действия женщины, проводящей вечер дома в одиночестве, — приготовление ужина, шитье или омовение перед сном — незаметно приобретают значение ритуалов, которые предваряют переход живого человека в мир мертвых.

«Суад. Жить заново» — тоже результат тандема Ширшиной (она автор идеи постановки и инсценировки романа «Суад. Сожженная заживо») и Янковского (эта работа появилась не в независимом, а в государственном театре — «На Литейном»). В отличие от бессловесного «Концерта…», этот спектакль, наоборот, состоит из длинных монологов Ширшиной — Суад, палестинки, едва избежавшей смерти после жестокой расправы в наказание за связь с мужчиной, и Дарины Одинцовой — Жаклин, молодой сотрудницы благотворительной миссии, которая спасла Суад и вместе с новорожденным ребенком вывезла в Европу. С первых произнесенных жестко и весомо фраз Ширшина задает напряженный ритм спектакля, его болезненную тяжелую ноту, и начинается мучительное ожидание неминуемой трагедии. Роняя слова, как камни в гулкий колодец, не давая им рассыпаться, но наделяя каждое особым, ощутимым, плотным смыслом, актриса выстраивает путь своей героини — от неведенья к знанию, к боли, почти к смерти — и отсюда к возрождению и, главное, к свободе. Спектакль, конечно, не о тяжкой участи женщин Востока… это фабула: Янковский и его актрисы говорят о праве человека жить и дышать свободно.

Ширшина и Одинцова не вступают в прямые взаимодействия, но существуют в крепкой связке: это именно дуэт, выстроенный содержательно и музыкально. Финал, превращенный в вольное музицирование, в рок-концерт, позволяет двум актрисам вырваться за пределы не только текста и сюжета, но и драматического действия вообще — возникает чувство свободного парения.

«Братья Карамазовы» Льва Додина в МДТ — Театре Европы.
Этот спектакль мне лично еще предстоит осмыслить, пока не готова поспешно характеризовать его — слишком ответственно. В нем огромная сила и резкое, болезненное чувство времени. Здесь соединились потрясающая лаконичность стиля и многомерность содержания. О каждом из семи актеров, играющих в «Карамазовых», можно писать отдельный развернутый текст.

2. Очень разочаровало и даже рассердило решение жюри Санкт-Петербургской театральной премии для молодых «Прорыв» не вручать награду в номинации «Лучший режиссер» (по результатам сезона 2018/2019). Семь спектаклей, семь работ молодых постановщиков в этой номинации было представлено, у меня были свои фавориты, но обидно за премию в целом — она ведь задумана и много лет существует как очень важная, необходимая профессиональная поддержка тех молодых, кто сложно и нестандартно существует в не очень-то уютном пространстве театрального Петербурга… Странным и несправедливым показалось лишение этой поддержки именно режиссеров.

1. Важнейшие театральные события года у меня связаны с именами молодых режиссеров, что дает надежду на будущее хотя бы отечественного театра (с политикой и экономикой — никаких надежд). Два спектакля театров малых городов Татарстана («Барыня» по «Муму» И. С. Тургенева драмтеатра Буинска и «Джамиля» по Чингизу Айтматову Мензелинского татарского драматического театра имени Сабира Амутбаева) заставили запомнить имя их режиссера Тимура Кулова. Его театральные метафоры вызывали в памяти спектакли Някрошюса — ни больше ни меньше. В обеих постановках редкие актерские ансамбли, а в ролях главных героинь (Барыня — Гульзада Камартдинова, Джамиля — Динара Акматова) актрисы не менее интересные, чем Ксения Раппопорт или Чулпан Хаматова (вот вам и малые города). Событие — «Мещане» петербургского ТЮЗа. Режиссер Лиза Бондарь читает горьковскую пьесу как оперную партитуру, открывая в классическом тексте новые смыслы. И очень впечатляет меня то, что сделал в уходящем году в Молодежном театре Челябинска его молодой главный режиссер Иван Миневцев. Вопреки пандемии и капитальному ремонту здания (успешно завершенному) здесь весь год шла творческая движуха: премьеры, лаборатории, читки, лекции… Живым стал театр. Особо я бы выделил премьеру самого Ивана «Черный апельсин» и лабораторию «Контур войны».
Если же говорить о работах мэтров, то это триумфаторы «Золотой Маски — 2020»: «Иранская конференция» Виктора Рыжакова в Театре Наций и «Преступление и наказание» Константина Богомолова в «Приюте комедианта». В театре кукол — «Собака Камень» в Екатеринбургском театре кукол (художник и режиссер Виктор Плотников).

