Театр посвящает эту работу памяти драматургов и режиссеров Михаила Угарова и Елены Греминой — идеологов движения «новой драмы» и руководителей «Театра.doc». Супруги, самозабвенно пестовавшие театральную документалистику и современную пьесу, ушли один за другим неожиданно, безвременно, и театральный мир не может оправиться от этой потери.

Угаров написал «Оборванца» четверть века назад, когда создавал с коллегами независимый фестиваль молодой драматургии «Любимовка», открывший путь в профессию Гришковцу, Вырыпаеву, Сигареву, Клавдиеву, братьям Пресняковым и Дурненковым и многим другим начинающим авторам, чьи имена нынче в тренде.

Режиссер Тимур Насиров уже ставил эту пьесу в начале 2000-х: «Оборванец» был его дипломным спектаклем в творческой мастерской Григория Козлова при ТЮЗе им. Брянцева. Затем он уехал в Сибирь и выпускал спектакли в Тюмени, Томске, Красноярске, был штатным режиссером в новосибирском театре «Старый дом» и главным режиссером Лысьвенского и Воркутинского драмтеатров. В Петербурге бывал наездами, работал в Комиссаржевке, в Ленсовета, в Антрепризе Миронова… И вот спустя годы круг замкнулся: премьера у мастера — теперь уже в гостеатре под его руководством.

«Оборванец» Насирова возмужал и повзрослел. Голос постановщика теперь звучит ниже и степеннее, рука не дрожит, а действие он строит стремительно, подобно проносящемуся мимо полустанка скорому поезду — наивному символу веры в лучшее. Стук колес собирает всех «обитателей» пьесы, что стремглав сбегаются на перрон со скромными своими пожитками (предметы реквизита «вышли» из первоисточника и продуманно, многократно обыграны в каждой сцене). Однако дважды, в прологе и эпилоге, героям остается лишь растерянно провожать глазами вагоны и судьбы, свои и чужие, ведь «Оборванец» — это череда историй о несбывшихся надеждах.

Пьеса без антракта идет как короткий спектакль «евроформата» о полутора часах. В них Насиров вмещает несколько судеб, полных обид, разочарований, упущенных возможностей, разбитых сердец, горьких упреков и напрасных попыток мести. Рисунок роли цепляется за авторский текст. Артисты изобретательно произносят реплики, тонко, витиевато интонируют, так что речевая партитура становится особенно мелодичной. Впрочем, в «Мастерской» неизменно внимательны к деталям и к слову. В лучших традициях этого театра выстроены и комбинации мизансцен, что следуют определенной стратегии и тактике. Происходящее на площадке сродни футболу, которым сейчас все больны: вот эпизод в левом углу поля, затем быстрая передача на правый фланг, навес в штрафную — и голевая комбинация по центру.

Персонажи, означенные Угаровым в традициях социально ориентированной, глубоко лиричной советской драматургии (не только имена, но и клички, и уменьшительно-ласкательные прозвища, и местоимения), выглядят сообразно прописанным характерам. Они и повадками неслучайными наделены, и сопутствующими обстоятельствами окружены.

Художник Константин Соловьев доминантой делает голый оконный проем и безликую серую штукатурку на стенах — такие бывают и в коридорах старых квартир, и в залах ожидания на вокзалах и железнодорожных станциях, и в подъездах. Две несуразные колонны по краям малой сцены «украшены» ободком из жестких фанерных скамеек. На них примостились дисковый пластмассовый телефонный аппарат с бесконечным проводом и проигрыватель в дермантиновом чемоданчике. На полу валяются связки книг и холостяцкий полосатый матрас… Антураж постсоветский, время написания пьесы — начало 1990-х, период перехода от социализма бог знает к чему. Время же действия спектакля — «всегда», как жизненное кредо извечных оборванцев-несчастливцев.

Суть собирательного образа оборванца излагает публике безымянный рассказчик (у автора — Кто-то). В этой роли брутальный, но трогательный Константин Гришанов, занятый в доброй половине репертуара «Мастерской», по единодушному мнению поклонников этого театра «живет, а не играет». Он запросто вызывает доверие, умело выводит на эмоцию, рассказывает увлекательно, а когда передает слово героям, весьма выразительно молчит.

Оборванцами признаны все — и люди на сцене, и люди в зале, но формально это мечтатель Леша (выпускник Школы-студии МХАТ Сергей Интяков) в джинсах и кедах. Здесь все герои одеты довольно опрятно, но оборванец — это не внешний вид, а выражение глаз и склад ума. Особая примета оборванца — свист: презрев плохую примету, он посвистывает, насвистывает, присвистывает, задумав или почуяв недоброе.

Сцены с Бабушкой Тихонова (яркая, выпуклая роль Ксении Морозовой) задают спектаклю на чисто чеховскую тему «пропала жизнь» ироничный тон. Презрительные взгляды свысока и циничные монологи бабушки, что носит растянутую вязаную кофту, а поверх плаща — куцый полушалок, выдают в ней не ворчливую старушенцию, а бойкую самодостаточную особу. Она с упоением клеймит позором некую разлучницу Лидию Перову, а в качестве доказательства предъявляет и пускает по зрительским рядам ее фотографию.

Поминутно возникает чувство, что попал в купе того самого пресловутого поезда и слушаешь вагонные байки и споры. Или оказался на кухне густонаселенной коммуналки, где без конца выясняют отношения. Или заглянул в чужое окно, где на подоконнике живописно сидят, мечтательно или обреченно глядя на улицу, романтично или страстно целуются, поют хором под гитару или курят в форточку. Там, за стеклом, будто бы условная исповедальня для грешных оборванцев, у каждого из которых украли нечто жизненно важное: у кого мечту, жениха, идею или профессию, а у кого и собственно жизнь.