2 мая 2020

Все знают, коллектив MusicAeterna и его художественный руководитель Теодор Курентзис с декабря 2019 года активно работают над проектом культурно-образовательного центра Р. А. Д. И. О. в Санкт-Петербургском Доме Радио. Но карантин вносит в эту работу свои коррективы, и в конце апреля было объявлено об открытии digital platform — виртуальной творческой резиденции MusicAeterna. В скором времени на ней будет доступна онлайн-версия перформанса Алексея Ретинского «Слышать», посвященный Людвигу ван Бетховену. Анонсируем это событие статьей Анны Самсоненко, побывавшей на единственном представлении в феврале.

ГУМАНИЗМ В ЭПОХУ DIGITAL: ЧТО НАМ ГОТОВИТ НОВОЕ ЦИФРОВОЕ СООБЩЕСТВО ТЕОДОРА КУРЕНТЗИСА И MUSICAETERNA?

Еще до пришествия этой смерти в Венеции китайского происхождения мы не замечали, как театры и другие «трибуны» искусства начали строить баррикады. То, что нам казалось «образовательной программой» — просвещением зрителя, читателя и слушателя, то, что нам казалось воспитанием, — оказалось не тем, чем… Споров по поводу того, должно ли искусство воспитывать, его ли это задача и цель, — много, но сейчас хочется обойти их стороной: дело не в спорах и не в той увядшей истине.

С помощью воспитания и образования институции начали формировать «общество» своих реципиентов. Почти буквально — закрывать двери для непосвященных и впускать только «своих». Чтобы «свои» в возможном подполье (читай — карантине) услышали бы неизбежные трансформации языка — не испугались, свыклись и остались.

Практически у всех «трибун» были эти закрытые двери, свои образовательные программы. И кажется, что чем «крупнее» был донор, тем крепче оказывались замки.

1.
Dom Radio. R.A.D.I.O. Р.А.Д.И.О. Новый культурно-образовательный центр на карте Петербурга. Цель — исследовать все направления искусства. Имя — Теодор Курентзис.

С недавнего времени не Итальянская, 27, а https://musicaeterna.world/

Они, управители пространства, немногословны. Все скромно. Не было громких заявлений: хор и оркестр musicAeterna тихо перебрались из Перми в Петербург. Никаких официальных афиш: всю информацию о мероприятиях можно узнать из минималистично оформленной странички в Инстаграм. Вы летали в Пермь на концерты Курентзиса. На Дягилевский. Теперь все тихо. Но попасть в Dom Radio сложно — 50 мест по регистрации: есть минут пять, чтобы успеть вписать свое имя в историю.

В декабре прошлого года — первая лаборатория современного зрителя. Она была посвящена Жану-Филиппу Рамо.

В январе этого года — запуск резиденции. Первый в статусе composer-in-residence — Алексей Ретинский.

В феврале — в рамках резиденции Ретинского — вторая лаборатория современного зрителя. Людвиг ван Бетховен. Круглый стол. Открытая репетиция. Лекции. musicAeterna: underground — ночной концерт.

В марте — в рамках резиденции Ретинского — образование камерного ансамбля musicAeterna contemporana. Цель: сокращение дистанции между современной музыкой и зрителями. Два концерта: Кейдж, Айвз, Крам — первый; Шнитке, Карманов, Сильвестров — второй.

С декабря по февраль — узкий круг посвященных — дистанция сокращалась буквально. Человек человеку — бог-друг-брат.

Кульминацией этого гуманизма — полноценным программным открытием — тогда, в самом начале, стал перформанс Ретинского «Слышать» по «Гейлигенштадтскому завещанию» Людвига ван Бетховена. 6.02.2020.

Сегодня 28.04.2020 — в интернет-R.A.D.I.O— никаких регистраций и никаких имен в вечности. Человек человеку…?

2.
Лестничные пролеты Дома радио звучали когда-то эхом голосов Берггольц, Вишневского, Шостаковича. Сейчас там живет замогильная тишина. Только глухие шаги — наши, зрительские — как припоминание. И холодно: как бывает холодно в заброшенных церквях, где давно не читали молитв.

Мы все как будто боимся говорить. Когда начинается перформанс? Откуда? С порога Дома радио? С этих немых лестничных пролетов? С моих шагов? С шагов моего соседа? Или так, чтобы вместе? — ритм, предчувствие. Слышать — это действовать.

