Лиговка, 44, театр «Комедианты», 27 марта — премьера спектакля М. А. Левшина по рассказам В. М. Шукшина. А жизнь, как всегда, играет свой спектакль. От нас ушел Александр Аркадьевич Белинский, наверное, последний питерский «театральный динозавр» — режиссер, публицист, сценарист, актер, критик. В одной из последних своих передач-воспоминаний он, с присущей ему грустной иронией, после знаменитой чисто питерской театральной паузы, произнес: «А ведь я помню то время, когда ставили и играли то, что было написано». Его можно бесконечно цитировать, но эта фраза — как последнее «прости» и завещание — низкий Вам, Александр Аркадьевич, поклон.

А теперь на Лиговку. Для меня Михаил Левшин, худрук «Комедиантов» — питерский режиссер-интеллигент. Это не комплимент, под этим я подразумеваю отсутствие псевдоинтеллектуальной агрессии, которая все больше и больше заполняет наши сцены. Агрессией, которая меня, как зрителя, «закатывает в асфальт», я перестаю понимать, что происходит, начинаю мучительно вспоминать имя автора на афише спектакля, куда занесла меня нелегкая.

Намеренно не называю имена актеров, занятых в спектакле — их около двадцати. Левшинская труппа удивительно ровная в хорошем смысле этого слова. Музыкальна, пластична, не «замылена». Сюда ходят смотреть спектакли, а не на живых кинодив. А перед женской частью труппы я просто по-гусарски встаю на одно колено.

Пять рассказов Шукшина — «Раскас», «Мой зять украл машину дров», «Други игрищ и забав», «Сапожки», «Верую». Именно эти пять рассказов — выбор режиссера, его внутренняя логика. С Василием Макарычем проще, чем с Антон Палычем. Шукшина с ног на голову очень сложно поставить, ну а Антона Павловича — уже как только не… Василий Макарыч, как пришел в Москву в ватнике, кепаре и кирзе, с босой душой (только босая душа может болеть), так и ушел от нас — рано, помахав на прощанье рукой. Левшин от буквы до буквы сохраняет текст в присущей ему лаконичности режиссерского приема, сохраняет принцип шукшинских рассказов. Вопрос, как эти конкретные пять рассказов перевести из плоскости книжной в плоскость сценическую, чтобы они стали спектаклем, решается очень просто. Режиссер вводит персонаж, отсутствующий у автора, но получившийся удивительно шукшинским. Это заведующая сельским клубом, женщина, чье детство пришлось на трудные послевоенные годы, с несложившейся личной жизнью. Героиня приглашает своих земляков выступить в художественной самодеятельности и становится своеобразным режиссером. А площадка сельского клуба превращается в профессиональные театральные подмостки, где разыгрываются новеллы из жизни сельчан.

Благодаря спектаклю становится очевидно, какая громадная дистанция лежит между героями Шукшина и нашим временем: другое понимание вещей, взгляды, отношения. Сегодня, когда понятия добра и зла девальвируется развлекательными ТВ-шоу, а национальную идею ищут с миноискателями, действительно «чудиками» выглядят те, кто жили, когда добро было добром, а зло злом. Спектакль акцентирует временную дистанцию, и это не просто ностальгия, а повод посмотреть на себя со стороны, с «той» стороны. Музыкальное оформление — песни 60-х, 70-х годов, как застольные после двух рюмок. Эта музыка — мост, соединяющий эпохи, не разрушенный до сих пор.

В финале раздергивается кумачовый задник и открывается иконостас — по тем временам где, как не в церкви, можно было устроить клуб. Рассаживаются шукшинские земляки перед иконами, словно для фотографии на память. «От рождения каждая душа — христианка» — вот, может быть, основная мысль спектакля. Спасибо, что вспомнили о Шукшине, что Петербург не забывает Володина, Астафьева, Абрамова. Они не ушли, а ожидают нас на конечной остановке, куда мы все движемся, кто на «Сапсане», а кто пешком.