О спектакле
«Из Кариота», повесть Леонида Андреева.
худ мастерская иногда театр «Воркута».
Режиссер Роман Муромцев, художник Екатерина Гофман
Нет сомнений в одаренности Романа Муромцева, но спектакли его — от одного к другому, от «Шатунов» к «Из Кариота» через «Сказки» — становятся все менее внятными и потому все более длинными, практически бесконечными. Но бесконечными не по мысли, а по физическому времени. Это обычно связано: чем туманнее — тем длиннее… Он тянет и тянет сценическую ткань, расцвечивает ее этюдами… этюдами… еще этюдами, ему и его актерам интересно, но ткань мнется, слипается от того, что ее долго мнут, становится из ткани тестом и растекается по доске, не формообразуясь в хлеб…
В «Шатунах», правда, абсурдистский ужас мамлеевской нежити требовал не столько высказывания, сколько тонкого сценического раскрашивания, и Муромцев иллюстрировал мир Мамлеева разнообразно и лихо. Работа со сказками требовала вроде бы только собственной фантазии — по канве фольклорных архетипов вышивался отечественный абсурд. Вышивание несколько затягивалось, разжевывались все «намеки» сказки, да еще, как полагается, по три раза… «Из Кариота» — материал вообще другой природы, при соприкосновении с евангельским сюжетом вышивание не проходит, это всегда интерпретация, что наглядно и доказал Андреев, написавший интерпретацию, собственный сюжет о близости и неразделимости Иуды и Христа. Что дальше? Раскраска на детской площадке выглядит мелковато и по-детсадовски досадно невнятно. Словно лепят из пластилина, лепят — и к концу в спектакле все слипается и в моем мозгу тоже.
Сипмтоматичен тут, конечно, поколенческий разрыв. «Иуда Искариот» — один из первых спектаклей учителя Романа Муромцева Анатолия Праудина, который я помню по сей день, когда сотни других спектаклей забыты до основания. А тут помню не только мощного Иуду — Владимира Кабалина, но и круг внятных идей.
По существу ведь Андреев написал ненаписанное «Евангелие от Иуды», евангелие практически без Христа: любя Иисуса до исступления, Иуда сосредоточен не на нем, а только на себе. И Андреев тоже.
Праудин вычитывал тогда из Андреева и историю предательства человека человеком ради их общей Идеи. (Реальный Иисус — просто человек из Назареи, распятый Иисус — уже бог, его учение отныне неприкосновенно и должно стать новой религией. Приверженец этой религии, Иуда приносит в жертву Христа и себя ради бессмертия Идеи и вечного евангельского мифа.) Вычитывал трагедию честолюбия. (Иуда желает быть первым среди апостолов, притязает на исключительную любовь Учителя и предпочитает жизни смерть как путь избраннического воссоединения с Учителем. Они умирают почти одновременно.) Вычитывал диалектику нераздельного существования двух начал: добра и зла, Иисуса и Иуды, жертвенности и предательства. Если бы Иуда не предал Учителя, жертва не состоялась бы, Иисус не был бы распят. Воля божья была исполнена руками Иуды, который, по собственному признанию, «болен бесом». Все это смутное, земное, «бесовское» хрипло и выпукло играл тогда В. Кабалин. Но в финале воскресший Иисус, снова совершающий свой вечный путь в окружении апостолов, вынимал из петли тело Иуды. Протягивал руки: «Встань!» — и, подобно дочери Иаира в прологе, Иуда воскресал. «Пора!» — говорил Иисус и впрягался в тележку, на которой, как и в начале, сидел воскресший Иуда. Это — вечный груз Христа. Он, Иуда, обессмертил Иисуса, Иисус дает бессмертие Иуде. Вечный сюжет.
Что же спустя тридцать лет? Во всех смыслах — песочница. Анна Щетинина остро и бесстрашно играет злого мальчика, «щелкунчика», но в чем его драма — поди пойми, просто злой. Другие артисты — каких-то других мальчиков. Или стариков. Какие-то намеки на евангельский сюжет, а могло бы их и не быть. Трешевый мир детской площадки, слипшиеся смыслы не дают никакой вертикали, но, кажется, молодежному залу довольно каких-то вольных отсылок, редких мемов и нескончаемой игры…
Ноябрь 2023 г.
Комментарии (0)