К. Ильина. «Принц в корзине».
Театральный проект 27.
Режиссер Владислав Тутак, художник Марина Завьялова

«Принц в корзине» — преломление шекспировского Гамлета через призму режиссерской автобиографии. Это оболочка от Гамлета с сердцевиной Владислава Тутака (в основе спектакля — его личная история) в текстовом воплощении драматурга Клавы Ильиной. Сегодняшний герой рефлексирует не о мироустройстве, а о поиске собственной идентичности. Это «Гамлет», в котором принципиально нет вертикали, но есть подростковые чувства и страхи, сомнения и противоречия. Шекспировское — лишь во фрагментах фабулы, вставках поэтических монологов и внешних деталях спектакля.

В. Тутак. Фото из архива В. Тутака

На сцене царствует эклектизм: Король-Отец, Королева-Мать и Сын-Принц с выбеленными лицами одеты в черные костюмы, сочетающие барочные воротники со спортивками и найками; в пространство баскетбольного поля вставлены старинное резное кресло и театральный макет. Несмотря на вычурные детали, спектакль выдержан в стильной лаконичности: его черно-белую гамму лишь изредка нарушают всполохи темно-зеленого или синего света.

Владислав Тутак сравнивает себя с одиноким Гамлетом, а конфликт «распалась связь времен» трактует как поколенческий. Нужны ли параллели с семьей Гамлета, чтобы рассказать о непонимании родителей и детей, или искреннее бы звучал авторский текст? Шекспировские образы здесь — скорее элемент безопасного отстранения для транслирования искренности.

Личная история режиссера конструирует классический конфликт родителя и подростка: отец, профессиональный баскетболист, фанатично привязан к своему спортивному прошлому, оттого не воспринимает всерьез увлечение сына театром и навязывает ему свои желания, сын упрямо противостоит отцу, а невротичная мать старается их примирить. Кульминация конфликта случается в сцене «Мышеловки»: сын разыгрывает перед родителями кукольное представление, разоблачая свои чувства. Картонные фигурки членов семьи в окружении игрушечных зверей и миниатюрных предметов играют ту же самую автобиографическую историю, только более иносказательно, демонстрируя смерть сына от тоски и душевных переживаний. Конфликт Отца и Сына возникает и в аудиальном плане: композитор Дмитрий Мульков сталкивает контрастные музыкальные темы. В отцовском королевстве постоянного крика и резких ударов мячей звучит взрывной синтез хип-хоповых битов и семпла духовых труб, а в воображаемом уединенном мире Сына играют нежные минималистические фортепианные композиции.

И. Трус (Король-Отец). Фото Г. Жигунова

Действие спектакля — это череда разговоров членов семьи друг с другом в условной рамке жизненных ситуаций. Отец и Сын вздорят из-за просмотра телевизора: один хочет смотреть баскетбол, другой — спектакль, Мать и Отец просто ругаются, столкнувшись в пространстве, вся семья встречается на представлении спектакля Принца, в общем — вне бытовой и повседневной логики в спортивном зале-квартире постоянно курсируют герои и постоянно говорят о своих чувствах.

Существование актеров в спектакле утрированно, намеренно наигранно. Маска воспринимается здесь одновременно как театральный и психологический инструмент: с одной стороны, актеры играют грани социального типа, с другой — персонажи как бы скрывают свои чувства за маской игры. Королева-Мать Любови Яковлевой существует в состоянии истерики и аффектации: ее жесты, мимика, реплики гиперболизированы, речь отрывиста и нервна. Королева, как раненая птица, мечется между отцом и сыном, отчаянно вскрикивая, размахивая длинными руками-крыльями или застывая в скульптурных позах, — порой это воспринимается комично, порой даже драматично. В сознательно искусственной героине мало материнского, больше истерически-женского — в исполнении Яковлевой маска берет верх над психологией, которая вроде бы должна быть по логике сочиненного текста.

Король-Отец, домашний тиран с мягким сердцем, — намного более объемный персонаж. Эта роль была создана Михаилом Ложкиным в 2022 году. После смерти актера «Театральный проект 27» перезапустил «Принца в корзине», это новая версия спектакля, где в роли Короля-Отца выступает Иван Трус. Нельзя сказать, что это принципиально разные постановки, но образы Ложкина и Труса действительно значительно не схожи.

