Гастроли Complexions Contemporary ballet в Михайловском театре

Американская труппа современного балета Complexions посетила Петербург во второй раз в рамках прощального турне Дезмонда Ричардсона — известного афроамериканского танцовщика и художественного руководителя труппы. Труппа была создана в 1994 году Дуайтом Роденом и Дезмондом Ричардсоном — бывшими танцовщиками Театра танца Элвина Эйли.

В 2010 году в Михайловском театре была представлена программа, посвященная 15-летию Complexions. Также питерскому зрителю известна постановка Родена (хореографа Complexions) «Повороты любви», идущая третьим номером в проекте «Диана Вишнева: Красота в движении», где на премьерных спектаклях танцевал сам Ричардсон (премьера 2008-го, «Золотая маска» 2009-го).

Дезмонд Ричардсон известен как универсальный танцовщик, его репертуарный диапазон весьма широк: от классики до современности, от Ла Скала до шоу Мадонны и бродвейских мюзиклов. Ричардсон работал с Уильямом Форсайтом, Начо Дуато, Майклом Джексоном, на телевидении и в кино.

В довольно объемной программе из трех отделений, которую на этот раз привезла труппа, Ричардсон как мэтр появился всего один раз, в середине второго, уходя, что называется, по-королевски — в «Гольдберг-вариациях» (2008). Собственно, для танцевальной композиции была выбрана (вполне ожидаемо) лишь первая вариация — «Ария» в исполнении Гленна Гульда. Чтобы ставить музыку Баха, которая так похожа на разговор с Богом, нужны большая смелость и, желательно, конгениальность. Думается, не один хореограф, которому довелось слышать «Гольдберг-вариации», мучительно осознавал как желание, так и бессилие их поставить. Но, кажется, подобная рефлексия неведома «универсальному» и бессменному хореографу Complexions Родену. Бах, Рахманинов, Кейдж, спиричуэлс, U2 — он решительно ставит все, и все решительно одинаково. Пожалуй, наиболее удачным моментом «Гольдберг-вариаций» Родена был первый выход Ричардсона: простой сценический шаг от кулисы в центр сцены. В таких простых вещах сверкают класс, талант, харизма артиста. Выход был действительно королевский, внутреннее состояние танцовщика соотносилось с музыкой Баха. Пожалуй, это был лучший момент всей программы. Но надежды на достойное продолжение не оправдались. Снова, как из заведенной шарманки, полилась бесконечно-одинаковая роденовская «песня».

Состав труппы смешанный по расовому признаку и фактуре артистов. Но в общем впечатлении танцовщик Complexions — плотный, коренастый, рельефный, с опорой на землю, в отличие от эфирных балетных, удлиняющих линии в бесконечность. Технически труппа выступила достаточно сильно, в основе — классика (в том числе пальцевая техника), хотя, например, не показала блеска в большом прыжке. По стилю и содержанию Complexions ближе всего к джаз-танцу с сильной опорой на классику и модерновыми интонациями. Движение ориентировано на раскрытие, вовне. Есть открытая эмоциональность, переживание напрямую переводится в танцевальную экспрессию. По сути это очень далеко от модерна — рефлексирующего, концептуального и направленного вовнутрь.

Из музыкального текста Роден берет для танца темпо-ритмическую основу и мелодику в самом общем характере. Например, в первом спектакле с загадочно-космическим названием «Луна над Юпитером» (2010) на музыку С. В. Рахманинова (в том числе «Прелюдии» до-диез минор) хореограф использует полифонический прием для визуализации многоголосия. Но выглядит это лишь механическим отражением звучащего: есть «как», но нет «зачем». В данном случае название опуса остроумно отражает соотношение музыки Рахманинова и хореографии Родена как инопланетных друг другу сущностей: далеко и не пересекаются. В смысле попадания в музыку наиболее удачен фрагмент спектакля «Изгиб» (2012; выдержки из ритмов и мелодий М. Наймана, Хаушка, Х. Гуонадоттир, Э. Дедова, А. Ното, Р. Сакамото). Взята электронная музыка, неопределенно-тревожная, с резкими, тяжелыми, урбанистическими шумами, обвалами, грохотом, гудением. Женщины в бордовых купальниках, мужчины в черных трико (костюм Complexions всегда минималистичен, обычно — шорты и купальники). Здесь как нельзя кстати приходятся механистическая хореография и техничность танцовщиков без опоры на содержательность. Не найти лучшей труппы, если бы понадобилось изобразить инопланетян или андроидов.

В третьем отделении спектакль Pretty gritty suite (2004; музыка Нины Симон) выглядит, с одной стороны, как посвящение певице — в финале появляется светящаяся надпись «Nina», и одновременно как аллюзия к «Откровениям» Элвина Эйли. Как и «Откровения», спектакль многочастный, есть сходство в названиях частей, музыке: джаз, спиричуэлс, афро-этника. Однако дальше формально заявленного соотнесения дело не идет: весь хореографический текст от первого до третьего отделения неразличим и похож на труд графомана от хореографии. В памяти остаются лишь отбивки, связанные со сменой музыки, делением на соло, дуэты и т. д., и финальные точки, построенные по одному принципу: кода и завершение — геометричная симпатично-эффектная картинка, как правило, массовая, но не добавляющая ничего к содержанию композиции. Не удалось также выявить и связи между названиями и содержанием опусов. Еще одна особенность хореографии Родена — отсутствие «дыхания», пауз. Кажется, начало музыки — это выстрел стартового пистолета перед стометровкой: танцовщики не останавливаются ни на минуту, чтобы перевести дух, несутся к финалу, продираясь через эквилибристику движений, словно их гонит страх остановки, которая тут же обнаружит пустоту.

Представляется, что труппа зависла в межжанровом пространстве. Если сравнивать ее с Театром танца Элвина Эйли, что вполне законно, ибо труппы сходны по составу и языку, то сразу становится ясно, что у Эйли, в отличие от Complexions, есть свое лицо. Это наследие Эйли — сочинения, которые до сих пор не утратили художественной ценности; спектакли новых хореографов, иногда вполне талантливые («Охота» Р. Баттла), а также то, что дает пищу эстетическому гедонизму европейцев — сшибающая как удар животно-чувственная энергетика и пластичность афро-танцовщиков. Что же касается Complexions, то наследия у них нет, бессменный хореограф «не тянет», да и в смысле «эстетического гедонизма» не столь сокрушительный эффект. Complexions, уйдя от эстетизации афро-танцовщика как самоценности в сторону универсального артиста, не пришла ни к чему. Не стала ни заумным модерном, ни бродвейским джазом, ни танцем ради танца, ни баланчинской, ни постбаланчинской… Вместе с тем, труппа, сильная и самобытная по составу, производит впечатление живого, заинтересованного в развитии, неравнодушного к самому себе организма, которому можно пожелать лишь избавиться от болезни одного хореографа и найти «своих» — тех художников, которые помогут Complexions обрести себя.