В репертуаре театра Григория Козлова немало спектаклей, действие которых происходит в советские времена. Но это не какая-то косность и даже не ностальгия. Театр не изменяет себе в том, что ему прежде всего интересен человек, герой, живущий в определённых условиях, а не сами эти условия, хотя и они, разумеется, играют не последнюю роль.

Андрей Горбатый-младший — молодой режиссёр, ученик Г. М. Козлова (участвует также в нескольких постановках «Мастерской» в качестве актёра) — обращается к пьесе Александра Червинского (род. 1938) «Счастье моё», начинающейся со слов: «В сорок седьмом, послевоенном году, ночью среди развалин русского городка Семён Чижов шагал рядом с малознакомой девушкой — Викторией…» История, если пересказать её в двух словах, мягко говоря, странная: восемнадцатилетняя девушка приводит к себе домой (на самом деле в каморку в школе, где она работает пионервожатой) матроса, молодого человека её подруги по детдому, с конкретной целью — забеременеть. «На рассвете Семён и Виктория лежали на полу, как рамой окруженные остовом провалившейся раскладушки» (рама на сцене была действительно, и на протяжении спектакля фигурировала, меняя значения, ещё не раз). Всё шло по плану Виктории. «У меня всё получается!» — повторяла она.

Ситуация не выглядит дико, потому что по ходу действия и драматург, и его героиня убеждают принимать их «правила игры», их законы, видеть так, как видят они.

Виктория: «…Я особенная. Я такая одна…Моя девочка будет, как я, как папа, как мама. Несмотря ни на что, мы будем на свете!» Главная героиня буквально наэлектризована мыслями о будущем. Она заточена на перемены, преобразования и своей жизни, и окружающего мира, от которого она себя, конечно, никоем образом не отделяет. Чтобы открыто, как говорится, с поднятым забралом смотреть вперёд, нужно обладать определённой смелостью. Викторию можно назвать не только смелой, но даже отчаянной. А Семён сильно уступает в этом и выглядит куда бледнее, малодушнее.

За роль Виктории и за роль Настёны (в спектакле «Живи и помни») Арина Лыкова недавно получила приз Санкт-Петербургского общества зрителей «Театрал» с формулировкой «за искренность и профессионализм в передаче сложных драматических характеров». Она порой на грани исступления, будто на сцене совершает акт внутреннего самосожжения, но с ходу может вернуться к прежней, привычной интонации исполняемого ею образа. Очень трепетно и честно относится к своей необычной и непростой героине.

Сцена условно разделена на два уровня: реальный мир (каморка, ботанический кабинет, вёдра, тряпки и т.д.) и возвышающийся над ним мир мыслей, воспоминаний, где находятся родители Виктории, которые погибли ещё до войны, и Лидия Ивановна, «Лидочка Ивановна» (Вера Латышева) — строгая, но справедливая директор школы в сером платье, напоминающем о её ещё имперском детстве и воспитании. Блюститель нравов, голос совести и разума, постоянно вставляющий колкие замечания. Но она искренне беспокоится о Виктории, которую некогда приютила и почти что считала своей дочерью. Лишь однажды Лидия Ивановна спустилась на нижний ярус, но потом навсегда осталась в мире воспоминаний: умерла после того, как узнала о доносе на Викторию.

На верхнем, высшем уровне оказывается не только прошлое главной героини, но и будущее — её дочь.

«И Семен побежал.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Беги, Сенечка. Не волнуйся. Все будет хорошо. Родится девочка, и хоть семимесячная, но она будет жить! Это, конечно, чудо, но она будет жить, Сенечка!

Семен вышел во двор школы, постоял, глядя на освещенные окна, дождался сирены „скорой помощи“ и пошел прочь.

В городском саду оркестр играл ту самую мелодию [танго, написанное в тридцать девятом, ещё довоенном для нас году, Ефимом Розенфельдом]: ’Счастье моё, ты всегда и повсюду со мной…’ Она буквально преследовала его».

Известный современный драматург и режиссёр Николай Коляда однажды сказал слова (совсем о другом спектакле), которые можно отнести и к постановке подопечных Г. Козлова: «Люди идут в театр только за тем, чтобы хоть кто-то дал им надежду, веру в спасение…»