О книге Н. Аловерт «Две жизни. Воспоминания театрального фотографа».
Esterum Publishing, Frankfurt/Main, 2024. Издатель Л. Межебицкий, художник Ю. Кружнов
«Не падай духом, — сказала мама. — Сегодня поедешь отвозить фотографии, не забудь назвать настоящую цену. А не то ты все время работаешь даром». Хорошо сказать: назвать настоящую цену. Легче умереть.
В этом году Нине Аловерт исполнится 90 лет, и понятно, что настоящая цена ее фотографий на самом деле баснословна. Сотни замечательных и легендарных лиц, и судеб, и театральных мгновений обессмертил ее зоркий объектив.
Топонимика Ленинграда-Петербурга, дом на Биржевой, Невский проспект, Дворцовая площадь…
Люди, города, родные и «другие берега», страны, аэродромы и океаны.
Имена легендарные и полузабытые… знаменитые на весь мир и любимые только ею…
Она знает цену потерям посильнее, чем денежные. Но никогда не падала духом и не впадала в отчаяние. По крайней мере в огромной книге про это — ни звука.
Нина Николаевна проживает свою жизнь головокружительно, талантливо, азартно и бесстрашно.
Она подробно описала ее в книге. С феноменальной памятью воссоздав всех, кого любила и кто любил ее. Удивившись в финале: неужели это все с ней произошло?!
И действительно, неужели все описанное могло произойти с маленькой хрупкой женщиной (так похожей на принцессу из «Тени» Е. Шварца в воздушных своих газовых шарфиках… но только принцессу с трудовой биографией Золушки), прожившей, кажется, не две жизни, а тысячу и одну, и все неповторимые?
Потому что она проживала жизнь еще и каждого встреченного, и невстреченного тоже (как, например, ее отец). Всем этим жизням нашлось место в книге.
«Странное место — аэродром. Это всегда — другая, совсем отдельная страна. Когда я прилетела в Париж, таможенник спросил меня: откуда вы? Я растерялась. Откуда я, в самом деле? Из Америки? Из России? Из Нью-Джерси? На аэродроме все относительно. Кто я? Откуда я?..»
Она восстановила свою родословную.
Н. Акимов. Портрет Нины Аловерт. 1961 г.
«Моя фамилия — искусственная. Мой прадед был подкидышем — его нашли в начале XIX века на рудниках Аллаверды (Алаверди) между Грузией и Арменией. Его забрали русские рабочие и привезли в Воронеж, назвали Павлом и дали фамилию Аловерт».
Она рождена людьми, прошедшими тюрьмы, репрессии и ссылку, о расстреле отца осенью 1937-го смогла узнать только спустя полвека. В детстве она пережила войну и эвакуацию.
Она вспоминает слова своего крестного, сказанные ее молодой матери в 1930-е: «Дальнейшая борьба с советской властью сейчас бесполезна. Мы только все погибнем. Важнее зажечь огонь и сохранить его в надвигающейся ночи». Прямо будто в «Песни льда и пламени»: девиз дома Старков «зима близко», Winter is coming…
Красиво сказано. Как умели разговаривать в моем отечестве светлые люди в темные времена!.. Можно было бы сделать жизненным девизом. А можно и просто без девизов так прожить свою жизнь.
Н. Аловерт в доме-музее Вальтера Скотта. Абботсфорд, Шотландия. 2015 г.
Темные ночи сменялись короткими рассветами, после оттепели возвращались суровые зимы — Нинин огонь горел.
Она рано определилась с главным делом своей жизни. Хотя в юности металась, ей хотелось стать и актрисой, и балериной… она писала пьесы и чего только не…
Но!
«Классический балет есть замок красоты».
М. Барышников на репетиции балета «Дафнис и Хлоя». 1973 г.
Даже если этот замок выстроен в послевоенном Ленинграде, на сцене Мариинки, называвшейся сурово Кировским театром. Двенадцатилетней девочкой увидела Галину Уланову в «Спящей красавице» — это был 1947 год — и с тех пор не пропускала ее выступлений.
Она так напишет про это в своей книге: «Этот спектакль определил мою главную страсть в театральном мире — балет. Любовь не имеет „почему“, но, думаю, главное впечатление на меня произвела красота. Она для меня играет очень большую роль в искусстве. Так же, как и фантазия. А балет — это чистая фантазия. Я вообще не люблю реалистический театр. Нет, конечно, есть замечательные спектакли, которые мне очень нравились. Но на меня наибольшее впечатление, как в театре, так и в литературе, производит выдумка. Балет весь — выдумка. Что может быть менее реалистично в театре, чем балет? Но в этом есть своя логика, своя красота. Всякая выдумка для меня имеет совершенно непреодолимую силу».
О. Виноградов. 1976 г.