2. Давно не очаровываюсь, так что и разочарования условны. Содержательным разочарованием стал «Король Лир» Льва Эренбурга в петербургском НеБДТ, интересно же наблюдать столь причудливую (хотя в чем-то, наверное, и закономерную) творческую эволюцию режиссера: от жестокого стиля к маргинальной истерике, выдаваемой за гиньоль. Случайно оказавшись на премьере балета «1418» Башкирской оперы (его поставил знаменитый танцовщик Иван Васильев на музыку Седьмой симфонии Шостаковича), был неприятно поражен тем, как вольготно гламурная псевдопатриотическая пошлость, заполонившая в дни юбилея Победы телеэкран и эстраду, разместилась на сцене, где рассчитываешь на встречу с искусством, а не профанацией. Но хватит о грустном.

1. Онлайн-проекты — «Единство одиночества» и «Все письма только о любви» Элины Куликовой, «Игрушки Люшера» Ильи Мощицкого, «Спектакль в коробочке» Вокруг Да Около, «Я делаю тебе сайт-специфик, пока ты режешь лук у себя на кухне» Олега Христолюбского. Феномен театра, взаимодействующего с единственным зрителем, как бы далеко географически они ни находились друг от друга, кажется мне и любопытным, и важным.
В целом феномен независимого театра в Петербурге. Совсем новые «Человек в маске» Кирилла Люкевича, «Горемычные танцы» в Театре ТРУ, «Золотой петушок» в Karlsson Haus, «Комитет Грустящего Божества» в театре post, проекты Бориса Павловича — то, ради чего стоит специально приехать в наш город.
Из премьер в государственных театрах пристального внимания заслуживают «Нана» Андрия Жолдака на Новой сцене Александринского театра, «Лев и птичка» Влада Тутака и «Медведь и пианино» Ксении Павловой в БТК. Два последних — спектакли студентов мастерской Руслана Кудашова, который вырастил целую группу очень разных, самостоятельно и нетривиально мыслящих режиссеров. В целом отечественный театр кукол пребывает в глубокой стагнации, и надеюсь, что в будущем году «кудаши» будут нарасхват. Не могу не заметить, что Петербург вообще выгодно выделяется на фоне потери российским театром кукол и мастерства кукловождения, и связи с реальностью. Поэтому поистине удивительно, что городские власти продолжают игнорировать Karlsson Haus, «Кукольный формат», Лабораторию Яны Туминой, которые давно стали брендами национального уровня.
Трансляции зарубежных спектаклей. Затаив дыхание, смотрела постановки Кэти Митчелл, Сюзанны Кеннеди, Мило Рау, театра Wooster group. Благодарна Виктору Вилисову за то, что он их сохраняет.
Творческая энергия Перми, наиболее ярко воплощенная в молодом режиссере и продюсере Саше Шумилине. Мне кажется, делать театр — да и вообще что угодно — надо именно с таким отношением и к людям, и к жизни.
Театр в Шарыпово (в этом году посмотрела там стильный, полный тончайшей иронии спектакль «Я нанял убийцу» Галины Зальцман) продолжает быть для меня эмблемой парадоксов российской внутренней политики.
То, что делают в театре и около Артем Томилов, Ваня Демидкин, Сергей Чехов, Оля Тараканова.

