Репертуар Большого театра кукол пополнился еще одним спектаклем «не по профилю»: трагедия «Ромео и Джульетта» в исполнении ребят из мастерской Руслана Кудашова длится здесь четыре с половиной часа.

Сегодня литературоведы наперебой утверждают, что, мол, современным людям Шекспир понятен лишь в переводе Осии Сороки. Для тех, кто в тонкостях перевода «не шарит», поясним: поэтики и возвышенности Пастернака, Щепкиной-Куперник или Лозинского в текстах Сороки нет ни на грош — сплошь все «весомо, грубо, зримо». Непосвященному зрителю из этих приземленных «базаров», например, в «Ромео и Джульетте» и не понять вовсе, с какой стати два малолетних придурка так мучаются. Ну, cбежала бы девчонка Капулетти из родительского дома, стянув энную сумму денег, да и мальчик из рода Монтекки мог подсуетиться — поручить кому-нибудь из слуг снять где-нибудь квартирку в Мантуе заранее… Но режиссеры нынче, видимо, так стремятся соответствовать литературной моде и прослыть прогрессивными людьми, что про зрителей и вовсе порой забывают…

БТК приобщился к переводу Сороки благодаря Галине Бызгу, режиссеру крепкому и умному. Но и на старуху бывает проруха: спектакль БТК и одноименную премьеру в театре «На Литейном» (режиссер Галина Жданова смешала переводы Сороки и Пастернака) вполне можно размещать в журнале «Головоломки» под рубрикой «Найди десять отличий». Как и на Литейном, в БТК осовремененные и «осороченные» мужчины из родов Монтекки и Капулетти в исполнении студентов мастерской Руслана Кудашова постоянно идут в «чисто реальные» драки «стенка на стенку» (Бызгу вооружает их «обрезками металлических труб»), а героини подозрительно натурально бьются в истериках. Обутые в «докеры» родственники Джульетты без граненого стакана ни решения принять, ни с горем справиться не в состоянии, хотя и выглядят покрепче ромеовских родаков, убивающихся почем зря из-за всякой ерунды вроде убийства Меркуцио. Кстати, на право спектаклей Ждановой и Бызгу вполне мог бы претендовать петербургский Музей воды. Причем в БТК вода на сцене уже не только в кранах, бутылках и ведрах, но и в бассейне, тазах, пузырьках и полиэтиленовых мешочках, аккуратно свешивающихся на веревочках с колосников. Вода в мешочках имеет чудесные свойства — изливаясь на героев в финале, она творит с ними чудеса перерождения — ррраз, и все на том свете помирились, уже и в волейбол поигрывают… Из-за многих режиссерских «отвлекающих моментов» смысл «долгоиграющего» действия улавливается с трудом (как по линии сюжета, так и по цели постановки). Если в первом действии на сцене витает призрак стеба над жизнью и людьми (например, кормилица Джульетты представлена пьянчугой в платье, заскорузлом от постоянно приливающего к грудям молока), то во втором оказывается, что обстебать смерть режиссеру слабо. Заключительная-то часть «марлезонского балета», несмотря на вольности перевода, явно тяготеет к классической постановке. Правда, за исключением сцены первой брачной ночи, когда влюбленные щедро красят друг друга: она его — в голубой цвет, а он ее — в розовый… Актерских удач в спектакле, исполняемом курсом Кудашова на пределе физических и голосовых возможностей, практически нет. Точнее, есть одна, рожденная из бьющей наотмашь режиссерской находки: Бызгу материализует ту самую чуму, которая должна бы пасть «на оба ваши дома». Чума (Виктория Короткова), одновременно напоминающая своим набеленным лицом покойную поэтессу Беллу Ахмадулину и великого мима Марселя Марсо — сторонний наблюдатель трагедии. Чума явно выстраивает «свой спектакль» в спектакле, режиссирует «свою игру», ее изломанные, резкие «марионеточные» копии движений героев вносят дыхание предопределенности и рока в действие.

…Отнюдь не отрицая экспериментальную значимость последних любопытных, талантливых спектаклей БТК, поневоле задумываешься о судьбе кукольного формата на Некрасова. Драматический театр, с которым сочетают кукольный даже в таких детских спектаклях, как «Большое путешествие маленькой елочки», «12 месяцев, или Путешествие по кругу», «О солдате, танцовщице, тролле и человеке», похоже, начинает здесь главенствовать. Если бы не одна из восьми премьер БТК этого сезона — спектакль «Покаяние и прощение», посвященный памяти знакового для БТК Виктора Сударушкина, то и вовсе уж могло показаться, что и кукольный театр для взрослых превращается здесь в анахронизм. Чья воля в том, что молодые люди, осмысленно поступавшие на «кукольный» курс, все время претендуют на роль драматических актеров? А ведь у них страдает и сцендвижение и сценическая речь, хотя последнее — особая тема не только в БТК: количество «говорков» в петербургских театрах огромно, как послушаешь — тот из Брянска, этот из Омска, те из Элисты… Разумеется, творческому человеку, а тем более сообществу творческих людей рамки не установишь (если только они сами себя в них не загонять — в худшем смысле глагола). Но у профессионального тщеславия рамки должны быть. Тем более под крышей кукольного формата, где останется большая часть студентов курса Кудашова, для которых драматический спектакль «Ромео и Джульетта» стал последней общей работой.