Девятитомный экспериментальный юмористический опус был сочинен в XVIII веке. Увеличить, как планировалось изначально, количество томов, Стерну помешала безвременная кончина: его собственная жизнь оборвалась в 54 года. О том, сколько лет, будь эти тома написаны, успел бы описать Тристрам, остается только догадываться. Рассказ ведется от лица главного героя, живописующего с удивительными подробностями даже то, что происходило до момента его зачатия. Появляется на свет он только в третьем томе, в финале девятого ему пять — понятно, что столь подробное, с многочисленными отступлениями и комментариями повествование, уже на уровне замысла было обречено остаться незавершенным.

Главная ценность прошлого в том, что оно было настоящим. Удивительный (или один из удивительных) дар Павловича говорить о прошлом, как о настоящем. Режиссер достигает этого каким-то совершенно непостижимым образом: все вроде бы ясно, понятно, лежит на поверхности, но абсолютно недостижимо, если кто-то захочет повторить. Не хватит какого-то тайного словечка, внутреннего соучастия, или того, что словами выразить невозможно. И вот уже, как по волшебству (читай: воле режиссера) чуждые и чужие быт и реалии XVIII столетия становятся близкими, важными, знакомыми и вызывают эмпатию. И… ностальгию. Не по прошлому, а по тому, что здесь и сейчас. Происходящее на сцене становится зримой иллюстрацией к соломоновой мудрости: «все пройдет», что совсем не мешает смеяться над забавными шутками и «высокомудрыми» рассуждениями.

В спектакле звучит музыка Романа Столяра — удачная стилизация музыки барокко — и стихи рано ушедшего ленинградского поэта Леонида Аронзона; в руках обитателей Шенди Холла появляются музыкальные инструменты, и происходит немало такого, что на первый (читай: невнимательный) взгляд, друг с другом не вяжется.

Актеры моделируют действие не меньше, чем их герои. На историю, изложенную Стерном, наслаиваются личные истории, фрагменты и обрывки событий, в которых натуралистичный рассказ о ранении в пах дяди Тоби — блестящая работа Романа Кочержевского — соседствует с пространными философствованиями о пользе для младенца кесарева сечения отца Тристрама — мистера Шенди (его играет Федор Федотов, и это многообещающий дебют на ленсоветовской сцене). Кажущиеся случайными фразы обретают неожиданное звучание, да и зритель отнюдь не праздный созерцатель. «Вы не помолодели за эти 5 минут», — произносит Тристрам — Александр Новиков, насмешливо глядя в зал. И этот взгляд из эпохи пудреных париков заставляет невольно сжаться, ощутив буквально на физическом уровне, что жизнь конечна. Как и плывущие по заднику сцены облака, — немые бесстрастные наблюдатели за земной суетой. Где хрупкая и изящная Наталья Шамина — мать Тристрама миссис Шенди — почти прозрачными пальцами отправляет в кастрюлю с супом продукты вместе с упаковками, соль вместе с солонкой… И, словно боясь тишины, тараторит о парижских улицах и кварталах, но, как и в сцене с чтением брачного контракта, остается единственным своим слушателем.

Новиков, Шамина, Кочержевский, Федотов, Ольга Муравицкая (миссис Уодмен) и Анна Гольдфельд (горничная Сюзанна) образуют гармоничный секстет, каждая единица которого представляется незаменимой.

Оформление спектакля (сценография/костюмы — Мария Лукка и Александр Мохов; художник по свету Стас Свистунович; видео — Игорь Домашкевич) — самостоятельное произведение искусства. И в этом видится особый смысл. Идеально вписанная в спектакль вещественная красота еще больше подчеркивает несовершенство населяющих его персонажей. Но ведь человек и не может быть совершенным? Зато может быть нелепым, скучным, жестоким, попусту тратящим драгоценные месяцы и годы. Впрочем, чем дальше углубляешься в сценическое действо, тем больше задаешься вопросом: а есть ли смысл отыскивать смыслы? Ведь и Тристрам их совсем не ищет, да и режиссер лишь создает некий рельеф…