2. По-прежнему 80 % того, что появляется в российском театре, — бездарная трата времени и ресурсов, конституирование дурного вкуса и отсутствия воображения под личиной бережного отношения к классике и продолжения традиций русского психологического театра. Но психологический театр — это кропотливая работа, ежедневное переосмысление системы Станиславского в контексте сегодняшнего дня, а не следование поверхностно понимаемым догмам. На деле — как у Уилсона не получается, а по Станиславскому разучились, и это не срединный путь, а профанация. К сожалению, ни с актерами, ни с текстом зачастую не умеют и не хотят работать и молодые режиссеры тоже — стремительно ветшающее театральное образование выпускает в мир клоны пожилых мастеров, давно потерявших интерес и к искусству, и к жизни. Кто из педагогов театральных вузов читает новые книги, смотрит современные театр и кино? Ответ мы знаем, поэтому Вампилов продолжает быть для выпускников современным автором, не нуждающимся в интерпретации, а советские спектакли 1970-х — примером для подражания. Но настоящая беда — ситуация с государственными театрами Петербурга. Такой концентрации профнепригодных худруков и директоров, по-моему, больше нет ни в одном городе. Разочарование.

1. «Горбачев» Алвиса Херманиса, Театр Наций, Москва. Самая яркая премьера 2020 года, нарушившая негласное правило государственной сцены: не трогать политическую историю после 1945-го. Алвис Херманис обладает редким даром отвечать на запросы самой разной публики: «Горбачев» — это и сентиментальный актерский спектакль со звездами Евгением Мироновым и Чулпан Хаматовой, и документальный проект со своевременным политическим посылом, и завуалированный автокомментарий режиссера. Уверен, Херманис прекрасно осознает: на сцене он занимается тем же, чем Михаил Горбачев занимался в политике — пытается продлить жизнь умирающей идеи (жизнеподобного театра «про людей»). Так что спектакль о последнем президенте СССР на глубинном уровне — рефлексия самого художника.
«UFO» Ивана и Геннадия Вырыпаевых, Okko театр, Москва. Шесть лет назад Иван Вырыпаев уже ставил в «Практике» свою мокьюментари-пьесу о людях, пересмотревших собственное мировоззрение после встречи с пришельцами. Тогда он исполнял текст сам, в одиночку. Новый спектакль, над которым режиссер работал вместе со своим сыном-дебютантом, по форме ближе к «Иранской конференции»: девять артистов по очереди выступают с девятью монологами (главная звезда проекта — Евгений Цыганов). Все начинают немного гротесково, утрируя характеры своих персонажей, — но постепенно переходят к одним и тем же интонациям. «UFO» — по сути, история о том, как индивидуальный опыт тонет в универсальном переживании. Как это часто бывает у Вырыпаева-режиссера, ключ к пониманию спектакля лежит не столько в тексте, сколько в актерской технике: у нас мало кто умеет так осмысленно работать с артистами.
«Децентрализация» Наташи Боренко, Венеры Галимовой, Анастасии Радвогиной и Дины Сафиной, MOÑ, Казань. Зрителям предлагают разбиться на команды и сообща придумать план развития для одного из периферийных районов Казани: по условиям игры, центр «закрывается», и его функции берут на себя другие части города. Как и любой партиципаторный проект, «Децентрализация» — это тест: он проверяет, помните ли вы в принципе о чьих-то потребностях, кроме собственных (а это самое важное в любых городских инициативах). На моем спектакле все дружно бросились строить культурные центры, забыв, что у горожан бывают и другие, более прозаические, запросы.
«Профсоюз работников ада» Семена Александровского и Евгения Казачкова, Pop-up театр, Санкт-Петербург. Самый изобретательный и интересный спектакль Pop-up театра со времен «Топлива». Семен Александровский мечтает адаптировать открытия передовой режиссуры для популярного театра. В «Профсоюзе», пожалуй, он ближе всего подошел к этой цели — не без помощи драматурга Евгения Казачкова, который мастерски умеет удерживать зрительское внимание. Сюжет — практически детективный, нечто в духе Дэна Брауна: элиты скрывают от человечества важное историческое знание, а герои это знание пытаются распространять. Все это вы узнаете, путешествуя от одного бара к другому: актуальный сайт-специфик и демократичный аттракцион в одном флаконе.
«I don’t want to see this» Лиора Залмансона, Майи Магнат и Федора Елютина, «Импресарио», Москва. Израильский документальный проект о внутренней кухне Facebook, адаптированный для Zoom московским продюсером. Будущее цифрового театра под большим вопросом: как только локдаун закончился, сетевых спектаклей стало заметно меньше. Но это не важно. Важно, что мы поучаствовали в практическом исследовании, уточнившем наши представления о природе театра. Что в театре самое важное? Что нужно сохранить, переходя в онлайн, а чем можно пожертвовать? Варианты ответа были разные, для меня самая убедительная версия такая: театр — это всегда игровая ситуация, в которую вовлечены все присутствующие. Если нет игровой задачи — нет и спектакля. Поэтому лучшие, на мой вкус, образцы цифрового театра — спектакли-игры, такие как «I don’t want to see this».

