Такое уж на дворе путаное самозванское время, что абсолютно кто угодно может стать практически кем угодно. К примеру, когда в позапрошлом году разгорелся конфликт между Российским институтом истории искусств и Минкультом, на одном из собраний сотрудник РИИИ музыковед Аркадий Климовицкий огласил послужной список Владимира Мединского: «Издательство, рекламный бизнес, руководитель департамента Министерства по налогам и сборам, руководитель штаба „Единой России“, депутат, снова депутат, и тут возникает репризка — министр культуры. В какой мере это подготовлено вашей биографией?» А вот нынче — воспользуюсь фигурой речи профессора: Анна Матисон родилась в Иркутске в 1983 году, работала на тамошнем телевидении корреспондентом, потом продюсером, училась во ВГИКе на сценарном факультете, по окончании писала сценарии, в частности, фильмов «Елки-2» и «Елки-3», на «Елках-1914» была еще и креативным продюсером — и прочие завитки карьеры того же рода. И тут возникает репризка: режиссер, сценограф и художник по костюмам постановки оперы Н. А. Римского-Корсакова «Золотой Петушок» на Новой сцене Мариинского театра. В какой мере это подготовлено ее биографией?

На сцене здоровенный сундук. Перед ним некая девица, по виду туристка, снимает селфи, еще у нее рюкзак в виде петуха. Створки сундука раздвигаются, открыв царство Додона — как раз из серии туристических лакомств: безвкусное нагромождение аляповатых псевдорусских красивостей.

Само собой, златые купола, в том числе у персонажей на головах — в виде огромных шапок (елочный опыт не прошел даром). Хотя Звездочет по неведомой причине представлен манерным молодым человеком в коротковатых брючках и котелке. Зато Петушок представлен той самой юной туристкой. Почему? Ах, бросьте, вопрос уместен там, где есть хоть какая-то драматургическая логика — тогда при ее нарушении можно спрашивать. Но тут-то логики и помину нет: лицо из одного мира попадает в другой (как показал пролог с сундуком) — и через минуту оказывается частью этого другого мира, каковой является Золотой Петушок в Додоновом царстве.

Впрочем, до высоких ли материй вроде логики, коли назвавшаяся режиссером дама элементарной мизансцены развести не умеет — и вот, например, бедный воевода Полкан, не зная, куда девать руки-ноги, тупо и уныло марширует туда-сюда… Любому актеру снятся два кошмара: когда реплика на твой выход, а ты не можешь сдвинуться с места; или ты на сцене, но не знаешь, в каком спектакле, что говорить и что делать. В «Золотом Петушке» участники выглядят именно так — будто второй кошмар сбылся наяву.

Хотя случились и кое-какие потуги на «концепт». Либреттист Владимир Бельский вряд ли подозревал, к чему приведет сочиненная им реплика Додона: «Пусть, ни мига не теряя, Принесут мне попугая». Дальше в опере Додон попугаем недолго забавляется, но не в спектакле: Попугай (его изображает танцовщица) не оставит нас до финала. Они с Петушком примутся миловаться, во втором акте отправятся в края Шемаханской царицы, в третьем Петушок разденется и станет натягивать на Попугая детали своего туалета, и, в общем, как бы такие пикантности не вызвали праведного гнева депутата Милонова…

Возможно, всю эту ахинею мог бы хоть отчасти спасти какой-нибудь феноменальный вокал, но такого на премьере не случилось. Волей Римского-Корсакова в конце Звездочет возглашает: «Разве я лишь да царица Были здесь живые лица, Остальные — бред, мечта, Призрак бледный, пустота». Живым лицом, безусловно, был оркестр Валерия Гергиева. Остальное… далее по тексту.