Мариинский фестиваль открылся балетом о Версале, и чинный французский парк в Петербурге смотрится очень свежо

На сцене справа сидит маленькаягруппа кавалеров в черных камзолах, слева — дамы в камзолах белых; группы вызывающе смотрят друг на друга, со стуком передвигают стулья навстречу друг другу, шахматное сражение, надменный азарт. Высокоумная игра сменяется отчаянной беготней и игрой совсем детской — кто быстрее займет стул.

Месяц назад в Москве «Парк» Анжелена Прельжокажа показывала балетная труппа Парижской оперы, и именно «шахматы» тогда были самой точной и самой откровенной сценой балета; сейчас, когда «Парк» поставили в Мариинке, «шахматы» становятся сценой проходной. Зато вот от беготни глаз не оторвать.

Не Версаль, не древность и изощренность дворцовых ритуалов выходит на первый план в Мариинке. Петербургская труппа транслирует совсем иное чувство — чувство начала. Что-то подобное было, наверное, когда Петербург только строился. Вот мы сейчас все пробуем в первый раз: строим город, планируем парк… влюбляемся, танцуем Прельжокажа. И это вообще-то поразительный совершенно эффект — ну пусть французскому балету уже четыре столетия, петербургскому-то тоже уже за две сотни.

Это чувство не великолепного музея, а живой жизни, возникает из энтузиазма труппы, но также и из некоторой нестройности ее в тексте — руки ансамбля порой топорщатся, углы наклона разные, и вместо выровненной перспективы появляются бросающиеся в глаза «ветки» и «листы». И эта живая жизнь делает неинтересными те фрагменты, что были особенно обаятельными у французов — череда обмороков придворных дам, например: в Москве народ устроил чуть не овацию после того, как щебечущие красавицы в кринолинах по одной картинно укладывались на пол, стараясь не помять платье — в Мариинке народ пережидал этот эпизод с легкой скукой: ну хватит уже валяться, очнулись, встали, побежали.

И Моцарт звучал как впервые, музыка, не раз использовавшаяся разными балетмейстерами (особенно «Шесть немецких танцев» и «Маленькая ночная серенада»), была превращена Мариинским оркестром и дирижером Михаилом Татарниковым в приключение. И читалась, как в детстве читаются книги приключений — дальше, дальше, дальше, ой, а чем же закончится?

Структура балета — три части, в каждой из которых героиня движется от кокетства к истинному чувству, и каждая из двух балерин, выходивших в главной роли в два премьерных дня, предлагала свою трактовку роли и свое отношение к этому балету вообще. Надо сказать, что предписанной трактовки и либретто не существует, а постановщик в программке поминает и «Принцессу Клевскую» мадам де Лафайет, и «Опасные связи» Шодерло де Лакло. Но оба романа — и о том, как добродетель устояла перед натиском страсти, и о том, как ей этого не удалось, — все же источники настроения, а не сюжета спектакля. Диана Вишнева с первых шагов рассказывает историю отчаянной влюбленности, заставляющей забыть об условностях, о гордости, вообще обо всем, кроме предмета страсти. Она кидается к партнеру (Константину Звереву), как прыгающий в руки смерч, и молодой человек кажется слегка растерянным таким подарком. А Виктория Терешкина, выступавшая с Александром Сергеевым, скорее комментирует сюжет, отстраняется от него, будто ту же «Принцессу Клевскую» читает вслух и делает иронические замечания по ходу дела. Движения более акцентированы, более показаны зрителю — «вот тут она сердится, и выглядит это вот так».

XI Мариинский фестиваль продлится до воскресенья, и в его программе еще одна премьера (завтра Without Бенджамена Миллепье на музыку Шопена), выступления иноземных звезд в обычных спектаклях петербургского театра (сегодня Эшли Баудер из New York City Ballet в «Дон Кихоте», в пятницу Алина Кожокару и Йохар Кобборг из английского Королевского балета в «Жизели») и финальный гала. Он поставлен ровно на тот день, когда в Большом театре запланирована премьера «Утраченных иллюзий», но внимание и любовь двух наших оперных театров друг к другу старинны и общеизвестны.