«Прометей». По трагедии М. Карима «Не бросай огонь, Прометей!».
Башкирский государственный академический театр драмы имени Мажита Гафури.
Режиссер Ильсур Казакбаев, художник Альберт Нестеров.

Ильсур Казакбаев, известный своей постановкой «Навстречу мечте» по повести Айгиза Баймухаметова в инсценировке Ангизы Ишбулдиной, с успехом показанной на фестивале Артмиграция в 2017 году, снова поставил едкий, жесткий и во многом бесстрашный спектакль. Пьесу классика башкирской драматургии Мустая Карима он перенес в наши дни, превратив в трагифарс с элементами социального и документально-политического театра, где героев можно легко спроецировать на реальные личности. В самом начале на видеоэкранах, установленных на портале, сам режиссер, бесстрастно читая пьесу, задает отстраненный тон спектаклю. Затем на центральном экране, расположенном в глубине сцены, будут возникать хроникальные кадры революционных действий 1917 года, августовского путча 1991-го, расстрела российского парламента 1993-го и испытаний ядерной бомбы. Все это совсем не случайно чередуется сценами из «Лебединого озера». Сам Прометей в исполнении Азата Валитова, лежа на спине в центре сцены, произносит слова солдата из повести «Долгое-долгое детство» Мустая Карима: «Оказывается, я еще жив. Вижу льдисто-синее застывшее небо, медное солнце, примерзшее к этой синеве». Режиссер не оставляет никаких аллюзий и намеков, все ясно и понятно — бьет наотмашь.

Художник Альберт Нестеров создал металлическую конструкцию, представляющую собой буквы и слова: во всю ширину сцены «Ум» и «Честь», а в финале сложится еще одно слово размером поменьше — «Совесть». В конце устройство загорится множеством спотов, ослепляя зрителя ярким светом, но не согревая теплом. Световая партитура спектакля — очень сложная и насыщенная, постоянно меняется и завораживает. Художник по свету Ильшат Саяхов, словно жонглируя прожекторами и софитами, создает переливающееся пространство феерии. Это холодный, блестящий, мерцающий мир богов, где слова утратили всякий смысл, точно так же, как утратил смысл и советский лозунг «Коммунистическая партия — ум, честь и совесть нашей эпохи». На металлические слова можно взобраться, пролезть сквозь них, спрятаться внутри, что подтянутые боги в спортивных трико и делают легко и сноровисто: фитнес — неотъемлемая часть их жизни. Зевс — Артур Кунакбаев, например, занимается на тренажере и все время встает на весы, проверяя, сколько килограммов он сбросил. Богини Гера — Ильгиза Гильманова и Афродита — Милена Ишаева шествуют по сцене, как по подиуму, демонстрируя стройные фигуры и наряды. И нет места в этом красивом, физически здоровом, медийном мире слабым и немощным людям.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Так оставлена на обочине жизни — между зрительным залом и сценой — Агазия. Башкирские зрители привыкли, что этот персонаж — олицетворение женской красоты и грации, в которую влюбляется сам Прометей. Но режиссер жестоко лишает Агазию всех ее прекрасных внешних данных, неожиданно представляя человеком с ограниченными физическими возможностями. Гульнара Казакбаева — красавица и одна из ведущих актрис башкирской сцены — отважно создает этот трагический, изломанный, искореженный образ. Опираясь на костыль и с трудом выговаривая слова, в которые она, в отличие от богов, вкладывает их истинный смысл, Агазия — Казакбаева в спецодежде с надписью «МУП ОЛИМП», в детских сандалиях, с перебинтованной головой вопросительно снизу вверх смотрит на сцену, ожидая Прометея.

Впервые пьеса Мустая Карима в Башкирском академическом театре была поставлена в 1977 году Рифкатом Исрафиловым. Трагедия свободы и выбора разыгрывалась в разомкнутом пространстве двух миров — мира богов и мира людей, на Олимпе и на Земле. Пьеса не о герое, который даровал человечеству вместе с огнем технический прогресс и наделил его разумом. Прометеем Мустая Карима движет любовь к земной девушке Агазии, до рождения которой он не задумывался о людях, хотя сам их и создал. Но увидев, насколько прекрасна новорожденная Агазия, в колыбель которой упала искра божественного огня, он стал размышлять о человечестве, не знающем своей красоты и живущем во мраке привычного невежества. По пьесе Агазия красива не только внешне, но и внутренне: она умна, добра, деликатна, в то время как окружающие ее люди грубы и жестоки. Так же как и Прометей, она жаждет изменить мир, а ради спасения человечества способна и вовсе пожертвовать собой: в финале Агазия превратится в пламя, которое, воссоединившись с украденным у богов огнем Прометея, озарит мир светом. Но людям свет не нужен: живя во мраке, они не видят друг друга и полагают, что дневной свет может открыть их несовершенства, тем самым нарушив спокойное течение их существования. Жить комфортнее, когда все равны. А огонь богов принесет только раздор и ненависть. Но все же, когда свет Агазии озаряет мир, а сама она превращается в пепел, люди вдруг видят, насколько они прекрасны и насколько каждый из них неповторим и уникален. И тогда, обвиняя себя в смерти возлюбленной Прометея, они спросят его: «Чем оправдаться? Подскажи, что делать?» На что Прометей кратко ответит: «Учитесь делать из себя людей, и только в этом — ваше оправданье».

