Пестрая лента событий в жанре современного танца в начале лета не дает передышки: Новая сцена Александринского театра выпустила спектакль-инсталляцию Анны Абалихиной «Экспонат. Пробуждение», Чеховский театральный фестиваль показал на московских сценах блок шотландских танцевальных спектаклей, кафедра современной хореографии ГИТИСа устроила первый открытый показ в новом здании на улице Пилюгина, в Нескучном саду выпускница лаборатории свободных форм танца Академии русского балета имени Вагановой, перформер Александра Портянникова вместе с композитором Владимиром Ранневым и Poema Theatre’ом придумали open-air Future Song в рамках театрального фестиваля актуальных постановок f.act.

Спектакль «Экспонат. Пробуждение» кажется визуализацией личного переживания рождения нового существа. На сцене — сухой и скользкий гидрогель, в нем из плацентарного мешка постепенно высвобождается существо. Оно (в спектакле поочередно заняты московская танцовщица Полина Пшиндина и московский танцовщик Юрий Чулков, но пол здесь не важен, важна намеченная протоличность и жестовый костюм ее движений) — оно учится лежа шевелить конечностями, которые постепенно становятся все более ловкими и сильными и все смелее осваивают плоскость, в пределах которой задано движение. На существе резиновые трусы и резиновая шапочка, стилизованная под античный тотемный головной убор (художник Галя Солодовникова). Драма и даже саспенс поиска баланса, при котором можно встать на ноги, на путь обретения себя человеком, происходит весь спектакль, во время которого мы понимаем, что и в партерных позициях это уже человек, не насекомое, довольное передвижением лежа, — так велика воля к двуногости и воле к свободе из любого «квадрата», отведенной ячейки вообще. Новый человек, Homo Performans, плашмя мечется, гидрогель красиво светится и переливается, как океан (свет Сергей Васильев) — и он таки получит искомую точку опоры. Мы смотрим на это как на откровение: новорожденный Homo Performans не лежит и корчится, не рвется из углов — но стоит, являя чудо подвига и становления, проявляя сакральное в современном искусстве, наливаясь силой.

Не было ничего удивительного в том, что на вечере кафедры современной хореографии ГИТИСа на следующий день после петербургской премьеры Юрий Чулков танцевал в номере Татьяны Чижиковой по мотивам творчества бельгийского хореографа Вима Вандекейбуса. Плотный рабочий график — повод для белой зависти коллег, и кто как не Вандекейбус сделал так много для междисциплинарности в пространстве современного танца, сочиняя в рамках спектакля музыку, сценографию, снимая фильмы и фотосессии. Задание для магистрантов первого года обучения — поставить номер по мотивам творчества вдохновляющего хореографа вовсе не глупо. Умное, через себя пропущенное подражание суть вчитывание в увлекший звучанием язык, который надо впитать и переработать для выработки своего. И на сцене нового здания ГИТИСа в Новых Черемушках были показаны работы по мотивам Пины Бауш, Иржи Килиана, Лин Хвай Мина. Запомнились работы Татьяны Чижиковой и Ольги Тимошенко (выпуск через год), выступала и опытная танцовщица Софья Гайдукова, чье движение роскошно и умно. Преподаватель кафедры Лина Лангнер показала спектакль Wi Men, где в разных аранжировках звучало равелевское «Болеро», а девушки в черных платьях наступательно и угрожающе меняли позировки, которые выстраивались в немые диалоги с залом.

А на Чеховском театральном фестивале тем временем Шотландский балет из Глазго привез"Силуэт" на «Сельский концерт» для клавесина с оркестром Франсиса Пуленка в хореографии худрука труппы Кристофера Хэмпсона. Важная характеристика «Силуэта» — барочные неспешные темпы, приятные глазу, уставшему от всяческого мельтешения. Когда балерина или балерун в рамках заданного рисунка пропускает ритмическую долю (клавесинный ритм при этом вполне бодр и весел), на которую просилось следующее па, а новое движение весело и легко делается лишь немного погодя — это как неспешно выпить хорошего чая в погожий воскресный день. Общий графичный рисунок — белые и черные костюмы танцовщиков, неожиданно исчезающих за раздвижными стенами, контрастный задник — не дает окончательно раствориться в неге «Сельского праздника», на котором естественную неуклюжесть деревенских плясунов так комично пародируют солисты, перекатываясь в прыжках бочоночками. Танцевальные силуэты в «Силуэте» продуманно сочетают национальное и классическое начало, за их перетеканием интересно наблюдать.

