Мода, как известно, циклична. Поскольку все уже придумано, остается «и тысячелетий: скажем, хитон — вообще античное изобретение, заново оприходованное ампиром. Во многих советских балетах 1930 — 1950-х это платье стало знаком тоже ампира, только сталинского (например, в него одета Джульетта у Лавровского). А вот в «Адажио Хаммерклавир» Ханса ван Манена обряженные так танцовщицы транслируют (невольно, конечно) как раз сию истину — что все уже придумано. Ван Манен поставил его на музыку 29—й бетховенской сонаты в 1973-м, сейчас это маленькое произведение сообщает о двух вещах: 1) хореограф хорошо знаком с лексикой классического балета; 2) новинки сорокалетней давности стали общим местом. Очень медленно перетекают друг в друга всевозможные арабески, на полу и в воздухе, партнеры плавно поднимают дам из низкого плие в верхние поддержки, разве что иногда чистые линии вдруг сломает стопа утюгом — но ведь без этого давно никакая неоклассика не обходится. В общем, грамотно, музыкально, скучновато. Вот только сверкающие брошки на груди смотрятся уж очень модой 1970-х…

«Соло» — балетик 1997-го. Он сделан на трех исполнителей, пляшущих поочередно, подхватывающих один другого. В отличие от отрешенно—надмирного «Адажио» (которое, впрочем, Юрий Смекалов исхитрился наполнить такими страстями, будто это «Баядерка») «Соло» предполагает актерство — в очень быстром темпе (заданном Первой скрипичной партитой Баха) надо успеть не только туры скрутить, а еще и жестикулировать, выражая всякие веселые реплики и оценки. Это вполне удалось Александру Сергееву — он как будто представил современный парафраз своего горячего, остроумного и обаятельного Меркуцио из помянутых «Ромео и Джульетты» Лавровского.

Зато Ульяна Лопаткина в «Вариациях для двух пар» (сочинение позапрошлого года) привела на память название сказки Андерсена — «Дева льдов». В 2007-м она стала первооткрывательницей ван Манена на Мариинской сцене — станцевав тогда его Trois Gnossiennes на музыку Сати, продемонстрировала, как подходит ее индивидуальности такая прохладная разреженная хореография. Сейчас она это подтвердила: под попурри из разных музык ее легендарные бесконечные руки и ноги прочерчивали строго выверенные линии, а лицо казалось воплощением той самой «равнодушной природы», которая будет «красою вечною сиять». Вот только сочетание синего комбинезона с коричневым нарядом партнера Тимура Аскерова показалось чуточку слишком смелым.

Венчали ванманеновскую программу «Пять танго» Пьяццоллы. С 1977-го, когда они были изготовлены, и ни в чем не повинный Астор Пьяццолла от неумеренной эксплуатации надоел пуще горькой редьки, и балетная красно—черная испанщина во всевозможных ее изводах сделалась тривиальной до пошлости. Тем дороже достижение Виктории Терешкиной — балерина в очередной раз спасла невеликую хореографию. Она существует на сцене (здесь — на огромной сцене Мариинки-2) так, что все пространство превращается в обрамление каждой ее позы, жеста, поворота головы… Ульяна Лопаткина нашла в 82—летнем мэтре ван Манене своего балетмейстера, включает многие его номера в гала—концерты, что логично и по художественным, и по чисто техническим соображениям. Терешкина — универсальный суперпрофессионал, она превосходно танцует и сложнейшую классику, и Форсайта, и Ратманского, и все остальное. Но талант и мастерство такого уровня в высшей степени заслуживают, чтобы кто—то из крупных хореографов ставил специально для нее.