«Золушка» Мэтью Боурна на фестивале им. А. П. Чехова

Сергей Прокофьев. «Золушка».
Компания «New Adventures» (Лондон).
Постановщик и хореограф Мэтью Боурн, декорации и костюмы Лез Бразерстоун

«Золушка» — четвертый спектакль Мэтью Боурна и его труппы New Adventures, который Чеховский фестиваль привозит в Россию. Пять лет назад знакомство столичной публики с театром Боурна началось с «Пьесы без слов», поставленной по мотивам культового фильма Джозефа Лоузи «Слуга» — истории разрушения мира буржуазных условностей безымянным слугой, своей сокрушительной сексуальностью освобождающего скрытые под маской благопристойности чувства господ. Боурн всегда умел завлекать публику эффектными вывесками. Если «Лебединое озеро» — то про мучительные фрустрации юного Принца, влюбившегося в неотразимо загадочного мужчину-Лебедя. Если «Дориан Грей» — то про трагический распад души молодого официанта, перемолотого глянцевой и равнодушной машиной фэшн-индустрии.

И вот, наконец, «Золушка» — история любви прекраснодушной дурнушки и бравого летчика в декорациях разрушенного бомбежкой Лондона времен Второй мировой. Эффектность режиссерских решений Боурна и их театральную содержательность всякий раз сопровождает головокружительный коммерческий потенциал: та же «Золушка» в рамках нынешних московских гастролей будет сыграна шестнадцать раз за неполные две недели — и каждому из показов, несомненно, обеспечен полный аншлаг. Сочиняемые Боурном предлагаемые обстоятельства при этом, безусловно, вычитываются им из природы первоисточников и судеб их авторов. Судите сами: разве история трагического переживания собственной ориентации чужда Чайковскому? А история губительного искушения светом — Уайльду?

Золушка — Кэрри Биггин, Принц — Сэм Арчер.
Сцена из спектакля «Золушка». Фото — Simon Annand

Так и «Золушка», написанная Прокофьевым в годы войны и впервые поставленная в Большом театре через несколько месяцев после Победы, органично поддается переносу действия в Лондон 1940-х. Одновременно и сказочно-благостная, и тревожно-трагическая, музыка балета благодарно принимает предлагаемую Боурном шумовую партитуру звучащих в ряде сцен громыханий падающих снарядов. Они же раздаются перед началом спектакля, и во время антрактов, первый из которых внезапно обрывается сильным взрывом и темнотой: захватить внимание зрителя Боурну, часто повторяющему, что его главная задача — рассказывать увлекательные истории, удается на зависть эффектно. Творческое кредо хореографа недаром напоминает заявления голливудских сказочников: свою любовь к кино вообще, и к жанровым картинам тридцатых-сороковых годов прошлого века в частности, он демонстрирует уже в начале спектакля, когда на рисованный занавес (переливающаяся голубым туфелька посреди черно-белых городских развалин) проецируются кадры военной хроники, а затем — выполненные в праздничном диснеевском стиле титры с названием балета.

Сцена из спектакля «Золушка».
Фото — Simon Annand

Оммаж эстетике старого Голливуда — отличительная черта «Золушки»: томно-роскошные интерьеры и костюмы, с безупречным вкусом созданные художником Лезом Бразерстоуном; образы персонажей, типажи главных из которых явно восходят к кинозвездам 1930-х, от Кларка Гейбла до Бетт Дэвис; будто позаимствованная из киномюзиклов Фея, предстающая у Боурна переливающимся серебром костюма и волос мужчиной. Сюжет сказки Перро с умеренной, но последовательной изобретательностью адаптируется к избранным обстоятельствам времени и места действия. Возникающая в воображении контуженной и лежащей без сознания посреди улицы Золушки картина бала — ресторанная ретро-вечеринка с участием отпущенных в увольнение подтянутых летчиков. Между первой встречей и финальным «поцелуем в диафрагму» — классическая модель военно-полевого романа. Раненого летчика-Принца приносят в дом, подавляемый Мачехой и толпой домочадцев (здесь не только сестры Худышка и Кубышка — Боурн уплотняет золушкину семью братьями разной степени комичности), дочери недееспособного ветерана. В финале влюбленные находят друг друга в госпитале, куда она попадает после контузии, а он — после драки с уличной лондонской гопотой. Волшебство также не забыто: Фея-Фей оживляет умерших, поворачивает время вспять и катается вместе с Золушкой по облакам на белоснежном мотоцикле.

Сцена из спектакля «Золушка».
Фото — Simon Annand

Хореография — не самое сильное место «Золушки», и брезгливость балетных критиков на этот счет можно понять: называя себя хореографом и формально числя свои постановки по ведомству балета, Боурн ставит иногда эффектный, но не слишком замысловатый и носящий достаточно прикладной характер танец. Для него это не столь важно: Боурн-постановщик изъясняется историей, а не движением. Строго говоря, его артисты могли бы не танцевать, а, допустим, петь (в послужном списке британца, к слову, действительно имеется несколько мюзиклов) — главное, чтобы это было красиво, изящно, стильно и не отвлекало от развития сюжета. Этому во всех смыслах роскошному, захватывающему, сделанному с отличным английским вкусом и качеством танцевально-драматическому шоу можно было бы что-то предъявить, если бы оно так не обезоруживало своей искренней доступностью — Татьяна Кузнецова однажды определила это качество Боурна как «лукавую неискушенность». И есть, наверное, некоторая неловкость в том, что спектакль хочется описывать примерно в тех же эпитетах, что роллс-ройс или айфон. Но кто же из нас, хотя бы втайне, не любит дорогие игрушки.