Р. Губаева. «Возвращение Тукая». Татарский государственный академический театр имени Галиасгара Камала.
Режиссер и художник Айдар Заббаров

Понятно, как рискованно пытаться на сцене очеловечить фигуру, являющуюся в течение века (со сталинских времен) абсолютным республиканским символом, чьим именем названы не только улицы и площади, но также и международный аэропорт, и государственная премия в области культуры. Памятников — более двадцати, в городах России, Турции, Казахстана. В разные десятилетия — изображения на коробках конфет, обертках мыла, школьных тетрадях… «Образ Тукая по большому счету был искусственно сконструирован татарскими литературоведами за счет умышленного умалчивания, перелицовывания фактов и даже прямой резекции неудобных моментов из жизни и биографии татарского поэта», — писал автор нового исследования о Тукае Азат Ахунов¹.

Л. Файзуллина (Зайтуна), Э. Талипов (Габдулла Тукай). Фото Ф. Гарифуллина

Чтобы создать собственного «Пушкина» для каждого из народов СССР, «ставились определенные критерии: выходец из низов, борец с режимом (царизмом, „бесчеловечным буржуазным строем“), человек с высокими моральными качествами и т. д. И если под это дело не подходили определенные моменты биографии, то их безжалостно вымарывали или подвергали ретуши»².

Театр может открыть не такого Габдуллу Тукая, какого изучают в школе и увековечивают в граните. Можноразглядеть лирического поэта, человека ломкого и шального, не дожившего до 27 лет, с невероятным внутренним драматизмом, с очевидной гениальностью и глубокими душевными сломами. Сын муллы, сменивший в детстве восемь (восемь!) приемных семей, выпускник медресе, автор тридцати поэтических сборников, переводчик романтиков Гейне, Байрона, Шиллера, Лермонтова, кумир казанских интеллектуалов, душа разгульных компаний. Тукай признавался: «Днем общаюсь с Галиасгаром Камалом, Галимджаном Ибрагимовым, особенно с Фатихом Амирханом и другими интеллигентами. А вечером иду в соседнее питейное заведение и общаюсь с кожевниками, мясниками, извозчиками, жуликами»³. В понимании востоковеда А. Ахунова, «Тукай — это комок противоречий, страхов и комплексов… Для него не существовало авторитетов, он разочаровался в людях», в его психологии есть «протест глубоко одинокого человека, обиженного на весь мир, человека, до конца не изжившего комплекса мальчика-сиротинушки»⁴.

Нрав поэта не укладывался в обыденные формы. Увлекшись толстовством, он на целое лето предстал перед людьми «в одной рубахе, перехваченной на бедрах женской шалью, и преспокойно так ходил. Правда, в идеологически выглаженных источниках шаль превращается в женский пояс, а об отсутствии штанов там и вовсе деликатно умолчали»⁵ (и это в исламском обществе, впрочем, в эпоху модерна!). Его жизнь — настоящее двоемирие. Этому человеку принадлежит стихотворение со словами:

Но преходящи времена,
     и мир мне тесен бренный,
Пригнуться — значит совершить
     перед собой измену.
А я стремлюсь туда, где место,
     время — вечны. В вечность!

Женщин он категорически избегал, хотя знаменитый поэт их магнетически притягивал. Кому адресована его печальная любовная лирика, неизвестно, тайной за семью печатями остается его подлинная личная жизнь. Тукай любил петь и свои стихи пропевал. Не писал для театра, хотя именно он придумал название для первой татарской труппы — «Сайяр» («Странствующие»); с одним из основателей национального театра артистом Габдуллой Кариевым после переезда в Казань жил в одной комнате (впоследствии Кариева похоронили рядом с Тукаем), с другим основателем, драматургом Галиасгаром Камалом, тесно дружил. В творчестве он проникновенный лирик, сказочник, ядовитый сатирик, публицист, яростный пропагандист либеральных идей, считавший миссией своего поколения развитие национального сознания и просвещение татарского народа. Начало XX века — эпоха национального возрождения татар, с несколькими партиями, принципиальными полемиками, газетами разных направлений, и в это Тукай был азартно вовлечен. В годы жизни Тукая в Казани (с 1907 по 1913-й) произошла резкая социальная эволюция — от идей национального возрождения татарского общества до жесткой русификации при Столыпине. Сложной была и философская эволюция самого Тукая с пересекающимися параболами ислама, национальной идентичности и европейской интеграции. Это личность, потрясающая именно своей уникальностью, глубиной, сложностью, и потенциально восхитительная фигура для театрального воплощения. За всю историю на драматической сцене были лишь два сценических рождения этого образа, ограниченные рамками советской идеологии.