2. «Собрание сочинений» Виктора Рыжакова, «Современник», Москва. Дебют Виктора Рыжакова во главе «Современника» — в принципе, вполне достойный спектакль, но для первой премьеры нового лидера слишком проходной и скромный. Пьеса Евгения Гришковца сделана из общих мест: есть тривиальный поколенческий конфликт (пожилая мама хочет жить для себя, инфантильные взрослые дети требуют, чтобы она жила для них) и не менее тривиальный социальный (патриоты против западников). И все же в тексте иногда мелькает что-то интересное — только вот режиссер этим потенциалом не пользуется и всегда выбирает самый очевидный путь. Павильон-трансформер и видеозадники вроде бы намекают, что перед нами модная передовая премьера, но на деле нечто похожее могло бы появиться практически где угодно и когда угодно в диапазоне от 2000 года до 2020-го.
«Разбитый кувшин» Тимофея Кулябина, Театр Наций, Москва. Вообще, в этом спектакле как минимум есть две блестящие актерские работы. Во-первых, Виталий Коваленко в роли нечистоплотного, циничного и тем не менее обаятельного деревенского судьи Адама. Во-вторых, Ингеборга Дапкунайте, которая играет ревизора из столицы, небинарную персону по имени Вальтер, персонификацию порядка и прогресса. Проблема «Разбитого кувшина» — в неопределенности режиссерского замысла. Кулябин перенес хрестоматийный сюжет Генриха фон Клейста в недалекое будущее, в одну из стран полураспавшегося Евросоюза, и по всему выходит, что проект — о кризисе европейских ценностей. Но какова природа этого кризиса, в чем он выражается и какое отношение имеет к нам, российским зрителям, — из спектакля совершенно не ясно.

1. 2020 год, на мой взгляд, должен войти в историю как год зарождения цифрового театра. Спектакли в Instagram, Zoom, на игровой платформе майнкрафт, десктопные варианты — каких только разновидностей мы не насмотрелись во время локдауна. Невольный исход с театральных подмостков в Сеть стал для театра на редкость продуктивным. Да, конечно, большинство спектаклей очень далеки от каких-либо художественных свершений, и все они канут в конечном итоге в цифровую Лету. Но среди всего этого творческого спама, который обрушился на нас с весны и накрыл, словно сходящая с гор лавина, мы можем обнаружить приличный список на редкость художественно состоятельных диджитал-спектаклей. Перечислю самые заметные: «Феи» Гоголь-Центра; два майнкрафт-спектакля БДТ — «Вишневый сад» и «Моцарт и Сальери»; insta-спектакль «Гроза» выпускного курса Мастерской Бориса Уварова; «Брак» Pop-up театра; «Спектакль в коробочке» фонда V-A-C Foundation совместно с фестивалем «Точка доступа».
Одновременно с этим на фоне пандемии стали активно развиваться уличные спектакли, что вполне естественно — раз никому нельзя ходить в театр, то театр сам приходит в места повседневной жизни. И здесь два мои фаворита, которые я могу смело записать в художественные события этого года, — «4lovekvmaske» Кирилла Люкевича и «Профсоюз работников ада» Семена Александровского.