Через двадцать лет, в 1967-м, она увидит выпускной концерт Вагановки с главным, наверное, персонажем ее «замка красоты». Барышникова потом снимут тысячи мировых камер, на него будут наставлены «тысячи биноклей на оси» — но первой его танец сняла Нина.
И описала его появление так: «Он не выбежал на сцену, даже не вылетел. Он — вырвался, как будто им выстрелили из рогатки. И дело было не только в его потрясающей для ученика чистоте исполнения, не только в огромном прыжке, не только в музыкальности и бросающейся в глаза феноменальной координации движений. Он танцевал весело и увлеченно, как будто предчувствовал наше восхищение им.
Будто он и родился для того, чтобы поразить нас своим талантом. Он не был похож на ученика школы, он был законченным артистом, и мне казалось, что эту вариацию из „Дон-Кихота“ я вижу впервые. Он не исполнял движение, он сам и был движение, танец. Он ликовал, он был юн и счастлив, как будто знал, что завоюет весь мир. Пораженная, я схватила фотоаппарат и начала снимать».
Вот, собственно, начало ее судьбы театрального (главным образом балетного) фотографа: «пораженная, начала снимать»…
А. Лиепа (Петрушка). «Петрушка». 1990-е
Она снимала балетных и драматических актеров, спектакли.
В юности научилась снимать с заветного первого места во втором ряду: чтоб не быть замеченной из директорской ложи и чтобы щелчок камеры заглушил оркестр.
Она запечатлела мгновений и сюжетов столько, что ее фотопленки хватит обмотать земной шар и еще останется.
Для книги пришлось отобрать. Избранное.
Нина и структурировала книгу как фотограф.
Семейный альбом, ленинградский альбом, нью-йоркский альбом.
Детство, юность, мои университеты.
Мои друзья и компании.
Д. Вишнева, М. Гомес. «Дама с камелиями». Репетиция. 2010 г.
Дети и мужья. («У тебя были мужья? Не знаю, не знаю, ты всегда с фотоаппаратом ходила». Из разговоров с Михаилом Жванецким.)
В семидесятые она уезжала с детьми «навсегда», навеки, а потом связала берега через океаны — перелетев не только Атлантику, но и Тихий океан.
Ее друг Вадим Жук писал в то время песни о всех своих друзьях, отъезжающих в эмиграцию. Вот и про Нину написал покинувший нас недавно поэт и остроумец:
Не купишь журнала
с ее вдохновенными снимками,
И глаз не прищурит, и в дом свой не позовет.
Неужто, друзья,
мы навеки прощаемся с Нинкою?
Ах, Бог не допустит, и это не произойдет.
Бог не допустил, и это не произошло.
Ю. Григорович на пресс-конференции приглашает «невозвращенцев» в Россию. Нью-Йорк. Январь 1987 г.
Какой точный и безукоризненный выбор обложки: мы видим Нину, снимающую молодого Михаила Барышникова. Она чуть пригнулась, нацелилась и вместе со своим объективом отразилась в огромном зеркале репетиционно—го зала.
Две жизни — по разные стороны театрального Зазеркалья.
Две жизни, прожитые в России и Америке, по разные стороны океана, в двух городах: genius loci Нины — Петербурге и Нью-Йорке…
Сцена из спектакля «Роден». Балет Л. Якобсона. 2012 г.
Нина написала про свой переезд в Америку как про переезд через реку Стикс. «Эмиграция в то время была как переправа через реку мертвых. Мы начинали нашу новую жизнь, не понимая: мы умерли, а все наши друзья, оставшиеся на берегу, живы? Или мы живы на другом берегу реки, а оставшиеся умерли?..»
В ее книге все живы, шуршание листвы в осеннем Нью-Йорке перекликается с трамвайным звоном на Петроградской стороне. Все звенит в душе-копилке, подобно хрустальному невскому льду на Пасху…
Есть расставания и утраты.
Есть границы государств, морей и океанов, человеческих сил.
У личности нет границ, как нет и утраченного прошлого.
Книга свидетельствует: все здесь.
И ЗДЕСЬ собрано столько невероятных человеческих историй, актерских портретов и художественных впечатлений (к которым она «руку приложила», а вернее, фотокамеру), не на одну жизнь, на сотни…
Л. Федорова, А. Генис, П. Вайль, Б. Меттер, А. Орлов, С. Довлатов. Джерси-Сити. 1980 г.
Была когда-то замечательная книжная серия «Мой ХХ век».
Нинины воспоминания — не просто ее личный дневник: в них отразился русский двадцатый век (и частично двадцать первый).
П. Вайль, А. Генис в типографии. 1980 г.