Главным блюдом вечера Шотландского балета был «Лунный Пьеро» на музыку Арнольда Шенберга в постановке Глена Тетли (знающие люди заверили, что хореограф Бронвен Карри, восстановивший эпохальную работу Тетли в Глазго, строго следовал букве танцевальной партитуры). Пусть Пьеро Виктор Заралло не Рудольф Нуриев, для которого партия Лунного Пьеро стала значительной в биографии, в любом случае Глена Тетли в России еще не показывали на большой сцене. Бывший танцовщик труппы Марты Грэм и American Ballet Theatre, Глен Тетли стал фигурой поколения, соединившего в 1960-е до этого враждовавшие танец модерн и классический балет — и «Лунный Пьеро» лучшее тому подтверждение. Трехуровневая металлическая этажерка позволяет Пьеро демонстрировать акробатические и модернистские способности, пространство вокруг — синтез модернистской экспрессии (о, эта напряженная выпяченная пятка модерна!) и классической техники поддержек (рыжая подружка Бригеллы Коломбина извивается талантливо-лживо). Поэтическая тоска Пьеро, его уязвимость и хрупкость подвластны Виктору Заралло, однако в хвалебной рецензии The Herald Scotland в роли Пьеро отмечен неувиденный в Москве Люк Ахмет. Бетани Кингсли-Гарнер-Коломбина и Оуэн Торн-Бригелла кажутся более погруженными в материал, более связанными со своими образами, чем Заралло, но его внутренней белизне и хрупкости эта несмелость и свежесть подхода к роли только на пользу. Сегодня граница модерна и классики, революционная в 1960-е, давно размыта, в России тоже сделаны большие шаги в эту сторону, и зрителям «Лунного Пьеро» важна не свежесть дружбы классики и модерна, важная в 1960е, а чистота сложившегося языка и театральность образов — все это есть у артистов. Sprech stimme, декламационное чтение Шенберга, в котором мелодия написана нотами, но исполнитель должен читать ее, точно соблюдая интервалы, было отменно исполнено сопрано Элисон Белл.

Автор книги «Балет и танец в Америке» Елизавета Суриц отмечала, что важность американской современной хореографии в ее значительном влиянии на европейскую — так, французы Жан-Клод Галотта и Филипп Декуфле многому в свое время научились в американских школах. Глен Тетли тоже пересек океан и создал свыше 50 балетов, в том числе для ведущих балетных домов Европы. То, что идеи американского модернизма (синтез с балетом в случае Тетли еще не породил постмодернизм) дает нам возможность понимать этот период развития свободных форм

Портянниковой и Дарьи Плоховой из «Айседорина горя» правильно использовал ландшафты Нескучного сада: немало здешние овраги повидали толкиенистов с мечами, фей и эльфов в самых разных исторических костюмах, а все-таки странно движущиеся девушки в белых платьях на фоне летней сочной зелени всегда привлекут внимание. Певица Саша Елина в выстилающем траву одеянии, уходящим в воду как трамплин для прыжков, взлетная полоса дляновой жизни, подобно королеве возвышалась над всеми и выпевала англоязычную концертную пьесу для голоса и интерактивной электроники на текст немецкого драматурга Деа Лоэр из пьесы Magazin des Glücks. А Валентин Цзин сотоварищи из PoemaTheatre, когда наступает лето, спешат снять с себя старую кожу и обновиться. Для этого создатели перформанса Future Song, обосновавшись вокруг Екатерининского пруда в Нескучном саду, прикрепили к груди огромные сердца и проткнули их стрелами. «В сопровождении пения Саши Елиной и саунда Владимира Раннева возник такой остро умный ритуал, до краев переполненный любовью. Наш бросок в воду — это как бы уничтожение чего-то старого и ненужного, ритуал очищения. История читалась многими интерпретациями, но я уверен, что в каждой из них читалось одно: чистосердечное признание о том, что жизнь бесценна и многогранна, что танец и театр — те самые никогда неумирающие ключи к жизни», — говорит Валентин Цзин.