2. Назову только одно, но очень сильное — в 2020 году появилось несколько спектаклей, которые в той или иной степени связаны с русской рок-культурой. Тому много причин, но, по ощущениям, одна из главных — недавний фильм Кирилла Серебренникова «Лето», который подвиг в том числе и Алексея Учителя снять свою версию «Цоя», совершенно провальную, на мой взгляд. В театре дела обстоят ничуть не лучше. Ни пафосные «Дети проходных дворов» курса Сергея Бызгу, ни самодеятельный «Карантинный квартирник» по Майку Науменко в БТК, ни даже последний «Вертеп. Запись», собранный из песен БГ в Karlson Haus Филиппом Бородиным, ничего не прибавляют и не убавляют к яркому явлению культурной жизни нашей страны и никак с ней не рифмуются. Скажу прямо — не случается у театра химии с рок-н-роллом, не выносит он условностей сценического существования, даже на уровне простого присвоения материала. Здесь нужен другой подход. Как, например, у того же Кирилла Люкевича в недавнем спектакле «Апрель». И это была зачетная попытка.

1. «Братья Карамазовы». Малый драматический театр — Театр Европы, режиссер Лев Додин.
«Сын». Российский академический молодежный театр, режиссер Юрий Бутусов.
«Горбачев». Театр Наций, режиссер Алвис Херманис.
«Девочка и слон». Компания «Росгосцирк», режиссер Полина Стружкова, художественный руководитель Юрий Квятковский.
Программа «Золотая Маска в Петербурге». Спектакли «Антигона» Воронежского Камерного театра, «Дети солнца» Новосибирского театра «Красный факел» и «Сережа» Московского Художественного театра им. А. П. Чехова.
Театральный мини-веб-сериал «Страшный сон актрисы Марыськиной». Театр «Балтийский дом».

2. Суд по делу Седьмой студии.
«Фантастика». Цирк Никулина, режиссер Антонио Джиарола.
«Итальянский цирк Togni». Цирк Чинизелли, режиссеры Дарья Костюк и Сергей Бондарчук.

1. Для меня личным важным событием года стала работа в Экспертном совете  Золотой маски» — возможность увидеть ответственный театр во всей его неприкрытой красоте и уродстве. И церемония награждения премии «Прорыв», сделанная и сыгранная Иваном Пачиным. Простая мысль о том, что все премии они для мамы и папы, наконец обрела свое визуальное воплощение.

2. Но итоги этой премии, ненаграждение лучшего режиссера, стало сильным разочарованием в этом и без того разочарованном году.