Сцена из спектакля. Фото Ф. Гарифуллина

Еще одно понимание феномена Тукая — в том, что это мистификация: «То есть на самом деле никакого Тукая как живого человека не было, это был псевдоним группы литераторов вокруг Фатиха Амирхана». Такое мнение писатель Айдар Хусаинов мотивирует не только литературными и социальными идеями эпохи («Тукай был дан татарам как пример того, каким надо быть новым татарином»), но и тем, например, что на многочисленных фотографиях Тукая изображены разные люди (кстати, очень похоже, что так!), и еще: «в могиле Тукая при реконструкции нашли надгробье с надписью: „Мария Андреевна Толстая. Род. 17 апреля 1827 г. Сконч. 9 февраля 1893 г.“»⁶. Если А. Хусаинов, доказывающий эту теорию, не прав, все же очень интересно увидеть неидентичность реального человека и фигуры, вошедшей в историю. Если говорить о параллелях феномена национального поэта, то ведь так же с Шекспиром — кем он был…

Когда-нибудь придет время «сложного» Тукая на сцене.

Драматург Резеда Губаева с предельной осторожностью отнеслась к интерпретации образа классика, как будто известного каждому зрителю. Среди источников пьесы названы общепризнанные книги разных лет (1952, 1956, 1976, 2012, 2021) и нет «спорных» новых работ А. Ахунова, Л. Губаевой, М. Фридериха, А. Хусаинова. И даже при этом после показа нескольких сцен на юбилее поэта в Казани «спектакль обсуждали на заседании Госсовета. Руководитель фракции КПРФ Хафиз Миргалимов, руководитель комитета по экологии, агропромышленной и продовольственной политике Азат Хамаев его осуждали — мол, таким Тукая показывать нельзя»⁷.

Поддержку пьесы аргументируют тем, что в ней поэт изображен так, как принято: «Губаева строит текст на основе воспоминаний, которые напечатаны в официальных изданиях. Он не пьет, не курит, влюблен в Зайтуну Мавлюдову»⁸ (как полагается
думать, но это неправда).

Конструкция пьесы — повествовательная, жизнеописательная, без выраженного структурного драматического конфликта.

Э. Талипов (Габдулла Тукай). Фото Ф. Гарифуллина

Герою противостоит жадность издателей, его преследует несчастливое детство, непобедимая болезнь. Акцента навнутреннем драматизме, творческом одиночестве и социально-философских полемиках с современниками нет. Глубокая уникальность небанальной фигуры Тукая иногда косвенно подразумевается в репликах персонажей — деятелей культуры, окружавших поэта. Они догадываются (тут используется текст мемуаров), что в его одинокой душе всё было устроено как-то иначе, чем на поверхности. Но главная идея драматурга — превратить портрет из учебника литературы, пафосный государственный памятник в живую фигуру в измерениях быта. «Человек, как и все мы», говорится в прологе. Выбран способ очеловечивания мифологизированной фигуры через приближение к обыденности, через упрощение.

На повествовательность пьесы повлияло и то, что слова персонажей взяты из опубликованных воспоминаний, а между «действенными» сценами включены их рассуждения из будущего, в котором Тукая уже нет, а также цитаты из мемуаров и исторической литературы, некоторые из них по стилю не разговорные, а литературные, пафосные. Другой план, возникающий в пьесе, — отрывки из публицистики Тукая о просвещении татарского народа, его самосознании и судьбе; хотя это не создает собственно драматических отношений, необходимых пьесе, но само по себе воспринимается содержательно, актуально и познавательно для понимания идей Тукая (впрочем, не театральным способом). Документальность (если относить опубликованные мемуары к фиксации реальной жизни) сочетается с чистым вымыслом, и самому Тукаю вольно приписаны «закадровые» объяснения его поведения (например, об отношениях с Зайтуной).

