Фроттаж, ежели вы не в курсе, — это когда в давке кто-то причинным местом трется о прижатую к нему часть тела близстоящей особы. Спектакль хореографа Анны Закусовой начинается с фонограммы «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — «Площадь Восстания». И мы видим россыпь немного шаржированных зарисовок: три парня и три девушки в вагоне метро — возникающие между ними напряжения, нейтральная попытка пробраться к выходу и вполне сексуально окрашенная попытка подклеиться, недотрога вспыхивает и пересаживается… о, вот и вышеупомянутый фроттаж! Жанр обозначен как пластический вербатим. Однако тут не просто упражнение «на наблюдения» — непременный элемент уроков актерского ремесла. Бытовые повседневные эпизоды перерастают в танцы (под всяческую музыку, от безжизненных электронных созвучий до советского ретро) и в пантомимические миниатюры.

Артисты «Этюд-театра» (кстати, здесь название, которое выбрала для себя эта молодая команда, как никогда оправданно) — выпускники выдающегося педагога Вениамина Фильштинского. Они вообще обучены на славу, в том числе — отличники по дисциплинам «сценическое движение» и «танец». Физические кондиции — залюбуешься: и ногу в почти вертикальный шпагат задерут, и колесом пройдут, на мостик встанут, партнеру ничего не стоит вскинуть партнершу на плечо горизонтально, как бревно, да таким манером и носить туда-сюда.

В обычном драматическом спектакле эдакое шло бы на аплодисменты. Однако в чисто пластическом сочинении — без пьесы, без слов — исполнители не достигают выразительности и точности каждого движения, с какими работают, скажем, лучшие балетные танцовщики, а сильны они тем же, чем вообще силен «Этюд-театр», — актерством. К примеру, пацаны вьются вокруг девчонки, соперничают — воздух явственно наполняется энергией агрессии, начинает искрить, драка неизбежна — и разражается, как гроза. Шариковую ручку чем назначили (в нашем воображении), тем она и станет: то длинной пахитоской в руке жеманной дамочки, а то вроде палки, бросая которую тренируют собаку, только собака тут — женщина.

Кстати, о ручке, вернее, ручках. Настоящее мастерство, как известно, не то, которым козыряют, а — которое незаметно. Герой Константина Малышева меланхолично измывается над героиней Алессандры Джунтини — позаставляв ее приносить ему брошенную ручку, бросает вторую, третью, наконец, вынимает из карманов пучки этих ручек и осыпает ими бедную девушку, севшую в отчаянье наземь, — не суметь ей ему угодить! Это яркая сильная метафора человеческих взаимоотношений. Но, кроме того, это еще и оселок того самого незаметного мастерства: кулис нет, все на сцене, не уходя, значит, до этого 40 минут актер двигался, имея в карманах десятки ручек, — это подвиг. Либо он их туда засунул так, что мы не заметили (на театральном жаргоне называется «подворовать»), — тоже ловкость выдающаяся.

Второй микроподвиг на премьере совершила Надежда Толубеева. Художница София Матвеева придумала два ряда кресел, как в метро, только движущихся, кроме них — голые черные стены (зала центра «Каннон Данс»). Героиня сверхэкспрессивно обвивает стоящего посередине героя, но сила притяжения—отталкивания отбрасывает ее вбок, к двери, рывок повторяется снова и снова. В какой—то момент актриса, с размаху впаявшись в стенку, задевает на ней клавишу выключателя. И, не теряя горячечного ритма, бросается на партнера. Успев выключить случайно зажженный верхний свет — мгновенно! Но для этой труппы такие координация и скорость реакции — элементарное владение профессией.