3.
«О вы, люди»: Бетховен. Мир всем: Курентзис. Он, Теодор Курентзис, тоже садится рядом со мной. Он — часть перформанса? Стулья в зрительном зале расставлены как будто для оркестра: здесь нужен дирижер?

4.
«О вы, люди» — так начинается «Гейлигенштадтское завещание» Бетховена. Это обращаются ко мне: оттуда, из прошлого. Или отсюда, из настоящего. Слова от первого лица. Это я: «Говорите громче, кричите, ведь я глух», — молчу то, что не могу сказать.

5.
Или это говорим мы. Или мы всего лишь audientes, слушающие, внимающие, и нам здесь не место: слушать не значит действовать.

6.
Мы смотрим: за стеклом музыканты.

За стеклом — должно быть, это радиорубка — играет квартет: царство праздника, торжество музыки. Четверо исполнителей грациозно заносят над струнами свои смычки, качаются в такт, немножко привстают со стульев в порыве вдохновения, быстро перелистывают страницы, чтобы вовремя вступить, не опоздать. Они улыбаются. Переглядываются: сейчас соло скрипки, а виолончель сопровождает — поймать бы динамику.

Можно почувствовать: теплоту и свет. Пространство исполнителей в принципе единственный источник света и энергии: оттого чудится это буйство красок, экспрессия.

Мы знаем — видим — но не слышим: стекло, через которое мы смотрим на музыкантов, не пропускает звук. Видеть не значит слышать.

Исполнители смотрят: за стеклом зрители.

За стеклом — возможно, комната для репетиции оркестра — много зрителей. Там так темно, что всех не разглядеть, не сосчитать. Можно представить, что сидят смирно: царство спокойствия, торжество тишины.

Можно почувствовать: холод и мрак. Пространство исполнителей настолько светлое, что за его границами — так устроен человеческий глаз — все покажется кромешной тьмой.

Исполнители знают — видят, — что зрители их не слышат: реакции пространств не совпадают.

Здесь нужен дирижер?

7.
На самом же деле мы, зрители, слушаем: скрип, скрежет, монотонное гудение, стук, гром.

8.
Два потока — визуальный и звуковой — друг другу не безразличны. Видеть то, что нельзя услышать: слушать то, что нельзя увидеть.

9.
…и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: это есть истина.

Из-за наших спин говорит голос. Голос — «Гейлигенштадтское завещание»:

«Мое сердце и разум с детства были склонны к нежному чувству доброты», — скрежет, lento.

«О, как жестоко загонял меня назад мой ослабевший…», — гул, presto.

«Обо мне судят ло…», — свист, moderato.

«И недоставало немно… чтобы я не поко… с соб…», — тишина, allegro.

«Желаю в…», — свист, allegro.

«Ли.. не…», — гул, allegro

10.
Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же — лицом к лицу: теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан.

Узнав «Гейлигенштадтское завещание», не Курентзис, но мы, вместе, — объединяем: живой человеческий голос соединяет два потока. Звуки, в которых мы существуем, и торжество музыки, которое мы видим, есть Бетховен: просьба о милосердии и доброте. Просьба о любви к человеку.

11.
Если визуальность — знак, музыкальность — нечто противоположное, нечто, что не может быть превращено в знак. Традиционная оппозиция знаку — смысл, отмена которого была для тотально знакового постмодернизма сверхпринципиальна: отменяли все и бесповоротно — Бога, истину, добро, любовь, красоту, идеал.

12.
Человеколюбие. Слова не распадаются, в конце мы слышим: «О, когда я вновь смогу ощутить его в храме природы и человечества?.. Никогда?.. Нет, это было бы слишком жестоко. Моим братьям… после моей смерти прочитать и исполнить». Тишина. Музыка не превращается в набор звуков, в конце мы слышим: струнный квартет ми бемоль мажор.

Слышать — значит, любить человека.

P. S.
Когда заканчивается перформанс? Когда у выхода всех провожает Курентзис: Мир всем? Снова лестничные пролеты? Эхо моих шагов? Или так, чтобы вместе? — ритм, стук пальцев по клавиатуре, щелчок компьютерной мыши — послечувствие. Человек человеку…?