Режиссер Айдар Заббаров поставил игровой, «этюдный» спектакль, с юмором и лиричной интонацией. Действие строится в монтаже коротких эпизодов, открыто театрально, условно, на пустом площадном помосте между половинами амфитеатра, куда выносят только необходимые предметы, и сопровождается веселой, легкой или нежной «сказочной» музыкой — как мерцающие воспоминания об утраченном времени. Поэтику воспоминаний создает световое решение — наплывы сценок, появляющихся из темноты и в ней растворяющихся. Поэтического рода и образ толпы, врывающейся на помост и исчезающей, — то это вереница нищенок, появившихся как фурии, когда одной из них Тукай бросил монетку, то зрители поэтического вечера, то пассажиры трамвая, толпа на пристани, то крысы — ночные гости его жилища. С этими крысами, кстати, — одна из лучших сцен: изображаются они лишь внезапным появлением рук артистов за помостом и требовательным визгом-хохотом, а Тукай, испробовав многие способы защиты и нападения (изображает орущего кота в вывернутом наизнанку тулупе, а крысы скептически это шоу наблюдают), вступает с ними в дипломатические переговоры и со своей стороны соглашается передавать им часть провизии. Крысы начинают с ним полемику, и он вступает с ними в спор как с представителями подпольной печати, бытовая комическая сценка превращается в публицистическую. Комических сценок в спектакле много. Тукая обсуждают в редакции, не узнав, что он при этом присутствует, до тех пор, пока он не начинает декламировать свои стихи. Квартирная хозяйка заслушивается, как он поет («Весь день бы слушала»), он объявляет, что поет только за деньги, она ретируется («Ненавижу песни», — теперь объявляет она, это — блестящая характерная роль Халимы Искандеровой). Тукай с коллегами-журналистами издевается над глупым издателем-«патриотом», делающим комплименты поэту, желающим на нем заработать, но не имеющим представления о его стихах, и их шутки переходят в кабаретный танец. Правда, тут еще вставлена ядовитая эпиграмма Тукая, направленная против мнимых радетелей за народ. Рядом сценки трогательные: уже взрослый и прославленный поэт, он снова и снова катается с мальчишками на карусели — компенсирует то, что было недоступно ему в детстве. Поэту впервые подарили пишущую машинку — он остается с ней, как с другом-волшебником, и читает стихи. Только движение, почти танец в сцене свидания с Зайтуной — лассо, накинутые на талии обоих, разводят их в стороны и не дают им соединиться. Кульминацией в эмоциональном развитии спектакля можно считать сцену поэтического вечера в Восточном клубе, когда Тукай забывает строчку, и вся публика хором подхватывает его сочинение, и вслед за этим он и его товарищи, поддерживающие его на этом вечере, читают несколько философских печальных стихотворений. Эти товарищи окружают фигуру Тукая от начала спектакля — реальные выдающиеся деятели татарского просвещения: прозаик Фатых Амирхан, журналист Гариф Латиф, драматург Галиасгар Камал, поэт и переводчик Сагит Сунчелей. В общем, это неблагодарные роли: драматургия не дает возможности индивидуализировать их характеры, композиционно они остаются «интервьюерами» поэта, присутствующими при нем, реагирующими на него, реальная функция этих персонажей — произносить отрывки из воспоминаний с признаниями, что не оценили его глубины.

Самое принципиальное, что в образе Габдуллы Тукая театр полностью избежал атрибутов шаблонной фигуры «народного поэта» с горящим вдохновенным взором, с чертами резонерства, «мудрости», сочетающейся с характерностью «простоты». Артист Эмиль Талипов (отличающийся какой-то особенной правдивостью сценической жизни) отказывается от масштабности и пафоса «героя». Мы видим Тукая скромным, угловатым, открытым и обаятельным, немного нервным, слегка ироничным искренним парнем. Из характерных красок можно заметить скованную, как бы «деревянную» походку человека, не привыкшего к публичности, и остроту реакций. Тукай показан по-человечески. И он по-человечески разнообразен в своем повседневном существовании: азартный, когда играет в мяч и катается на карусели с мальчишками, печально-нежный с приемной матерью, встреченной им через много лет (не то в реальности, не то в воображении), саркастичный с проходимцем-издателем, азартно-отважный в укрощении крыс, смущенно-счастливый на поэтическом вечере. Лишь на несколько секунд он выходит из обыденной реальности, когда остается один (ну, с любимой партнершей —пишущей машинкой) и сочиняет стихи, предчувствуя границу жизни:

…Я, распевая песни, встречу смерть.
Сам Азраил не запретит мне петь.
— Я ухожу, но вы-то — остаетесь! —
Скажу я, собираясь умереть.

