Антон Федоров поставил шедевр Александра Вампилова как трагедию современного человека

Под занавес сезона на сцене Большого драматического театра им. Г. А. Товстоногова состоялся петербургский дебют Антона Федорова — спектакль «Утиная охота» по одноименной пьесе Александра Вампилова. И хотя официальная премьера назначена на 27 июня, успех предпремьерных показов дает повод говорить о федоровской «Утиной охоте» как об одной из самых значимых постановок последних лет. Безжалостно точной по отношению к людям, трагической, при этом полной любви, боли и экзистенциального ужаса.

Пьеса иркутянина Александра Вампилова — вершина позднесоветской драматургии с ее удушающей атмосферой застоя и предчувствием надвигающейся катастрофы. Рефлексирующий герой Витя Зилов — сотрудник невнятной ведомственной конторы. Он много пьет, гуляет, цинично оскорбляет друзей, жену и любовницу. Заранее отвергая все, что может предложить ему этот мир, запускает страшный механизм неприятия себя, других, наконец жизни.

Этот измученный подмостками текст у Федорова звучит как новенький. Не изменяя себе, режиссер сокращает-разряжает плотность исходника и добавляет фирменные словесные каламбуры вроде «зилов-сообразилов», «подожди-дожди-дожди», «цырква», «двести водок». Зритель смеется в голос, пока на сцене происходит трагедия. Повсеместно случающаяся на кухне советских панелек, у Федорова она превращается в фотографически точное описание кризиса современного человека. До кончиков волос осознающего собственную нереализованность, отсутствие смыслов и крушение надежд. Он знает, как жить не хочет, но именно так и живет.

Предопределенность несчастья растворена в воздухе этого спектакля, в гипнотически мрачной музыке (композитор — постоянный соавтор Федорова Григорий Калинин), в фантастической инфернальной сценографии (ее автор — сам Федоров). Перед зрителем — мистическое междумирие, пространство пьяного воспоминания или воспаленного сна. Смытый антураж советского кафе «Незабудка», обшарпанные стены конторы, видавший виды диван-раскладушка, переговорный пункт с телефонами. В глубине сцены лифт с заедающими дверями, еще чуть дальше — корабельные сосны, с жутковатым скрипом раскачивающиеся на ветру в непогоду, нарисованный косой дождь и те самые серые советские панельки. На авансцене — ватное облако, чучела уток и… свежая могила.

Но смыслообразующий элемент федоровской декорации, конечно, лифт. Обжигающая метафора зиловского состояния «между» — между адом и раем, между любовью и циничным безразличием, между жизнью и смертью. Неслучайно и присутствие на сцене множества пожилых людей. Старики, которые никак не могут уехать (равно умереть), — своеобразные отражения живого мертвеца Зилова. А он умирает, кстати, в спектакле несколько раз. Сначала «в шутку», потом выстрелив себе в голову из фоторужья и будучи удавленным официантом Димой, которому в сердцах страшным криком кричал «лаке-е-е-е-е-ей». Федоров предлагает радикальное решение характера Димы: официант у него становится сатаной, дьяволом, люцифером, которому ничего не стоит забрать жизнь хоть утки, хоть человека. Оглушающая, страшная сцена, в которой Дима берет в руки электрогитару и, ударив по струнам, громогласно несколько раз повторяет: «Спокойно, у нас говорить не разрешается». Зилов отчаянно протестует, но в конце концов и он, под лязг пивных кружек и хит группы Radiohead (любимой группы режиссера), остается смотреть в одну точку с каменным лицом.

Федоров не был бы Федоровым, если б, показывая кромешный ужас, не утверждал человека и его правду. Свой спектакль он сочинял вместе с прекрасной труппой БДТ, режиссер и артисты вспоминали свое прошлое и прошлое своих родителей, бабушек и дедушек. Любовно выстроенное пространство коллективной памяти работает на основную идею: мы сами и все, кто был до нас и будет после, — условные Зиловы, не умеющие справляться с обыденностью. Мы с головой ушли в депрессию пополам с алкоголем, тоска по недостижимому идеалу застила нам все. В спектакле очень точно передано это состояние раненного жизнью человека. И совсем не видно «швов» — не ясно, когда начинается воспоминание и где кончается кусок реальности, пространства словно прошивают друг друга, а диалоги героев почти незаметно перемежаются с зонами молчания. Спектакль придуман и поставлен как бесконечное путешествие внутрь себя.

Очевиден триумф одной из самых сильных трупп в стране. Актерский ансамбль случился безукоризненный. Юлия Марченко с горькой иронией играет жену Зилова Галину, и в ее версии героиня не про страдание, но про обыденность несчастья, про бытовой ад. Любовницу Веру с обескураживающим надрывом — Карина Разумовская. Бесконечные шутки про Аликов в федоровской версии «Утиной охоты» почти не звучат. В ее пьяных глазах застыла тоска, ни во что и ни в кого она не верит, даже на цинизм у этой Веры нет сил. Студентка Ирина в исполнении Александры Юдиной получилась безобразно сюсюкающей старлеткой с глупыми ужимками и хитрым планом в хорошенькой головке. Григорий Чабан — идеальный Зилов. Артист сумасшедшей органики, он так играет раздирающую внутренности боль, что ею невольно заражаешься, становится трудно дышать. Как страшно он кричит в самом финале. Друзья, чтобы не слышать его, надевают Зилову на голову кастрюлю. Крик становится сдавленным и звучит еще чудовищнее — по счастью, которого никогда не будет, по любви, которая ушла, по надеждам, которые уже не сбудутся.