Ю. Яковлева. «Ленинградские сказки». Инсценировка М. Малухиной. РАМТ.
Режиссер Филипп Гуревич, художник Анна Агафонова

Осмысление темы войны в театре для подростков — задача непростая, но необходимая. Сегодня, когда кажется, что для этого не хватает ни слов, ни средств художественной выразительности, — каждая удачная театральная работа подобного рода, несомненно, становится событием. Интересно, что в ситуации, когда в целом не очень понятно, как говорить на языке театра о войне, режиссеры все чаще обращаются к жанру сказки. Вспоминается замечательный спектакль Тимура Кулова «Приключения Рустема» в Казанском татарском ТЮЗе им. Габдуллы Кариева — насыщенная, пронзительная и при этом легкая, игровая история мальчика, который, сорвав волшебный папоротник, становится невидимым и отправляется на фронт на поиски отца.

Сцена из спектакля. Фото М. Моисеевой

Обращаясь к совсем другим сказкам, где трагические события «большого террора», Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда показаны через восприятие детей, режиссер Филипп Гуревич поставил перед собой, казалось бы, непосильную задачу — включить в сценический текст одного спектакля объемный цикл «Ленинградские сказки» Юлии Яковлевой. Сложносочиненная инсценировка Марии Малухиной основана на четырех книгах (за скобками остались события первой части — «Дети ворона»). По сюжету пятикнижия, главные герои — двое братьев и сестра — Шурка (Владимир Зомерфельд), Бобка (Алексей Бобров) и Таня (Татьяна Матюхова) — переживают сначала потерю родителей, которые признаны врагами народа, а потом и начало войны, блокаду Ленинграда, эвакуацию… Прежняя картина мира рушится, навсегда отнимая у них беззаботное детство, и наступает новая реальность блокадных будней, где каждый день герои вынуждены сталкиваться со смертью и объяснять себе страшные события, которые невозможно осознать ребенку. Жанровое решение в этом цикле романов Яковлевой интересно еще и потому, что в нем отчетливо виден защитный механизм детской психики, реагирующей на травмирующие обстоятельства: неспособные пережить ужас войны, дети замещают реальность вымышленным миром, где страх смерти и голода предстает в виде злого духа Одина, где действуют другие физические и временные законы, где единственным защитником и проводником в прошлую жизнь оказывается любимый плюшевый мишка.

Следуя за автором, режиссер помещает героев в метафизическое пространство детских фантазий и страшных снов. Отказываясь от бытового пространства советских квартир и ландшафтов блокадного Ленинграда, художник Анна Агафонова создает на сцене таинственный сказочный лес, в котором будто застряли привычные предметы довоенной счастливой жизни: диван, велосипед, серванты, рояль. Все это подчеркивает пограничное состояние «междумирья» (между жизнью и смертью), где оказались герои.

Сцена из спектакля. Фото М. Моисеевой

Роли Тани, Вовки и Бобки исполняют актеры разных поколений, и, конечно, никто из них не стремится играть детей. Условное существование, которое задает режиссер, позволяет сохранить необходимую дистанцию, чтобы избежать ненужной комичности или гротеска и при этом удержать внутреннюю непосредственность, хрупкость и уязвимость героев.

Спектакль начинается сразу с блокадного Ленинграда. Родителей героев мы видим только в пространстве детских воспоминаний и из контекста узнаем о том, что они репрессированы. Лишившись всяческого присмотра со стороны взрослых, одинокие и голодающие, дети отправляются в эвакуацию, где их ждут единственные родственники — тетя Луша (пронзительная работа Нелли Уваровой) и дядя Яша (Константин Юрченко). С этого и начинается «мистическое путешествие» героев — именно так команда определяет жанр спектакля. В этом путешествии героям предстоит столкнуться с таким количеством горя и испытаний, которое способен вынести не каждый взрослый. Бобка, младший из братьев, едва не умирает от голода, Таня разлучается со своими братьями и присоединяется к санитарному батальону, Вовка не может привыкнуть к жизни в эвакуации, зная, что его сестра в опасности. Мистическое путешествие в глубины детского подсознания оказывается еще и путешествием навстречу друг другу и самому себе: герои в финале воссоединятся.

Сложная и объемная роль выходит у Владимира Зомерфельда. Его Вовка в течение спектакля проходит путь от растерянного ребенка до бунтующего подростка, разрываемого внутренними противоречиями, неготового приспособиться к жизни в неоднозначном, искалеченном войной мире.

А. Блохин (Один). Фото М. Моисеевой

В полной мере раскрывается и драматический диапазон Татьяны Матюховой. На долю девочки Тани выпадает больше всего испытаний. Именно ее глазами мы видим многие ужасы войны, и режиссер не пытается обойти «острые углы», поберечь зрителя. Однако интересно, как в сознании ребенка натуралистические подробности войны трансформируются в образы. Тела убитых здесь — огромные обезличенные куклы из войлока, умирающие от голода блокадники — перемотанные тряпьем существа в сизых масках, заменяющих лица, вместо крови льется березовый сок, вместо горьких слез — только звук размеренно приземляющихся на тарелку капель.

