«Кроткая. Монтаж». По мотивам повести Ф. М. Достоевского. ТЮЗ им. А. А. Брянцева.
Режиссер Артем Злобин, художник Алена Ромашкина

«Время разрушает всё». Этой фразой заканчивается (или начинается) фильм Гаспара Ноэ «Необратимость». Шокирующая история человеческой жестокости, рассказанная в обратную сторону. Зритель знает все самое страшное, что произойдет. Вывернутый нарратив ведет его в то благостное время, когда еще ничего не случилось. Из мрачного ночного Парижа с притоном-лабиринтом «Аквариум» и инфернальным красным коридором — в мирный парк с лежаками на мягком газоне и резвящимися детьми. Из преисподней в райский сад. Кровь, насилие, раскуроченный огнетушителем череп и распластанное под насильником женское тело остаются для зрителя позади кошмарным прерывистым сном героини Моники Беллуччи. Но разрушение необратимо. Стоит только восстановить хронологию событий…

Спектакль «Кроткая. Монтаж», как и фильм «Необратимость», начинается с финальных титров. Актеры выходят на поклон под стильный синти-поп. Титры плывут на экранах, оформленных как окна. «Кроткая» у Достоевского тоже ретроспективна, вся повесть — это попытка рассказчика собрать «мысли в точку» прямо над трупом жены и разобраться, что же все-таки произошло и почему. День ее смерти уходит в невыносимую ночь. Сознание воспалено, мысли путаются и противоречат друг другу. Завязка — смерть, и она необратима, как ни крути кинопленку.

дят на поклон под стильИ. Стрюк (Он), М. Владыкина (Она). Фото Е. Лучшевой

Формообразующий принцип спектакля — тот самый монтаж, фигурирующий в названии. «Кроткая» соткана из этюдов, в которые периодически вмонтируются отрывки из фильмов и клипов. Артем Злобин ассоциативно расширяет историю, обращаясь к творчеству Ларса фон Триера, Гаспара Ноэ и Ланы дель Рей. Ассоциативный монтаж здесь как игра на тему. Спектакль, словно коллаж, вбирает в себя фактуры произведений, вдохновивших создателей.

За титрами следует отрывок из фильма «Рассекая волны» Ларса фон Триера. Это сцена, в которой главная героиня Бесс Макнилл просит у священнослужителей местной церкви благословения на брак с чужаком Яном. Грозные седые мужчины спрашивают девушку, может ли она назвать хоть одну реальную ценность, которую чужаки принесли с собой. «Музыку», — отвечает с детской улыбкой Бесс. Это крючок, за который цепляется ассоциация. У Достоевского поворотным является момент, когда герой слышит пение Кроткой и с его глаз спадает пелена. Она запела, потому что забыла про него, про мужа-тирана. У Злобина вообще сюжетная линия Кроткой (Милана Владыкина) начинается и заканчивается песней. До встречи с Ним (Иван Стрюк) Она поет песню Ланы дель Рей, как уличная музыкантша, с табличкой на шее «Гувернантка, согласна в отъезд». И перед самоубийством поет. Так Она утверждает себя, музыка — это ее самость и свобода.

«Рассекая волны». Кадры из фильма

«Рассекая волны». Кадры из фильма

Бесс Макнилл в фильме совсем ребенок. У нее детские ужимки, озорная улыбка и большие удивленные глаза, которыми она смотрит на мир иначе, чем окружающие. Главное — это ее детская вера в Бога, наивная, но абсолютная. Она почти Соня Мармеладова, святая грешница. Ян получает травму и оказывается почти полностью парализован. Он просит молодую жену найти любовника и рассказывать ему об их интимной жизни. Бесс делает это, несмотря на порицание, издевки, осуждение церкви. Шпана закидывает ее камнями. Ради Яна она практически становится проституткой, которой моряки расцарапывают ножом спину. Она приносит себя в жертву, обрекает на позор, а потом и на смерть. И случается чудо — Ян встает на ноги, а по маленькой замученной Бесс звонят небесные колокола.

М. Владыкина (Она). Фото Е. Лучшевой

Злобинская Кроткая вторит триеровской героине. Она тоже совсем девочка, немного неуклюжая, заикающаяся, в больших очках. Играет со свадебными лебедями из полотенец, «прикармливает» бумажками робот-пылесос. На экранах то и дело появляется рельеф с изображением Христа в терновом венце (художник по видео Александра Магелатова). Венец окрашивается красным и опутывает рельеф, как колючая проволока. В Ней тоже есть жертвенность, но иной природы. Она жертва как лирическая героиня песен Ланы дель Рей. «Он избил меня, и его удары казались мне поцелуями», — поется в песне Ultraviolence в сцене свадьбы. Песни дель Рей — это баллады о болезненной, надломленной, унижающей любви, которая прорастает в героине, как ядовитый цветок, и ей не остается ничего, кроме как начать получать удовольствие от своих страданий. «На земле богов и чудовищ я была ангелом», — поет Кроткая в самом начале. «Невинность потеряна, невинность потеряна».

