Вот уж действительно: и на старуху бывает оргазм. Авторский театр — детище актера и режиссера Малого драматического театра — Театра Европы Олега Дмитриева. Прежний его репертуар — трилогия «Мы живем, под собою не чуя страны…», составленная из инсценировок трагических воспоминаний Надежды Мандельштам, душераздирающей документальной книги Светланы Алексиевич о самоубийцах и средней, но добротной повести Михаила Кураева. То есть все-таки в основу всех спектаклей положена литература. А в основу новой премьеры положена пьеса некоей Юлии Савиковской. Вообще-то следует писать «так называемая пьеса».

Действуют: Ливанов — взрослый мужчина, Ксения — девица около 30, Константин — совсем юный парень. Из немногого, что удалось понять: бывший актер Ливанов живет на Пестеля; Ксения хочет, чтобы он избавил ее от заикания ввиду предстоящей работы в Лондоне (где находится заглавная галерея Tate Modern); Константина с Ливановым связывает неизвестно что, но в его квартире он знакомится с Ксенией. И дальше эти персонажи на пару и втроем начинают предаваться неукротимому словоблудию, сводящему скулы от многозначительного занудства. Выписываю наугад: «Константин: Но та картина жизни — ее никогда не забудешь, правда? Ее не замажешь белой гуашью? Ксения: Не знаю. Я ничего не собираюсь замазывать белой гуашью. Ливанов: Но бывают случаи, когда кто-то делает это за вас. Ксения: Я знаю только один такой случай. Ливанов: Этого вполне достаточно, чтобы жизнь изменилась. Необратимо», — такие сопли они жуют аж три (!) акта. Ремарки в этой «пьесе» еще краше реплик: «Ксения и Константин идут в прихожую, слышен звук одеваемой верхней одежды». Я не граммар-наци, но все же авторесса — обладательница журналистского и театроведческого дипломов — могла бы знать, что вообще-то «надеваемой» (если эти Ксения и Константин не одевают друг друга). А главное — что за звук? Они доспехи надевают, что ли?

И вот Олег Дмитриев предается русской национальной забаве: придумать себе препятствие, чтобы героическими усилиями его преодолевать. Он берет этот лютый графоманский вздор — и пытается придать ему хоть какую-то логику и структуру. Ливанов сделан отцом Константина. Присочинена автокатастрофа: Ливанов за рулем, сидевшая рядом жена гибнет. Этот скелет до поры до времени прячут в шкафу, лишь намекая на то, что в отношениях героев есть второй план. Усилены артистические наклонности Константина. Ксении тоже придумали тайную жизненную драму (хотя эта тайна так и остается нераскрытой). И тому подобные приемы из арсенала Алексея Арбузова, советского драматурга, у которого почти все пьесы написаны эдаким манером.

Бесполезно! Произведение г-жи Савиковской фабульные ухищрения не спасают, ибо спасти его нельзя. И не за ним надо идти на спектакль. Или хотя бы про него знать.

Показывают «Tate Modern» на Камерной сцене МДТ. Зритель сидит с трех сторон игровой площадки. Немного мебели (кровать сделана из положенных на табуретки дверей), проемы в стенах затянуты полиэтиленом, и, в общем, скудость обстановки сама собой заставляет следить прежде всего за актерами. Молодые Екатерина Клеопина и Евгений Серзин работают нормально — насколько вообще нормально можно сыграть этот материал, где у всех якобы разных людей одинаковый монотонный мертвый голос.

А вот Сергей Власов умудряется играть не материал, а поверх и сквозь него. Интереснее всего следить за ним не когда он говорит, но в паузах. В его взглядах, оценках такая человеческая значительность, такая окончательность печали, такое понимание: жизнь уже почти прошла и, в сущности, проиграна, — что условный высосанный из пальца Ливанов делается живым и близким. «Кто держит паузу?» — называлась давняя книга Сергея Юрского, и это действительно главный вопрос в актерской профессии. Власов, один из первых мастеров великой труппы Льва Додина, дает на него непререкаемый ответ.