«МЮНХГАУЗЕНШОУ». По мотивам пьесы Г. Горина.
Ульяновский театр кукол.
Режиссер Александр Янушкевич, художник Татьяна Нерсисян.

Это спектакль-шоу, где царствует барон Мюнхгаузен — главная звезда безумного циркового и карнавального представления, то до боли смешного, то до боли трагичного. Здесь проворачивают фокусы и трюки, надевают и срывают маски, играют самой жизнью.

Огромные буквы имени главного героя тоже становятся элементами этой Большой Игры: их выносят под торжественный марш (композитор Александр Литвиновский) артисты, облаченные в красные фраки и белые брюки, и на наших глазах выкладывают МЮНХГАУZЕНШОУ, где «О» — это маленькая цирковая арена с одной стороны и сияющая полная луна — с обратной. Буквы то и дело в различных вариациях возникают по ходу спектакля. В одном только имени — бездна фантазии! Этой игре с буквами зрители аплодируют, как артисту в цирке после удачно выполненного трюка.

Мюнхгаузен — великий кукольник, и он окружает себя всем живым и оживающим: «злые языки» — уже не просто афоризм, это вполне конкретные создания, они выпрыгивают из огромного зубастого рта, лежащего на полке с книгами, и начинают сплетничать на разные голоса. Здесь, в доме барона, блуждают неприкаянные половины лошади, разгуливает шкура медведя — не просто живая, а с характером, она танцует и развлекает гостей. Здесь жареная утка снова полетит, если ее отпустить на волю, а стол придет и уйдет по приказу, так же как огонь и тучи — их принесет послушная свита барона. Все подчиняется ему! К ярким во всех смыслах атрибутам шоу относятся и шкура медведя нестандартного салатового цвета, и гуси голубоватых и зеленых оттенков. Ничего общего с обыденностью! Все вверх тормашками и задом наперед! Только так.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Все детали, даже те, которые ненадолго появляются на сцене, придуманы художником Татьяной Нерсисян так остроумно, что их хочется разглядывать и запоминать. Шляпа с оленьими рогами на голове барона, очаровательная сумка-рыба Марты, кукольная голова Анны Болейн — тряпичная головешка с высунутым на бок языком, которую в качестве наглядного примера трагического окончания несчастливого брака демонстрируют суду.

Марта (Александра Филиппова) — маленькая девочка-Мальвина с голубыми волосами, собранными в высокий пучок, в синем воздушном платье. Она впервые появляется на фоне сияющей полной луны, и кажется, что она сейчас запрыгнет на нее, как на шар, и побежит по ней маленькими ножками.

Масок нет лишь у Мюнхгаузена и Марты — Арлекина и Коломбины этого карнавального действа. Они — как цирковой трюкач и его девочка на шаре, как Оловянный Солдатик и Балерина. Их любовь — и бесконечно счастливая, потому что они нашли друг друга, и заведомо обреченная, потому что таков удел всех слишком хрупких, слишком живых и прекрасных созданий. Им суждено сгореть, а злобные тролли будут потешаться и отплясывать на фоне пылающего костра.

Все остальные герои — странноватые чудики, за кукольными головами прячущие человеческие лица, которые они лишь мельком показывают зрителю. Паноптикум из забавных и вместе с тем пугающих монстриков преследует Мюнхгаузена, строит ему козни, и все они были бы просто нелепы, если б внезапно власть не попадала им в руки. И вот монстрики уже не кажутся смешными: их много, и они, нелепые уродцы, вершат судьбу героя.

Якобина — жена Мюнхгаузена (Елена Кондрашина), гротескная пародия на женщину-вамп: она по-страусиному расхаживает по сцене и сует всюду свою голову на длинной шее. Невероятно смешной маменькин сынок Феофил (Алексей Васильев) — истеричный, капризный, весь как натянутый нерв, он дергается, как головастик, то и дело наигранно-театрально бросается на грудь матери и готов в любую минуту разразиться рыданиями. Квадратный Рамкопф (Наталья Ляхова) — верткий адвокат в строгом деловом костюме, с головой, вылезающей из портрета в рамке: говорящая фамилия обретает здесь визуальное воплощение. Неповоротливый Фельдфебель (Павел Лукьянов) с массивными квадратными плечами, из которых едва выглядывает голова, — он создан только для того, чтобы шагать строем и неуклюже действовать по приказу.

