«Горький / Толстой. Воспоминания».
Творческая лаборатория фестиваля искусств «Горький + Казань».
Автор и режиссер Дмитрий Волкострелов

Никакого отношения ни к Горькому, ни к Толстому спектакль Волкострелова не имеет.

И слава богу…

Между спектаклями-концепциями и спектаклями-рецепциями Дмитрия Волкострелова «Воспоминания Горького о Толстом» ближе к рецепциям, то есть восприятию через сенсорность и впечатлению через чувственное. В начале есть два пути смотрения спектакля: экран с композициями в жанре театра предмета, которые в реальном времени собирает режиссер, и, собственно, сам режиссер в противоположном конце зала.

На экране сменяются листы с ироничными заголовками и руки в белых перчатках архивариуса складывают предметы в незамысловатые мизансцены, режиссируя светотень. В зернистой сепии получается сентиментальный диафильм, где перо «вспоминает мимолетную встречу с ним»… «пепел роется в своей памяти»… «вода погружается в память о нем». Свидетельские показания о чьей-то минувшей жизни (о «трагедии спальни», об отношениях с Богом, о домашних привычках) передоверены от монолитного субъективного голоса Горького, автора воспоминаний, — полифонии как бы беспристрастного окружающего мира на сцене. Разными, не всегда узнаваемыми голосами артистов театра post говорят о нем граненый стакан, носки, кирпич, свеча. В голосовых репликах, в текстовых заголовках всегда — «о нем». Потому что похож на русского Бога, а имя Бога нельзя всуе. И Вселенная Льва Толстого, собранная здесь из отпечатков и впечатлений, оставленных им на попутном осколочном мире, размыкается во Вселенную вообще — универсум, где писательские имена не названы, необязательны и легко заменяемы на чьи угодно.

Сцены из спектакля. Фото Т. Шабуниной

Интровертный театр-диафильм получается нежным и остроумным, выстроенным по законам живописи, где струйка дыма от потухшей свечи ложится ровно по диагонали кадра, производя запланированный лирический эффект. Явленная в сменяющихся заголовках режиссерская ирония («носки цитируют его слова о науке и внутренне не соглашаются с ними») держит зрительское внимание довольно долго. Но когда фактуры и стихии, носители памяти, начинают повторяться (граненый стакан и осколки стекла, ветка и карандаш, носки и кусок материи), спектакль забуксовывает. Разгаданность и повторяемость приемов включают кнопку под названием «скука» — важное понятие театра Волкострелова. И самое время перевести взгляд на другую сторону.

Сцены из спектакля. Фото Т. Шабуниной

Там, в тусклом свете лампочки, методично доставая артефакты из контейнеров, режиссер вручную собирает мир «кадра». Именно присутствие режиссера, возможность наблюдать за его включенностью, кропотливостью хирурга в выуживании воспоминаний из чрева чужой жизни придают предметной плоской инсталляции на экране драматический объем. И отличают спектакль Дмитрия Волкострелова от серии подобных в жанре «музей имени тебя». Но истинный спектакль случается между, в пустоте и тишине пространства от экрана до режиссера. Энергетически там скапливается что-то такое незримое, что засасывает и делает зримым: и похороны Толстого, которыми объединены зрители и создатели спектакля; и тоска, одиночество режиссера Волкострелова, оставшегося без своих артистов и оставившего в спектакле их голоса (в финале диафильма пройдет долгий пофамильный список артистов).

Не знание, не впечатление — а ощущение хрупкости бытия главное в этом спектакле. Помни, человек: память о тебе хранит не то, чем владеешь, а то, чего случайно касаешься. Материальный мир здесь одухотворяется и выдыхает, возвращает вовне легкие касания прошедшего по его плоскости объемного человека.