СВЕТЛАНА ГРУНИНА В СПЕКТАКЛЕ «КОЗЛИНАЯ ПЕСНЬ»

— Всё. Кончилась мечта моя…
— А ты кто?
— Культура. Ёптыть.

В первой сцене «Козлиной песни», пока чык-чырыкают воробьи — Худяков, Кормилкин и Мезенин, — Грунина в белом невесомом платье и кирзовых сапогах в полупьяной, полутомной манере крутится на месте, делая нечто похожее на балетные па. Позже она иронично представляется Культурой. У всех актеров спектакля не одна роль, у Груниной в том числе. Она надевает множество масок: соединяющая «мир в стройное гармоническое единство» мещанка Марья Петровна Далматова, «народный поэт» (на деле скукоженный гопник) Троицын, несколько проституток, воодушевленная и не от мира сего жена Сентября. Каждая из этих масок — грань культуры.

С. Грунина в спектакле. Фото А. Коптяева

Далматова поначалу кажется смешной, нелепой, несуразной. Она по-детски смешно демонстрирует Тептелкину (Александр Худяков) свой наряд, бегает перед ним, не отрывая ног от пола, и шуршит юбкой. Грунина не переставая морщит лицо, кривит рот, все время показывая зубы. Она неловко поправляет очки, при этом постоянно касается линз, пачкая их. Разговаривает она тоже будто по-детски, шепелявит, иногда запинается, торопится. Еще она по-детски соревнуется с Неизвестным поэтом (Алексей Кормилкин), кто сильнее любит Тептелкина. Они разводят руками, валяются по полу. Далматова даже залезает на дерево и кричит с ветки о силе своей любви. Однако вся эта детскость лишь образ. Далматова еще при первой встрече с Тептелкиным начнет «обустраивать быт»: поставит ему для работы воображаемую лампу, сама изобразит фикус. В конце их разговоры будут посвящены житейским проблемам: как посадить деревья в саду, какой соус подойдет к перепелам. Далматова поглотит все пространство, пропитает его запахом «капусточки». Вот оно, стройное гармоничное единст-во, — фикус на столе вместо трактата о Неизвест-ном поэте.

Троицын тоже кажется ребенком. Грунина говорит обиженно высоким голосом, сбивающимся на причмокивающий гогот. Движения «поэта из народа» нелепо суетливые. Да и вся его пластика подчинена одной детали костюма — Троицын одет в черный кожаный пиджак, ворот которого накинут на голову. Оттого он нелепо двигает руками, ходит сутулый, еще и на полусогнутых ногах. Он похож на головастика или пиявку. Только из-под ворота выбивается челка, кудрявые (будто накрученные на плойку) белесые волосы. Эта часть образа делает из Троицына деревенского инфантила. Как и рассказ о рыбалке, во время которой он случайно подцепил на крюк утенка. Виновата во всем, кстати, мама-утка. Троицын поднимает руки и водит ими в воздухе, когда смеется, радуется своим псевдостихам в духе «цветок цветет, трава растет». Как и всякий ребенок, он пытается повторять за Неизвестным поэтом движения, манеру поведения, учится у него писать стихи. Потом Троицын будет рассказывать, что его стихи для потомков, современники не поймут. И все же в нем угадывается обычный дворовый гопник, который одергивает штаны в районе паха, агрессивно реагирует на непонятные ему слова и фразы. Он-то и застрелит Неизвестного поэта, кинет его в могилу, в которую еще и нассыт, приоденется в плащ убитого. Он же спилит деревья в саду Тептелкина. Конечно, Троицын признает, что стихи его «говно», но добавит, что его «рассвет кончился» — будто бы он когда-то был. И все же он задастся вопросом, кто, если не он, ведь «отчизне нужны поэты». Такие-то поэты отчизне и нужны. «Цветок цветет, трава растет»…

С. Грунина в спектакле. Фото А. Коптяева

Грунина не боится быть карикатурной, нелепой, некрасивой, иногда даже уродливой. Ее мимика доведена до набора абсолютных масок, которые она меняет столь же легко, как переодевается из бархатного кардиганчика Далматовой в кожаный пиджак Троицына. Этот прием доведен до абсолюта в сцене диалога Марьи Петровны с ее подругой. Грунина перепрыгивает с одного стула на другой, надевая/снимая черный парик, и в этот момент меняет маску. Так шепелявая, грубая, упрямая Далматова превращается в ее вульгарную, озабоченную и кривлявую подругу.

Маленькая, прозрачная, хрупкая Грунина при каждом появлении на сцене заполняет собой пространство. Женственность самой актрисы исчезает за грубостью ее масок. Далматова постоянно размахивает своей юбкой и повышает голос на каждом ударном слоге, перебивая остальных. Троицын при каждом возмущающем его слове тоже переходит на крик и начинает активно жестикулировать, размахивать руками и плечами.

И если за детскостью Далматовой и Троицына скрывается нечто пошлое и грязное, то за безумием жены поэта Сентября ничего нет. Грунина в этом образе будто воплощает стереотипное понимание богемы. Витающая и в облаках, и в пространстве. В вязаном свитере, с длинными волнистыми волосами, выпученными глазами и плавающей пластикой, она напоминает русалку. Эта маска мимолетна так же, как и проститутка Лида, бывшая гимназистка, которую изнасиловал и отдал «товарищам» ее возлюбленный, как и подруга Далматовой, которую тоже насилует кружок поэтов, как и еще одна проститутка, поклявшаяся Тептелкину, что не больна каким-нибудь сифилисом.

Но и роль Культуры Грунина не оставляет. Когда Тептелкин сажает свой сад — вставляет в сцену обрубленные стволы деревьев, — она в том же белом платье и тех же кирзовых сапогах изобразит лейку. Ученый возьмет ее на руки, а она выгнется и запрокинет ногу так, будто это ручка. Культура выплюнет немного воды на «корни» и заодно плюнет в хозяина этого сада.

В одной из сцен Тептелкин зовет барышень на свои лекции о Неизвестном поэте и об американской цивилизации, упоминая феникса, умирающего и возрождающегося. Далматова охотно его показывает, крича, корчась, сотрясаясь всем телом. В конце Грунина снова станет фениксом, как и другие актеры, встав в костер из декораций. Только возродится ли в этот раз феникс?

Гори, гори…

Вот она, культура. Изнасилованная, сумасшедшая, цветущая и растущая, пожранная мещанским бытом, плюющая в лицо, сгорающая и сгоревшая.

В стране мультикультур закончилась культура.

Май 2024 г.