Действие спектакля, где смешаны хоррор и пастораль, постмодерн и поп-арт, тексты Гоголя из циклов «Вечера на хуторе близ Диканьки» и — внезапно — «Петербургские повести», преисполнено духом рока, пропитано мистическим дымом, пронизано технологическими выкрутасами.

Режиссер Василий Сенин не ставит Гоголя в бытовом ключе: всяческий реализм, документализм и вообще социум ему в принципе сегодня неинтересны, как и современная драматургия. Зато в провокативных текстах Гоголя он ценит игры со смыслами и переводит литературные провокации на язык экспериментального театра. Персонажи «Вия» пересказывают произведения Гоголя как страшилки. В вольном «деревенском», «народном» изложении «Нос», «Шинель» и примкнувший к ним «Ревизор» становятся едкой карикатурой на постмодернизм.

Конкретного распределения ролей в спектакле нет. Очевидно лишь, что брутальный Вячеслав Коробицин олицетворяет Хому Брута, призванного читать молитвы. Остальные — Соня Горелик, Елена Калинина, Полина Фетисова, Денис Кириллов и Александр Ленин — хуторяне и хуторянки, они же Вий как коллективное бессознательное. При этом Фетисова — иногда панночка, Кириллов — иногда ее отец, сотник.

Эти артисты — из тех, с кем Сенину интересно творить. Они, как и художественное руководство «Приюта», и постановочная бригада «Вия», по словам режиссера, ничего не боятся, готовы играть по его правилам и «дотрагиваться до собственных лимитов». Их он делает полноправными соавторами спектаклей (а в «Приюте» это уже пятая его премьера).

За вокал и оркестровки «Вия» отвечает Вячеслав Богатырев. Под его руководством артисты разучили свадебную украинскую народную песню «Горiла сосна». Лейтмотив спектакля про сосну, дивчину и ее косы звучит душевным многоголосием.

Отдельного внимания заслуживают декорация и видеоряд «Вия». Основа сценической конструкции, сделанной специально для этой премьеры, — большой куб. Это станок, построенный на накладной вращающейся платформе, которая снабжена светодиодными линейками, так что из-под дощатого пола, как из преисподней, льется инфернальный свет.

Куб поворачивается к зрителю то одной, то другой гранью. Четыре грани — это четыре проекционные системы. Первая — деревянные ворота, которые символизируют деревню, церковь или дом. Вторая грань куба затянута крафт-бумагой, через которую иногда прорываются ведьмочки и бесенята. Третья грань — обычная проекционная сетка, зато четвертая — хитрая стена, в которую вмонтированы два скрытых проектора с ультрашироким и с ультракоротким фокусом. Каждая плоскость работает для прямой проекции не только снаружи, но и изнутри. Проекторы, расположенные в полуметре от экрана, в нужный момент как бы «сшивают» картинку между собой, позволяя зрителю видеть единое изображение. Всего же в компьютерной партитуре спектакля 20 экранов, за работой которых следят видеоинженеры.

Видео, как и Вий, олицетворяет человеческий страх. Основной лейтмотив ролика — круги, в которых мелькает (каждая картинка длится меньше секунды) все, что визуально может быть вписано в круг. Начинается история с мелового круга (такой Хома чертил на полу вокруг себя), а затем начинается калейдоскоп из орнаментов, пентаграмм… Иногда ролик крутится одновременно в пяти белых обручах, затянутых крафтом, иногда разрастается во всю сцену, выходя за пределы. Еще одна, черно-белая проекция — с растущими деревьями, силуэтами домов, маковками церквей и звонящими колоколами — возникает на сорочке панночки, восставшей из гроба, раскинувшей руки в стороны и читающей монолог сладким голоском. Еще одна — с ожившими настенными фресками — движется по поверхности деревянных ворот…

Вычурной изобразительной истории, придуманной Сениным-художником, вторят костюмы и маски, сочиненные Ириной Арлачевой и исполненные бутафорами. У каждого из шести персонажей по две маски. Это носы, напоминающие венецианские карнавальные. Это красная борода, символизирующая Вия и надеваемая в пару к седому «гоголевскому» парику. Это головы кабана и лося, венки большие и маленькие, маски-«подушки» в три раза шире человеческого лица, маски с косами-дредами — карнавал ярмарочный.

Костюмы сосчитать сложнее, к тому же они трансформируются. Множество деталей, несчетное количество переодеваний, ненавязчивая стилизация под национальную одежду: льняные рубахи и сорочки с необработанными краями, двусторонние и многослойные юбки, накидки, косынки, жилеты и шубы… Венчает это костюмное неистовство двухметровая фигура Вия: косматый серый мех, натянутый на алюминиевый каркас, безразмерные рукава — загребущие руки, а вместо лица — застывшая маска смерти из фильма ужасов…

Однако же «Вий» у Сенина вовсе не страшный. Просто режиссер, забавляясь и эстетствуя, исследует на театре то, как формируется в нас живучая мифология смертельного страха.