«Анафема!» — снова и снова вопит Пастор. «Анафема» всему свободному, смелому, правдивому. Одна из выделяющихся актерских работ спектакля — Иван Луценко. Кукла-костюм священника смотрится пластичной, подвижной; точные повороты головы, открывание широкого рта, забавное вытягивание длинной тонкой шеи, то, как Пастор ежеминутно хватается за крест, а также голосовая характеристика героя — все уместно, выразительно и живо.

На этом фоне запоминающихся актерских работ, продуманных и проработанных образов, Мюнхгаузен в исполнении Максима Варламова порой выглядит блекло. А ведь просится, чтобы именно он — главный герой, был в разы ярче всех остальных — острее, громче, четче. Как будто на сцене не весь Мюнхгаузен, а только десять процентов от него. В этом, впрочем, тоже можно усмотреть режиссерский замысел: Мюнхгаузен не сосредоточен в одном человеке, он растворен повсюду, его понемногу есть в каждом из нас и в каждом, играющем на сцене. Именно поэтому не один, а несколько актеров расхаживают в одинаковых красных фраках. Подобно клоунам Феллини, они вышагивают друг за другом по цирковой арене с музыкальными инструментами в руках, они тоже Мюнхгаузены, и вместе с тем — его свита, его помощники.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В спектакле масса запоминающихся мизансцен, и каждый очередной эпизод по-новому обыгрывает сценическое пространство. В черных, красных и серых тонах решены декорации. Это длинные вертикальные полотна, которые актеры передвигают по сцене, а также две массивные белые лестницы на колесиках. На черном заднике загораются звезды, когда барон и Марта беседуют наедине, а вверху серых полотен появляются в окошке судьи.

Политическая и социальная сатира в спектакле прячется за сказочным и цирковым антуражем, но неизбежно просвечивает сквозь него. На сцене разыгрывается пародия на судебное заседание — театр в театре, еще одно шоу. Судья о трех головах-болванчиках: одна видит, вторая слышит, третья говорит — но все это по отдельности, потому что в единстве невозможно. Адвокат вдруг начинает жевать галстук, демонстрируя до боли знакомый многим жест — символ тупости и беспомощности человека у власти. Бургомистр — огромный бесформенный тюфяк с маленькими ручками, ножками и головой. Его бросают с лестницы, волочат по сцене, перетаскивают, в том числе вниз головой, как мешок с хламом, — еще один символ бессилия, пассивности, аморфности властей предержащих. На суде лицемерие и пошлость прикрываются законопослушностью, ложь — псевдооткровенными речами, желание нажиться — мнимой добродетелью. В конечном счете, все эти судьи смешны, но смех невольно смолкает, когда они — уродцы — приговаривают главного героя к смерти.

Тем не менее, это шоу барона! Он скроется в черном со звездами ящике фокусника и со звуком выстрела, эффектно пропадет, а затем появится во втором акте — в качестве памятника самому себе в музее имени себя. И коль скоро ему суждено вылететь из пушки, он сделает это красиво. Любимый герой Григория Горина — вечный трикстер. Он бессмертен, и даже если умирает, то все равно возвращается. Как бы ни был тернист путь барона, все будет так, как он придумал!

Только во время разговора с Мартой, когда весь остальной мир погружен в темноту и только два силуэта видны на фоне яркой луны, только тогда герой снимает шляпу и прячет усы. Для всех остальных он не может выйти из образа. Это значило бы потерять лицо, а он всегда должен оставаться непреклонным, дерзким, напористым, отчаянным и смелым. И правдивым, конечно!

Что именно можно считать правдой? Кто по-настоящему честен? Существует ли правда вообще в нашей масочной, игровой реальности? Правда — это то, что считают правдой в настоящий момент, или правда всегда одна? Спектакль по-своему отвечает на эти вопросы. Честная игра артиста — одна из лучших правд этого мира, та, которая дает силы, окрыляет. Честность искусства, правдивость фантазии, сила воображения — вот спасительные маяки во все времена и эпохи, вот то, на что опирается барон Мюнхгаузен, и потому он бессмертен.