Л. Яковлева (Королева-Мать). Фото Г. Жигунова

Михаил Ложкин прежде всего подчеркивал в своем герое Отца. Будучи в реальной жизни заботливым и нежным родителем, в спектакле Ложкин смягчал абьюзивную природу своего персонажа, маниакальная зацикленность на баскетболе у него преподносилась с иронией, порой выглядела комично. На лице жесткого Короля-Отца гримаса злости часто, будто невольно, растворялась в характерной актерской улыбке: этой вечной улыбкой Ложкин растапливал ледяное пространство напряжения. На сцене он был очень подвижным и экспрессивным, развязным и дерзким: то длинными прыжками передвигался по сцене с мячами, кичливо демонстрируя свой баскетбольный талант, то вальяжно растекался в огромной шубе по креслу за просмотром телевизора. Сквозь образ самоуверенного и безжалостного Отца у Ложкина просвечивал силуэт добродушного и свойского бати. Поэтому, когда в конце спектакля по сюжету отношения Отца и покинувшего дом Сына менялись и теплели, это ощущалось как долгожданное событие. После отъезда Сына Король-Отец переосмысливал свое поведение, начинал следить за творчеством сына и наконец-то его понял, и Сын тоже увидел Отца по-другому. Реального диалога не произошло, но между ними возникла ментальная связь, принятие друг друга.

В исполнении Ивана Труса Король-Отец лишен всякой чувствительности, он — железная маска строгости. Актер Александринского театра, Иван Трус в подростковой драме играет возвышенный образ, шекспировский, а не родительский. Баскетбол для него — одержимость, заслоняющая реальность. Крик, леденящее спокойствие в голосе, бредовый шепот — реплики Труса будто направлены в воздух. А когда он обращает внимание на кого-то другого — становится страшно. В сцене игры Короля и Королевы в баскетбол буквально конструируется сцена домашнего насилия: для Матери «развлечение» оборачивается разбитым носом, а на лице Короля вместо сочувствия — агрессивная насмешка. Серьезная сосредоточенность Ивана Труса пугает. Фигура Отца-тирана задает атмосферу мрачного напряжения, тревожного ожидания опасности. Внутри социально-бытовой истории Король Труса выделяется именно отсутствием психологических мотивировок поведения: его злоба на Сына нелогична. Потому и перемена этого героя в конце спектакля как будто случайная, будто сказочная.

И. Трус (Король-Отец). Фото Г. Жигунова

Черное королевство Отца и Матери — оглушающий битами и ударами холодный мир, в котором не хочется быть. Надев наушники, Сын-Принц покидает эту реальность и погружается в свою, иллюзорную, где звучит лирический инструментал, где мир уменьшается до размера картонных кукол, где трепетно и осторожно конструируется интимное пространство театра для себя. Сын в исполнении Валерии Ледовских — нежный и талантливый мальчик, который прячет свою уникальность в мешковатой черной одежде, а раскрывается — только на дистанции — через трансляцию с камеры, записывающей его театральные репетиции (в спектаклях Сына его самого играет маленький принц — юный актер Даниил Козлов). На фоне заигравшихся в карикатуру и ломающих трагедию Отца и Матери Принц Валерии Ледовских — абсолютно естественный, по-новому искренний и открытый герой-подросток, который может быть ранимым и трогательным, вдумчивым и проницательным, резким и грубым, в общем — обычным тонко чувствующим реальность тинейджером. Обаятельная непосредственность игры Ледовских отделяет ее от окружающего мира и вызывает зрительскую эмпатию: подросток в этой истории самый осознанный и чуткий герой.

В. Ледовских (Сын). Фото Г. Жигунова

Взгляд на мир с позиции подростка — главная ценность спектаклей «Театрального проекта 27». Сериальная индустрия — от Netflix до more. tv — уже давно осознала, что фигура хрупкого и чувственного, неустоявшегося и подвижного, осознанного и транслирующего новые паттерны поведения героя-подростка — то, за чем наблюдать интереснее всего. В «Принце в корзине» староэтичная абьюзивность и несовременное навязывание ребенку собственных желаний противопоставлены открытому и свободному самовыражению тинейджера. В общем, базовый (но от этого не менее травматичный) конфликт отцов и детей спектакль через личную интонацию предлагает решать по-современному. Кстати говоря — решать. Этот терапевтический момент забавно разрушает главное свойство театра — драматизм. Противоречие изначально задано таким, чтобы по ходу действия его разрешить. Не театрально, а психологически — что в ракурсе социального театра как будто даже нужно.

Ноябрь 2023 г.