Впечатление, что «Пиковая дама» — сейчас самая модная опера. Не только в России: Баденский пасхальный фестиваль представил в апреле 2022 шокирующую, но интересную сценическую версию «Дамы» в превосходной музыкальной интерпретации Кирилла Петренко; в брюссельском La Monnaie — премьера прошедшего сезона с тем же названием; в Москве играют музыкально-драматический спектакль «Страсти по Пиковой даме» в авторской версии Юрия Башмета. А в Петербурге, при наличии этой оперы в репертуаре Мариинского и Михайловского, премьера великого творения Чайковского состоялась и в «Зазеркалье».

Чрезвычайно красивый спектакль режиссёра Александра Петрова и художника Семёна Пастуха захватывает интригующей театральностью, благородной интеллигентностью музыкальной интерпретации дирижера Павла Бубельникова и идеальным попаданием в критическую точку актёрско-певческой индивидуальности Дмитрия Каляки — Германа.

Происходящее на сцене — переплетённые с реальностью фантазмы больного воображения героя, все зыбко, переменчиво, иллюзорно; изысканно красиво — и вдруг безобразно; ирреально — и совершенно жизненно. Здесь играют лукавую игру обманы, фантомы и миражи; здесь неустойчиво всё, даже игорный стол в финальной картине: подвешенный на тросах, он покачивается в общем пьяном угаре, словно предрекая последнюю роковую подмену. Настоящее здесь — только кровоточащие человеческие души.

Дмитрий Каляка не пользуется обычными сильнодействующими приемами, изображающими страсти: не мечется, не рвёт эмоции в клочья. Он проживает сценическую судьбу своего героя внешне почти всегда сдержанно, собранно, устремлённо к цели. Но его Герман таит в себе заряд невероятной силы чувств, отваги и фанатичной веры в губительную idee fixe, а эмоционально — смысловой результат актёр-певец выдаёт с редкой органичностью и отдачей! Достигается это как бы очень просто: великолепным пением, точным интонированием музыкальной фразы, четко произносимым словом, исполненным внутреннего горения взглядом — о, не говорите мне, что в опере с десятого ряда актёрских глаз не видно! Глаза Германа сверкают, и в них вся его смятенная израненная душа. Интересно наблюдать не только как действует герой, но и как Герман слушает партнёра, притаившись в дверном проеме, как актер-певец вычерчивает роковые изгибы жизни своего персонажа, умно рассчитав основные точки напряжения.

В химерическом мире существует и Графиня (Анна Дарьянова), старая дама в огромном пудреном парике, оборачивающаяся в воображении Германа молодой красоткой-куколкой или вырастающей из гроба жуткой мертвенной куклой. Да и самоОй одряхлевшей «Венере московской» ночью видятся призраки — обветшалые, изъеденные молью галантные кавалеры — («при них я и певала…»), с почтительной нежностью внимающие тихому напеву из Гретри, последнему в жизни Графини.

Одна из особенностей спектакля — приём, прежде частично уже использованный Петровым в постановке «Евгения Онегина». Это специальная звуковая деформация музыкальных фрагментов партитуры — коротких музыкальных антрактов между картинами, обостряющих впечатление призрачности происходящего. Собственно, иллюзорность уже изначально обусловлена сценографией — системой подвижных прозрачных и отражающих зеркальных стен, принимающих в каждом эпизоде новую конфигурацию. В сочетании с динамичной световой партитурой, выстроенной драматургией цвета, игрой свето—тенью и мерцанием канделябров это создает особый сценический мир, жутковатый и изысканно красивый, чутко отвечающий звучанию партитуры.

Сцена бала. В центре: Лиза — Елена Миляева, Елецкий — Иван Васильев

Удача спектакля — полноценное использование современных видеотехнологий: эффект виртуального продолжения бального зала с танцующими в далекой перспективе, превращение портрета куколки — «Венеры московской» в маску смерти, красиво сработанная иллюзия воды в сцене «у канавки» — всё это выполнено мастерски.

Но самое главное, что всё служит серьезному смысловому и эмоциональному наполнению спектакля, раскрытию настоящей человеческой драмы. Рядом с Германом — Калякой очень хороша Лиза Елены Миляевой, совсем иная, реальная в этом фантасмагорическом мире, хрупкая, с подраненной душой. Певица — актриса не только отлично справляется со всеми трудностями партии, но располагает безоговорочно верить в подлинность непреодолимой тяги Лизы к Герману. К человеку не такому, как благополучные окружающие, как прекраснодушный и слегка картонный Елецкий (Иван Васильев), как мастер пикантной интриги, упивающийся собственным великолепием Томский (Алексей Пашиев), но к человеку с истерзанной душой, к личности сильной и страстной, дерзнувшей заглянуть за порог инфернального.

Пастораль

Контраст к драматизму происходящего — очаровательная в своей наивной простоте сцена интермедии: на ярко зелёном фоне стилизованное белое деревце, белые барашки, белые, не слишком изящные ангелочки, такие же наивно-простоватые Прилепа (Екатерина Ефимова) и Миловзор (Анна Евтушенко, она же — стильная Полина) и сияющий золотыми латами шутейный рыцарь Златогор — Томский (Пашиев) на деревянной лошадке.

«Нет, ваша дама бита»

Через весь спектакль проходят четыре безгласных персонажа, люди в чёрном. Некие загадочные слуги сцены, выполняющие вспомогательные обязанности, но одновременно несущие бесстрастный образ необратимой роковой силы. Они и дворники, подметающие осенние листья, и кавалеры, играющие с ожившими статуями в сновидениях Германа, и господа, помогающие ему залезть в окно к Лизе, и служители похоронного ритуала. Они же — в образе привидений вокруг засыпающей Графини. Вообще-то Чёрный Человек — это уже общее место в современных спектаклях. Но здесь прием развит оригинально, и всё бы хорошо, если бы четыре господина не были загримированы под Пушкина, если бы один из них в начале спектакля не водил по листу бумаги гусиным пером, изображая вдохновенье. На мой вкус, это уже вульгаризм. Но, как выражаются люди науки, «частные замечания не снижают значимости работы в целом». И в данном случае это — чистая правда: «Пиковая дама» в Зазеркалье — то, что надо обязательно видеть и слышать.