Гуревич удачно работает с визуальными образами, за счет которых и решены многие трагические сцены, разворачивающиеся на глазах у детей. Спектакль соткан из множества точных деталей и превращений. И, казалось бы, на минуту даже можно забыться, полностью погрузившись в фантазийный мир, но реальность идет по пятам за сказкой и то и дело бьет обухом по голове, не давая забыть о главном — горе и смерть совсем рядом. В этом смысле удивительно точно и при этом просто решена сцена с разбомбленным санитарным поездом, где оказалась и Таня. Молодые санитарки, с которыми девочка едва познакомилась, с трепетом и воодушевлением готовятся к встрече с солдатами. В балетных пачках, с накинутыми поверх солдатскими фуфайками, они щебечут и прихорашиваются, как школьницы, собирающиеся на танцы, и, втайне от суровой командирши, наслаждаются бог знает где раздобытым сокровищем — красной помадой. Молодые, звонкие девчонки красят губы… секунда, взрыв — и помада на лице размазывается кровоподтеками, бездыханные тела падают на землю в неслучившемся танце. Чудом в живых остаются Таня и лейтенант Соколова — та самая командирша батальона, которая скрывает за грубым голосом и под мужским бушлатом, туго затянутым ремнем, давно искалеченное, но еще совсем молодое женское сердце.

Сцена из спектакля. Фото М. Моисеевой

Два полярных персонажа — лейтенант Соколова и неговорящая девочка Сара, которую герои встречают уже после окончания войны, — выдающаяся работа молодой актрисы РАМТа Антонины Писаревой. Будучи востребованной в репертуаре театра, но в ролях иного характера (Василисса в «Василиссе», Синица в «Вадик поет свою музыку», Эми в «Волне», Элианта в «Мизантроп и я» и др.), Писарева, играя лейтенанта Соколову, проявляет мощный темперамент, питающий острохарактерную и не лишенную объема роль. Совершенно в ином образе появляется она уже в конце истории: маленькую и почти немую девочку Сару приводит дядя Вовки и Бобки, с которым после возвращения из эвакуации живут мальчики, в надежде, что она заменит им так и не нашедшуюся сестру Таню. С этим категорически не согласен Вовка, которому еще предстоит узнать историю Сары и полюбить ее как родную. Дар речи девочка на самом деле не потеряла, но упорно молчит с тех самых пор, как на ее глазах погибла мать, Сару же спас немецкий солдат, строго ей наказавший никому и никогда об этом не рассказывать.

Наравне с темами противостояния смерти и ценности человеческой жизни в спектакле живет тема сострадания и любви к ближнему, на которую дети порой оказываются способны куда больше взрослых. Умение разделить чужое горе не раз становится душеспасительным для Вовки. А горе на войне повсеместно, и мальчик встречается с ним на каждом шагу: будь то осиротевшая Сара, или потерявшая грудного ребенка тетя Луша, или даже маленький Бобка, лишившийся любимого мишки, который напоминал ему о родителях и довоенной жизни. Именно незачерствевшее сердце и способность к состраданию делают героев на долечку сильнее самой смерти.

Сцена из спектакля. Фото М. Моисеевой

Со смертью у детей в их полуфантазийном мире вообще особые отношения. Она предстает в виде злого духа Одина, который либо посылает за героями по пятам своих вечных спутников/слуг (внешне безобидный дуэт Алексея Блохина и Татьяны Курьяновой, которые сами напоминают детей в вельветовых шортиках и очках от астигматизма), либо приходит сам в образе темного рыцаря в доспехах (Алексей Блохин) и предлагает сыграть в шахматы (явная аллюзия на «Седьмую печать» Бергмана). Смерть можно напугать, обхитрить, вступить в диалог и даже договориться. Но договор этот будет жуткий, совсем не сказочный: например, пожертвовать глазом, если хочешь спасти сестру. Смерть воспринимается героями как рок, с которым тем не менее надо бороться всеми возможными способами. Однако смерть, причиненная собственноручно кому-то другому, не поддается объяснению в невинном детском сознании и воспринимается как самый страшный грех. Именно с этим сталкивается Таня, когда ее наконец находит Вовка и уговаривает вернуться. За долгое время разлуки, пережив много боли и страданий, Таня не только видела смерть, но и сама становилась ее причиной. «Я не могу. Я тоже стреляла», — говорит девочка, и из ее карманов нескончаемым потоком сыплются на землю пустые гильзы.

История завершается размышлением о природе зла как такового. Никто ни при каких обстоятельствах не вправе лишать другого жизни. И в то же время любовь и милосердие дарят особую силу, способную сражаться со злом. Эти прописные истины кажутся в финале необходимыми и дарящими слабую надежду на то, что еще не все потеряно. Вовке удается убедить в этом Таню, и брат с сестрой снова воссоединяются. Ведь любовь иногда побеждает. Хочется верить, что не тольков сказках.

Май 2024 г.