1–2. Не очень хочется начинать с банальных заявлений и ритуальных восклицаний, но придется. А куда деваться, если год выдался — возьмем тот же театр! — самым невероятным, парадоксальным и драматичным в мировом масштабе для всей отрасли в целом. И за всю, надо полагать, ее богатую историю. По крайней мере, в сценических анналах 100-летней давности, т. е. эпохи пандемии «испанки», как-то не нашла своего отражения ни 25- ни даже 50-процентная рассадка, не говоря уже о театральном локдауне. То ли средний театрал был значительно крепче, то ли воздух кулис не столь эпидемиологически восприимчив…
Если же всерьез, то эстетическое в уходящем году на театре явственно пасовало перед этическим, а художественное меркло на фоне героического. Что, разумеется, нисколько не отменяло сильных зрительских впечатлений, даже наоборот. Последним по времени для меня стал совершенно неожиданный и оттого еще более «электрический» эффект, произведенный спектаклем «Лёха» по пьесе Юлии Поспеловой (премьера — ноябрь 2020 года). Наконец-то, подлинно sound-drama, звучащая как песня, в прямом и переносном смыслах слова, благодаря компании умных и тонких артистов и незнакомого мне прежде режиссера Ирины Астафьевой, умеющей блистательно соединить крепко сбитое с трепетно лиричным.
Но, повторюсь, главным был героизм, человеческий и профессиональный, который, конечно же, не мог не давать и чисто художественных всходов. Самый яркий пример, на мой взгляд, продемонстрировал один из главных моих на сегодня фаворитов — Никитинский театр из города Воронежа. В то время как руководители многих маститых государственных коллективов громко и публично плакались — дескать, пандемия сильнейшим образом ударила по доходам, ведущие артисты серьезно потеряли в зарплате, совершенно невозможно (и невыгодно) работать, — эти гордые, отчаянные и независимые люди под руководством худрука Бориса Алексеева и директора театра Ирины Алексеевой не просто выжили и выстояли, но пригласили на постановку одну из главных театральных персон года в лице Юрия Муравицкого (тут нужно особо отметить, что «никитинцы», даром что действительно независимый, т. е. натуральным образом частный театр, не получающий финансирования свыше, взяли себе за правило периодически работать с «топовыми» постановщиками — то Дмитрия Егорова позовут, то Н. Русского, то О. Христолюбского, теперь вот Муравицкого). Результатом этого карантинного союза явилась совершенно героическая «Двенадцатая ночь» (премьера — сентябрь) — один из самых важных, крепких и в то же время фигурно-прихотливо обожженных кирпичей в строении современной российской сценической шекспирианы. Сейчас проверил по сайту и выяснил, что «Чернобыльская молитва» вышеупомянутого Д. Егорова — еще одна весьма и весьма недюжинная (особенно в свете пресловутого фальшивого и дурацкого американского сериала на ту же тему, отчего-то горячо воспринятого нашими соотечественниками) работа Никитинского театра — также в 2020-м увидела, что называется, свет рампы, в январе. Так что Никитинский, как ни крути, мое главное художественное открытие года. А ведь 5-й сезон всего-то существуют люди! Похоже, далеко пойдут, ежели такими темпами и невзирая на внешние обстоятельства. И, надо полагать, укажут путь другим…
«Двенадцатую ночь» я посмотрел по осени дважды, на двух особо долгожданных в нынешнем году фестивалях — сперва в сентябре на Платоновском, затем в декабре на «Радуге». И здесь нужно сказать, что организаторы театральных смотров — 2020 также более чем заслуживают зачисления в геройские списки. Пускай все проходило в достаточно скромных формах, как правило, с буквально на глазах сшагренивающейся афишей, пускай кто-то (включая, по всей вероятности, автора этих строк) в конечном итоге дофестивалился до ковида! Главное — что-то все ж таки состоялось, не благодаря, но вопреки — и показало следующее: 1) пациент в лице русского театра скорее жив; 2) он, как выяснилось, нужен зрительским массам, притом достаточно широким; 3) труженики сцены, люди разных театральных профессий, оказывается, важны и нужны друг другу не только на словах, но и в действительности. В общем, если бы фестивалей не было, то их в 2020-м непременно стоило бы придумать. И особенно ценным оказались здесь опыт и вклад не столько грандов фестивального дела, сколько тех «малых сих», кому было гораздо сложнее доказать свое право на необходимость, и кто сделал это. Говорю прежде всего о тех, у кого довелось побывать в гостях: о невероятной Губахе и удивительной Любови Зайцевой (фестиваль «Тайны горы Крестовой» прошел в августе), о Буинске, сиречь «татарском Авиньоне», и феноменальном Раиле Садриеве (некий микст из фестиваля «Буа: пространство диалога» и лаборатории «Буинская Талия» состоялся в начале сентября).