Сцена из спектакля. Фото Е. Лучшевой

Повесть Достоевского очень легко опошлить в пересказе, и Злобин играет на этом. Центром сцены становится большая кровать. Семейное ложе, спальня — самое бытовое и земное, что можно представить. По полу спальни скользит настоящий робот-пылесос. Из окон-экранов открывается вид на мрачный двор-колодец в ночи. Мы будто подглядываем за семейной драмой, которая происходит где-то там, за стенкой, за металлическими дверями, за опущенной шторой. Но в то же время пространство спектакля внебытовое, сновидческое. Сцена — это черепная коробка, «подполье», в котором герой изолируется от мира людей, место его воспоминаний и миражей. У артистов слегка набеленные лица, волосы уложены гелем так, чтобы тонкие прядки спадали к лицу. Есть в них что-то готическое, вампирское, иномирное. Они — призраки мысли, воспоминания.

А. Лебедь (Лукерья), И. Стрюк (Он). Фото Е. Лучшевой

В спектакле нет явной вертикали, которая как будто напрашивается в связи со сценической историей «Кроткой» (легендарный спектакль Льва Додина 1981 года в БДТ) и именем Достоевского вообще. Изображение Христа здесь только символ жертвенности и страданий. Вместо иконы, с которой Кроткая прыгает из окна, клип Ланы дель Рей. Злобина не интересуют религиозно-философские искания, он осмысляет произведение игрово.

Как в предыдущих двух спектаклях молодого режиссера («Магазин» в НДТ и «Научи меня любить» в Театре на Васильевском), в «Кроткой» задействованы три актера. Два основных героя и один служебный, связующий персонаж. Он, Она и служанка Лукерья (Анна Лебедь). Роль служанки схожа с ролью следовательницы в «Научи меня любить». Это взгляд со стороны, медиатор. Лукерья выражает всеобщее сочувствие к Кроткой, защищает ее, но в самую трудную минуту не может сделать ничего, кроме как натянуть на глаза маску для сна. Анна Лебедь, как вихрь, летает по сцене в попытке разогнать ледяной воздух, медленно сочащийся из подполья. Она разряжает обстановку юмором и неунывающим артистизмом. Лукерья подхватывает речь героя-рассказчика, встает с ним на равных, вступает в поединок за юную госпожу, пытается удержать его от расправы, и вдруг — поцелуй… Заигралась, увлеклась. Больше речи не будет об этой интрижке. Но в Булонь Лукерья полетит в шикарной шубе. Вовремя закрыла глаза? Ведь и у Достоевского с самого начала служанку подкупают.

И. Стрюк (Он). Фото Е. Лучшевой

Семейную жизнь Злобин показывает как непрекращающуюся дуэль. Центр всего — пистолет. Он всегда где-то рядом и всегда заряжен, переходит от одного к другому и в любой момент может выстрелить.

Кроткая приносит поднос с кофе. Муж пьет, они неловко улыбаются друг другу. Перемирие? Она собирается уходить, но он взводит курок. Падает поднос, с грохотом разлетается столовое серебро.

У супругов странная тяга к дулу пистолета. Непонятно, чего они хотят больше — убить друг друга или себя. В роковую ночь Кроткая хватает пистолет и целится в спящего мужа. Он просыпается и сам направляет оружие прямо себе в лоб.

Все физическое взаимодействие превращается в насилие. Неспроста вместо обручальных колец — пластыри на безымянных пальцах. Поглаживание щеки перерастает в пощечину, ласковая щекотка в издевательское домогательство.

Милана Владыкина играет спектакль практически без слов. Она олененок, хрупкая и беззащитная в своем белом кружевном костюме, но очень живая и даже бойкая. Ближе к финалу бьющийся в ней огонек постепенно угасает. «Булонь, Булонь!» — кричит счастливая Лукерья, прыгает с Кроткой на кровати. А та вроде и рада, но огонек погас. Она кашляет кровью. Кроткая в одеяле поднимается на кровать-сцену, отрывает пластырь-кольцо и поет свою финальную песню. На экранах сверху вниз плывут окна двора-колодца. Ее похоронят в выдвижном ящике их общей когда-то кровати.

Иван Стрюк угрюмый, нервный, с синяками под глазами. Петербургский интеллектуал-социопат в большом пальто, весь в черном. Статен и даже красив. Он начинает свой рассказ с чувством холодного самодовольства. Но со временем становится все более издерганным, неуверенным, мнительным. Стрюк ведет сквозь спектакль рваную линию персонажа-неврастеника, который в конце оказывается абсолютно раздавлен и потерян. Он последовательно уничтожает попавшего в его власть человека, потому что сам когда-то был унижен и практически уничтожен. В то же время он губит свой последний шанс, единственное в мире любимое и самое дорогое существо. Больше всего герой Достоевского боится показаться смешным человеком. У Злобина финальная его исповедь о несостоявшейся дуэли и изгнании из полка сделана как стендап.

В конце спектакля Он оказывается раздет почти до нижнего белья. В белоснежных подштанниках и рубашке, в черных ботинках он похож на уставшего члена банды Алекса из фильма «Заводной апельсин». Give me all of that ultraviolence. Дело идет к ночи, а он так и не понял, почему она выпрыгнула из окна. Он сидит на кровати, а перед ним кучка пыли, вытряхнутая из пылесоса, — пригоршня праха. Это та самая «горстка крови», которая в повести вышла из ее рта после падения. Десертная ложка. Все, что от нее осталось. Робот-пылесос, воплощение неживого, скользит по опустевшей кровати. Теперь только Он и бездушный кругляшок. «Все мертво, и всюду мертвецы».

Август 2024 г.