Она прожила в Америке огромную интересную жизнь, но век ее — русский. Не потому, что она не освоилась в США — освоилась, и состоялась, и снимала звезд, она и сама стала звездой в своем деле. Но даже за океаном, на других берегах «второй», американской жизни она много снимала и описывала русское зарубежье: американское, парижское… Эти потрясающие лица танцоров, артистов, художников и писателей. Со всем их даром и трагизмом, огромностью, переломанностью и оборванностью судеб…
Но Нина от рождения, видимо, награждена жизненным даром — радостной душой, — и книга судеб двадцатого века читается как увлекательная авантюрная книга бытия.
С. Довлатов во время переезда в новое помещение редакции. 1981 г.
Если бы она просто издала альбом со своими фотографиями, ему уже не было бы цены. Просто как фотоальбому. Но театральный фотограф Нина Аловерт оказалась еще и блистательным писателем…
В книге собраны ее актерские портреты и балетные рецензии. Это не академическое искусствоведение, хотя про балет Нина знает все: и про его земные семь потов и море слез, и про небесные взлеты, и про чудные мгновенья, и про беспощадный бег времени… Но пишет об этом очень живым пером: с умной, проницательной и восхищенной любовью…
Она снимала звезд русского и мирового балета и драматического театра.
Ее ранние фотографии спектаклей Театра Комедии в 60-e Николай Павлович Акимов использовал в программках к спектаклям. Они были живые, снятые на лету, а не постановочные.
С. Юрский. Нью-Йорк. 1989 г.
Если я начну просто перечислять ее «избранное», это займет много страниц и легендарные имена будут выглядеть как неймдроппинг. Но у Нины все эти люди не drop, за всеми портретами дышат, как сказано, почва и судьба.
Юрский, Барышников, Эфрос, Алиса Фрейндлих, Алла Осипенко, Диана Вишнева, Морис Бежар, Роберт Уилсон, Пина Бауш…
«Кроме балета я снимала людей, которые меня окружали. Я не портретист. Но я считала, что раз я держу в руках фотоаппарат, то должна снимать своих соотечественников, чтобы сохранить для будущего память об этом уникальном явлении — третьей волне российской эмиграции». С ее портретов смотрят Бродский, Довлатов, Василий Аксенов, Эрнст Неизвестный. Они ни с чьих других портретов больше так не смотрят. «Умно и зорко».
И. Бродский. Нью-Йорк. 1984 г.
Сергей Юрский написал на ее фотографии: «Нина, Ниночка! Ты что-то знаешь о каждом из нас!»
Это правда: она что-то знала о каждом из них, кого снимала.
Вообще-то ее дед по материнской линии был крупным ученым в области оптики. Вот и ее оптический прицел, художественный зрачок, ее глаз-алмаз — не оттуда ли? Нет, деда не подвела. Высвечивала в человеке его тайный свет.
Как не подвела и другого деда, со стороны отца. Он издавал книги и журналы — Нина тоже преуспела, не в издательстве, так в писательстве. И собирательстве людей и мгновений их жизни. Этот дед был авантюрен и, лишившись после революция всего, на 82 году жизни написал пособие по беспроигрышной игре в рулетку. Не знаю, играла ли Нина Николаевна в своей жизни в рулетку. Но жизнь проживала как свободный человек, и ее вольный дух не смели нарушить никакие земные обстоятельства и препятствия.
В. Некрасов. Париж. 1980 г.
Можно сказать, что ее жизнь — убедительный реванш за все потери и катастрофы, которые припас ей русский ХХ век.
От книги остается чувство счастливого головокружения. Прочитав, хочется тут же к ней вернуться и прокрутить снова, как любимый фильм.
Она невероятно кинематографична. Это мог бы быть гениальный байопик.
Но, боюсь, не найдется в мире такой силы, которая справится с наплывом в кадрах сотен невероятных людей и событий.
На Нининых снимках застыл с гримасой мучительной улыбки и со съехавшим париком Мольер любимого артиста Сергея Юрского.
Алиса Фрейндлих, непокорная и смятенная Катарина, бьется и с возлюбленным, и с небесами, и никакого укрощения строптивой этот снимок не предвещает.
Постаревший Михаил Барышников читает стихи Бродского, так и не доехав до Петербурга… вызывает из небытия голос друга…
Галина Уланова танцует Аврору в «Спящей красавице», и зачарованные Нина с мамой не пропускают ни одного ее спектакля.
Джон Марковский парит над сценой вместе с гениальной Аллой Осипенко, а Геннадий Воропаев несет Аллу на руках по Невскому…
Многих персонажей ее жизни уже нет на белом свете, но в книге Нины они живые, вдохновенные, влюбленные и прекрасные — и уже никогда больше не умрут.
Текст как Воскрешение жизни. И фотографии тоже, конечно, мы будем счастливы, «благодаренье снимку…»
Жизнь промчалась и осталась. Проявилась и закрепилась в фиксаже фотографа.
Спасибо, Нина.
Май 2025 г.
Комментарии (0)