Конечно, замечательно, что «Маска», хотя и выбившись из графика, хотя и в порядком усеченном виде, нашла в себе силы сохранить цикл. Тут ведь достаточно было дать небольшой слабины, чуть-чуть засбоить («ну пропустим годик, ну объединим, к примеру, пару сезонов в один»), и весь в значительной степени цементирующий отечественную сценическую жизнь механизм мог бы в одночасье разладиться со сложными перспективами быстрого восстановления. Так что эксперты, члены жюри и представители дирекции «ЗМ», несомненно, заслуживают занесения в наш виртуальный Зал театральной славы. А сама Национальная премия и фестиваль, включая онлайн-церемонию, конечно, в числе важнейших художественных событий года.
Ну, а лично для меня как программного директора фестиваля «Диалоги» — не имеющего себе аналогов (мы честно искали и не нашли) форума, объединяющего под своими знаменами исключительно спектакли «на двоих», — не менее значимым является тот факт, что он тоже состоялся в конце ноября в Московском театре «Человек». 8 дней, 6 городов, 10 показов спектаклей «вживую», а также две читки и один work-in-progress, и все это — внимание! — на аудиторию в 13 (sic!) зрителей (Роспотребнадзор приходил, пересчитывал публику по головам, так что все честно, без обмана). Теперь вот думаем заявку в Книгу рекордов Гиннеса подавать: как думаете, примут?
Поскольку, как известно, сам себя не похвалишь — никто за тебя этого не сделает, и терять в пандемийные времена уже точно нечего, не премину добавить, что мы в «Человеке» под занавес года еще и две премьеры выпустили, также на 13 зрителей. А именно: «Ноу Нэйм Проджект» — пьесу Скворцова и Вислова, действие которой разворачивается в майские дни 2025 года, и спектакль с не менее сложносочиненным названием — «The Dumb Waiter/Немой официант» Гарольда Пинтера в постановке все того же Муравицкого. Дерзаем считать их достаточно важными и претендуем на включение в геройские списки.
Уж коли окончательно перешел на личное, то не могу не вспомнить, что для меня 2020-й театральный начался — в «прошлой жизни» — в Польше, где довелось, в частности, увидеть изрядно нашумевшее «Проклятье» Станислава Выспяньского театра «Повшехны» и Оливера Фрлича. Спектакль трехлетней давности, но поскольку ничего и близко стоящего ни по степени гражданской смелости и разрушения табу, ни по уровню актерской самоотдачи и осмысленной страстности не доводилось видеть ни в предшествующие три года, ни в уходящем, ни онлайн, ни офлайн, то позволю себе заключить личный список важных художественных событий года упоминанием этой недюжинной и дерзновенной постановки.
В родимых пенатах спектакль подобного рода и подобной социально-политической злости, увы (а для многих, впрочем, к счастью), сегодня решительно невозможен. Так вот, очевидное осознание этого факта послужило, пожалуй, главным разочарованием года — уж не знаю, можно ли занести его в разряд разочарований художественных, но оно достаточно сильно. Ведь как-то нужно, в конце-то концов, хотя бы пытаться если не противостоять, то, как минимум, реагировать на происходящее окрест?! И кто, как говорится, если не мы, т. н. деятели театра?
Еще одно достаточно глубокое разочарование, и опять-таки по линии «Россия и Европа», и снова, наверное, не вполне художественное (хотя это с какой стороны посмотреть), принес трехмесячный театральный карантин, со всей неприглядной очевидностью показавший, насколько мы отстали — технически, технологически и т. п. — от стран Запада по части, так сказать, видеовоспроизводства своих сценических достижений, насколько не готовы оказались в данном разрезе к внезапному «вызову времени». Можно посмотреть и шире: сколь мало мы сегодня, как выяснилось, «конкурентоспособны», да и просто интересны «там», в отличие от нашего живого и активного интереса к происходящему в театрах дальнего зарубежья. Впрочем, сколь бы значителен ни был этот самый интерес, «театр в Сети» имеет свои ярко выраженные пределы допустимости восприятия, куда более тесные, нежели у театра как такового — и это еще один из уроков завершающегося удивительного и невероятного года. Не сказать, чтобы это стало разочарованием, скорее констатацией очевидного, или, иными словами, банальностью. Ею мы начали, ею и закончим.