В суматохе открытия новой сцены Мариинского театра несколько в тени оказалась предпраздничная оперная премьера на сцене основной: художник-оформитель, а отныне и режиссер Изабелла Байвотер сотворила своего «Фауста». Результат получился не демоничным, но смешным — хорошее настроение после посещения спектакля гарантировано.

В первую очередь положительные эмоции зрителям гарантировало исполнение великой музыки Гуно: чарующий объемный звук, пронизанный то светом, то адскими сполохами, лился рекой, преодолевая пороги проблемной акустики исторической сцены Мариинки. На этом оставим восторги и поговорим о ее куда более инфернальных составляющих постановки.

Госпожа Байвотер — известный художник-постановщик, оформившая множество спектаклей на европейских подмостках. К сожалению, этот опыт не стал гарантией качественной режиссуры — действие движется сумбурно и приобретает отчетливость лишь в ключевых сценах, когда постановщик почти не отклоняется от первоисточника. Свою роль в постановочной суматошности играют и декорации: скрипящие огромные стены-трансформеры складываются и раскладываются, превращаясь то в кабинет ученого, то в церковь, то в приют Маргариты, а то и в кладбище — весьма, впрочем, забавное. Двигают эти стены прямо во время действия немые персонажи, обряженные чертями, упырями и т.п. У них есть еще функции: демонстрируя единство рода людского и потустороннего, рогатые и хвостатые инферналы вместе с горожанами весело кружатся в бравурном вальсе, услужливо поднося Маргарите новые и новые украшения, символизирующие совращение оной, а в финале коварно подбрасывают в ее апартаменты сверток, обозначающий убиенное дитя.

Говоря о первом составе исполнителей, в первую очередь отметим Алексея Маркова, исполняющего партию брата Маргариты Валентина — известная каватина «Dieu clement, o Dieu d’amour!» («Бог всесильный, Бог любви!») была весьма благосклонно встречена зрителями, и вообще исполнитель был в ударе, исключительно хорошо проведя свою партию. Те же слова можно адресовать и нашему прославленному басу Ильдару Абдразакову — отметим, правда, что знаменитые куплеты Мефистофеля в этот вечер прозвучали наименее сильно по сравнению с остальной его партией, особенно со сценой в церкви.

Бесспорная удача — кастинг на главные женские партии — Маргариты (Екатерина Гончарова) и ее воздыхателя, а точнее, воздыхательницы Зибель (Юлия Маточкина). Изабелла Байвотер решила обойтись без условностей и вывела Зибеля в виде прилежной и прямодушной гимназистки. Ее отношения с Маргаритой развиваются в парадигме безудержного обожания из арсенала институток благородных девиц: Юлия Маточкина поистине блеснула в этом небольшом образе.

Изабелла Байвотер наполнила спектакль аллюзиями и намеками понятными, похоже, ей одной. Видимо, чтобы показать присутствие тлена и смерти повсюду, режиссер превращает картину в знаменитом саду Маргариты в сцену на погосте и заставляет Зибеля собирать цветы для своей подруги на древних могилках. На явленном кладбище госпожа Байвотер решила упокоить среди прочих и самого доктора Фауста (на центральном надгробье так и написано — «Dr. Faust. 1547 — 1632»). Остается только предполагать, были ли эти экивоки в должной мере оценены основной массой зрителей — познакомиться с деталями эпитафий можно было только вооружившись увеличительной техникой. Вообще же, центральная могила пользовалась спросом: именно к ней возлагал цветочки Фауст (Сергей Семишкур), пропевая каватину «Salut! demeure chaste et pure» («Привет тебе, приют невинный!»), изначально обращенную все-таки к чистой обители Маргариты. Может, этот нестандартный режиссерский замысел и стал причиной некоторого замешательства исполнителя заглавной партии, что отразилось, в частности, на том, как он иногда брал верхние ноты?

Сама Маргарита, идя домой темной-темной ночью через темное кладбище, исполняет балладу о тульском короле, возлежа на той самой могиле. Получилось очень готично и, что главнее всего, ничуть не испортило отменного вокала Екатерины Гончаровой. Далее следовали шедевр за шедевром: сцена с драгоценностями, комический дуэт Мефистофеля с соседкой Маргариты Мартой (замечательная актерская работа Елены Витман) и обширный любовный дуэт Фауста и Маргариты, завершающий первое отделение.

Вторая часть постановки получилась не менее впечатляющей. Сцена же покаяния Маргариты в храме и вовсе вышла самой сильной и экстатичной во всем спектакле. Скромное Распятие притулилось на боковой стене, в центре же, на высоком постаменте то восседал, то принимал эффектные позы Мефистофель — Ильдар Абдразаков достиг просто какого-то апогея в момент проклятия Маргариты. Впечатление усиливалось кощунственной пластикой — Мефистофель копировал силуэт Спасителя, изображенного на проекции витража; в такт своему господину извивалась и злобная парочка демонов. Но и здесь невозможно было отвлечься от несуразности декораций, собранных по принципу содержимого дамской сумочки. На самой верхушке сооружения-трансформера спиной и кожистыми крыльями к зрителю восседал то ли гремлин, то ли горгулья. Казалось чудище сейчас поворотится звериным ликом в зал и церковь на сцене окончательно обратится в поганое капище, из-под пола выпрыгнет упомянутая выше могильная плита Фауста (если ее перевернуть, последняя строчка надгробной надписи превращается в страшное слово Satan, причем буква t оказывается стилизованной под латинский крест). И начнется знаменитая балетная Вальпургиева ночь. Но нет, ничего такого не произошло: чудище так и просидело все время задом, причуды надгробной типографики остались невостребованными, а сцена Вальпургиевой ночи и вовсе оказалась купированной. Зачем городили декорационный огород? Или, может, на премьере заело какой-то механизм и зритель не увидел всего задуманного?

Далее все происходит очень стремительно, печально и даже страшно: с помощью видеопроекции отдает Богу душу оправданная Маргарита, а на самого Фауста с дьявольским (каким же еще?) смехом надевает символизирующую окончательную погибель старческую маску Мефистофель — в то время как хор славит воскресшего Спасителя. Мефистофель, олицетворяя саму смерть, по-свойски похлопывает дедушку-Фауста по плечу, как бы говоря: «Эти райские песнопения не для тебя!» — запоминающаяся мизансцена. Режиссер сделала финал очень убедительным и безусловно перевешивающим огрехи предыдущих картин, за что и была вместе с Валерием Гергиевым и исполнителями главных партий удостоена заслуженной, а точнее — выстраданной овации. Что ж, аплодирующий зритель в целом прав, хотя принципы приглашения режиссеров на новые постановки не перестают удивлять поклонников Мариинки.