А.  Шамсутдинов (Сила), Ф. Рахметов (Власть).
Фото — архив театра.

В спектакле Ильсура Казакбаева любовь Прометея к Агазии — человеческая. Он сам сотворил людей и чувствует ответственность за их судьбу и даже свою вину, поэтому все его дальнейшие действия обусловлены колоссальной внутренней борьбой и протестом против Олимпа. Пронзительна сцена, когда, массируя руки Агазии, Прометей тщетно пытается выпрямить ее искривленные пальцы. Божественный огонь — единственное, что может спасти человечество и принести Прометею успокоение. Зная о своей гибели, терзаясь гамлетовскими вопросами, он решается на поступок. Но прежде, сидя вместе с Агазией в проходе зрительного зала, он увидит сон — свое будущее. Вальяжно в воздухе на больших качелях парит над всеми верховный бог Зевс, а внизу происходит суд над прикованным безжизненным телом — куклой с лицом Прометея. На экранах же мы видим черно-белую анимацию, где вороны заклевывают друг друга. Так же боги один за другим «заклевывают» Прометея. Только Гефест — Юнир Куланбаев, в чьей одежде смешаны атрибуты разных религий (в золотом чапане и чалме, но с крестом на шее), не может сдержать своих чувств и с трудом выдавливает слова против Прометея. А оставшись наедине с собой и со своей совестью, раскаивается и проклинает себя. На что Прометей отвечает ему: «Выдумывая сорок оправданий, ты сорок раз прощенья не проси».

Здесь же, во сне, Прометей встретится со своей матерью Фемидой в исполнении народной артистки РБ Сары Буранбаевой. С черными от слез разводами под глазами, в нелепом пальто, с седыми волосами, выбивающимися из-под черной шляпки, похожая на грустную клоунессу, обезумевшая от горя, она по привычке ухаживает за могилами своих сыновей. На экране — фото счастливой семьи. Диалог-противостояние Фемиды и Прометея, переходящий в смиренное принятие матерью жертвенного поступка сына, — одна из самых тихих и теплых сцен в спектакле. Мать и сын, как в детстве, играют на расстоянии в ладошки, а затем Фемида тщетно бьет пустой рукав своего пальто, словно пытается отрубить себе руку, оторвать от себя сына.

Г. Казакбаева (Агазия), А. Валитов (Прометей).
Фото — архив театра.

Огонь охраняют аллегорические, но вполне узнаваемые образы — Сила в исполнении фактурного Айдара Шамсутдинова, одетого в подпоясанный ремнем китель, тельняшку и бескозырку, и Власть — Фаниса Рахметова в балетной пачке, в пиджаке и галстуке. Изрядно выпившие, под хиты 2000-х они ведут бессвязный диалог о том, почему, будучи Властью и Силой, должны подчиняться Зевсу. А не сам ли Зевс должен слушать Власть? Почувствовав себя всемогущими, они отправляются к харитам, оставив пламя в красной коробочке без присмотра.

Украсть огонь для Прометея — дело не самое трудное. Как оказалось, сложнее всего решиться, и еще тяжелее — убедить земных людей в том, что огонь принесет им счастье. Функцию народа выполняет зритель, с которым так легко заигрывают Эрида — Урал Аминов и Гермес — Артур Кабиров. Переодетые в «челноков» с большими китайскими клетчатыми сумками, они забрасывают зал листовками и фальшивыми куриными тушками, отплясывают под гармошку и веселят зрителей разговорами на актуальные темы, про пенсию, например. Персонажи то и дело напрямую обращаются в зрительный зал, начиная с первых сцен — церемонии инаугурации Зевса и следующей «торжественной» части награждения героев, отличившихся в битве с титанами. Есть и «подсадные» актеры, которые в конце спектакля будут кричать из зала: «Нам не нужен огонь!» Правда, кто-то из отважных настоящих зрителей крикнет обратное, на что Эрида, среагировав моментально, покажет кукиш. И ничего не может сделать слабый и безвольный Адамшах — Алмаз Юсупов, хотя на лбу и на спине его большими буквами написано «СВОБОДА». Являясь посредником между богами и людьми, он беспрекословно выполняет поручения Зевса.

Финал спектакля не оставляет никакой надежды и просвета. Режиссер убирает последнюю сцену, где народ раскаивается. Прометей — Азат Валитов волочит по сцене мертвое тело Агазии и кричит, что вернется через 30 000 лет, и что зло не вечно, а «вечны только слезы, только пламя, лист зеленый, в небе — облак белый». Но его голос заглушает клубная музыка, и спектакль заканчивается новостным репортажем на экране, где богиня раздора и хаоса Эрида бесстрастно перечисляет положительные изменения, произошедшие на Олимпе за последние 100 лет.