Проходят секунды, и образ возвращается в то измерение, которое выбрали создатели спектакля. Он — «человек, как и все мы».

Возможно, это необходимые стадии: сперва отказаться от шаблона изображения великого человека, стереть глянец, демифологизировать, изъять его из учебника и понять, что он принадлежит жизни в ее полноте («как и все мы»), но потом, на другой стадии все же можно пытаться увидеть, что человек, отмеченный невероятным талантом, совсем не «как и все».

Лично я считаю создание байопиков великих творческих людей в принципе невозможным. Что присуще чудесному поэту — безграничное легкое воображение, чувство слова, музыкальность мышления, ощущение мироздания… Как это показать?

В русской культуре в советское время мы «проходили» это, например, с Пушкиным, с Чайковским. Ой, как неудачно. А вот британец Шекспир, суперсимвол Туманного Альбиона. Он постоянный персонаж романов, спектаклей и фильмов. Но никогда не иллюстрация энциклопедии, а именно персонаж в конкретном и субъективном (часто актуализированном) восприятии авторов, и важен для авторов не Шекспир сам по себе, а то смысловое пространство, в которое они хотят погрузить наши мысли и чувства и где может присутствовать такой образ, как Шекспир. Хороший портрет в искусстве — это попытка разобраться в сложной загадке. Вот этот феномен сложной (без упрощения) загадки может вести к произведению, адекватному творчеству искомой фигуры. История драматургии доказывает: великие люди становились персонажами произведений с конкретной проблематикой. «Моцарт и Сальери» Пушкина, «Цезарь и Клеопатра» Шоу, «Мольер» Булгакова, «Жизнь Галилея» Брехта — это совсем не биографии Моцарта, Клеопатры, Мольера, Галилея, а оригинальные философские художественные конструкции Пушкина, Шоу, Булгакова, Брехта, где исторические фигуры — такие же персонажи, как вымышленные Онегин, Дулиттл, Мастер, Шен-Те.

В любом случае, спектакль, наполненный печальной и нежной любовью к Тукаю, вызывает и у зрителей любовь и желание читать поэта, узнавать о нем больше, больше, понимать его по-своему.

Август 2024 г.

1Ахунов А. "Табу с образа Тукая не снято, он до сих пор находится в когорте святых // Бизнес Online. 2021. 26 дек. URL: https://www.business-gazeta.ru/article/534423?ysclid=lytzsqdzsy539059550 (дата обращения: 12.08.2024).
2 Там же.
3 Гил Н. Ф. Габдулла Тукай. Имя скромное мое: [Электронный ресурс]. URL: http://samlib.ru/g/gil_n_f/gabdullatukai2.shtml (дата обращения: 12.08.2024).
4 Ахунов А. Просто Тукай. Цит по: Кадыров О. Мифы вокруг Тукая // Габдулла Тукай: Интернет-портал, посвященный Габдулле Тукаю. URL: http://gabdullatukay.ru/rus/tukay-science/scientists/oktyabr-kadyrov-mify-vokrug-tukaya/ (дата обращения: 12.08.2024).
5 Губаева Л. Габдулла Тукай: татарское «наше всё» // Реальное время. 2022. 31 июля. URL: https://realnoevremya.ru/articles/257149-gabdulla-tukay-tatarskoe-nashe-vs (дата обращения: 12.08.2024).
6 Хусаинов А. Как был придуман поэт Габдулла Тукай: [Электронный ресурс. URL: https://husainov.com/node/4054?ysclid=lzredpf9je89102142 (дата обращения: 12.08.2024).
7 Кашапов Р. Габдулла, его друзья и Зайтуна, которой пришлось уехать // Реальное время. 2024. 3 мая. URL: https://realnoevremya.ru/articles/308218-v-kamalovskom-teatre-premera-spektaklya-kazanga-tukay-kaytkan?ysclid=lzbc9njnw996150369 (дата обращения: 12.08.2024).
8 Там же.