Поэма «Анджело» (1833) в нашем культурном сознании долго оставалась в тени других пушкинских шедевров. Виной тому отчасти был критический взгляд на нее В. Г. Белинского, повлиявший не только на современников, но и на советское литературоведение.

В последние десятилетия инерция такого восприятия во многом преодолена, к этому процессу подключился и театр: первым, в конце 1990-х, поставил «Анджело» Алексей Левинский в своей московской студии, его спектакль был тогда же показан на Всероссийском Пушкинском фестивале, организованном Владимиром Рецептером, затем к пушкинской поэме обращались и другие режиссеры. Но событийных ее сценических прочтений до сих пор не было.

Новый спектакль театра «Пушкинская школа», поставленный главным театральным пушкинистом страны на малой сцене БДТ в юбилейный товстоноговский сезон (и посвященный памяти Г. А. Товстоногова, верность школе которого В. Э. Рецептер не устает исповедовать), — несомненно, событие. В этом камерном спектакле большого стиля впервые, пожалуй, глубоко прозвучали главные смыслы пушкинской поэмы. Впрочем, постановка Рецептера не кажется камерной: пространство малой сцены развернуто в ширину, сняты подмостки, а время спектакля распахнуто в большое время культуры. Литературный сценарий, кроме полного текста пушкинской поэмы, включает в себя сцены комедии У. Шекспира «Мера за меру» на английском языке (Пушкин намеревался сделать ее перевод, но, увлекшись, написал собственное произведение) и фрагменты известного Пушкину трактата Луция Аннея Сенеки «О милосердии» (трактат специально для спектакля впервые переведен на русский язык Михаилом Поздневым).

В аскетически строгой сценографии Елены Жуковой (в центре пустого пространства кресло-трон, широкие квадратные ступени к нему служат и подмостками для игры — стиль условен, но общий рисунок по-старинному изящен) разворачивается действие безупречно выверенной формы и редкой поэтической свободы, полифония его изысканно красива. Перекрестные линии мизансцен поддержаны виртуозной световой партитурой Юрия Капелюша.

Ведет спектакль персонаж «От автора» в исполнении Никандра Кирьянова, актера великолепной классической выправки: ум, темперамент и благородная сдержанность тона — такое сегодня нечасто встретишь на нашей сцене. Герой Кирьянова, своего рода альтер эго автора спектакля, «глазами Пушкина» читает Сенеку и Шекспира, и всех троих — сегодняшними глазами. Отклик гения на мысль другого гения и всякий раз неожиданная пушкинская новизна и свобода — вот что захватывает и ведет режиссера и актеров в этом спектакле, а вслед за ними и зрителей.

Так, в шекспировской сцене приговоренный к смерти Клавдио (Владислав Пулин) молит сестру подарить ему жизнь, уступив притязаниям Анджело, возмущенный протест и уход Изабеллы (Мария Егорова) отмечен сочувственным взглядом героя Кирьянова… но тут же возникает другой, пушкинский вариант сцены: здесь Изабелла (Надежда Некрасова), оскорбленная не меньше шекспировской героини, все же не в силах уйти, не утешив и не простив брата (его роль пробует сам автор).

Сенеку играет другой протагонист театра, Денис Волков, и тоже «глазами Пушкина» (здесь все ведут этот общий сюжет). Не случайно Волкову отдана и роль Дука: по мысли Рецептера, этот пушкинский персонаж наследует черты милосердного правителя, описанного римским философом. Вновь и вновь, чуть не в поте лица Сенека Волкова объясняет Нерону (Михаил Кудрин) преимущества монаршей милости, сам по-детски вдохновляясь собственными открытиями (вы подумайте, царь пчелиного роя лишен жала!). Сквозь живой комизм просвечивает скрытая грусть в интонации актера, знающего, как знал и Пушкин, чем закончится жизнь римского гения.

Финал пушкинского «Анджело», до сих пор ставящий в тупик некоторых исследователей, сродни чуду. Рецептер близок к его разгадке. Два режиссерских аккорда следуют здесь, согласно стремительному пушкинскому тексту, один за другим. Весть о готовящейся казни Клавдио, вместо обещанного помилования, заставляет всех присутствующих на сцене вздрогнуть, мгновенно обернувшись на суровую фигуру наместника у трона (пушкинский Анджело сильно сыгран Павлом Сергиенко). Дук успевает предотвратить казнь и намерен покарать злодея, но тут все случится наоборот: вместо казни — милость. Помиловать Анджело молит любящая его Марьяна (Анна-Магда Обершт), за ней, любя ее, Изабелла, и на это движение высокой души откликается милосердная душа Дука. «И Дук его простил», — ради этой финальной фразы, считал Пушкин, написана его поэма. Следует общий непроизвольный вздох, и теплый свет освещает лица всех участников этой истории.

Но это еще не конец. Финальную сцену задумчиво перечтет герой Кирьянова, за его спиной повторит последнюю фразу потрясенный Дук Волкова, и в ней почудится голос его же Сенеки. В этом дошедшем из глубины веков призыве к милосердию, подхваченном и усиленном голосами великих поэтов прошлого, читается, конечно, послание самого театра, ради которого, быть может, и поставлен этот спектакль.