«Гамлет. Машина. Цемент» (по мотивам пьесы У. Шекспира «Гамлет» и роману Ф. Гладкова «Цемент»).
Марийский национальный театр драмы им. М. Шкетана.
Режиссер Степан Пектеев, художник Катерина Андреева

Самое необычное название, появившееся в этом году в Марийском национальном театре драмы, — «Гамлет. Машина. Цемент» Степана Пектеева. Это трехчасовое полотно, в котором, как и в датском королевстве, смешалось все: советская проза и трагедия Шекспира, марийский и русский языки, видеопроекции и живой план, песни «Любэ» и Queen.

Жанр создатели определяют как «спектакль-кино». Ассоциативно он отсылает и к немецкому сериалу «Тьма» с его временными хитросплетениями, и к недавнему «Библиотекарю» по одноименному роману Михаила Елизарова с одержимыми чтецами советских книжек, жаждущими справедливости, но в борьбе за нее убивающими пару десятков человек, а общая атмосфера и роуд-муви в старом уазике-«буханке» — к «Петровым в гриппе и вокруг него» — и это только по первому плану.

Пектеев ставит перед собой задачу весьма амбициозную: смонтировать два совершенно разных текста, разделенных тремя столетиями истории, надстроив над ними еще и мерцающий план современности, пересекающихся разве что темой жестокости веков, в которых нет места человеку. Режиссер выстраивает сложную сюжетную структуру, разбитую на три части — по количеству актов в спектакле.

Сцена из спектакля. Фото В. Тумбаева

В первом — на сцене сначала только автобусная остановка, выложенная голубоватой плиткой с серпами и звездами (художник Катерина Андреева) — не то советская, не то просто оставшаяся с былых времен в захудалом населенном пункте. Он тут определен конкретно — Уилем — вроде шутка, отсылающая к имени драматурга, но вместе с тем настоящая деревня в Моркинском районе республики Марий Эл. Спектакль начинается с известия о смерти отца Гамлета, который является не тенью, а навязчивым видением. Простой мужик в рубашке и брюках, залитый кровью с головы до ног (Олег Кузьминых), встречающий сына на остановке под зловещий аккомпанемент музыки, как в скандинавских триллерах (композитор Евгений Роднянский), и лишающий его покоя. Гамлет (Алексей Тетерин) — парень-интеллектуал в черных джинсах и бадлоне, в круглых очках. Несмотря на крепкое телосложение, он будто бы лишен физической силы: неуверенная мягкая походка, чуть сгорбленная спина, повисшие руки-плети — не герой и не борец. Он не столько одержим смертью отца, сколько удивляется окружающему миру, его безумие — его рефлексия и длинные тяжеловесные монологи при полном отсутствии действий. Такой интеллигент в западне. В родной марийской глубинке, куда он едет на старом уазике (на сцене буквально находится машина, происходящее в ней транслируется на экраны), его ждут похороны отца, мать Гертруда (Светлана Строганова), успевшая выйти замуж за брата мужа Клавдия (Эдуард Яковлев), и совершенно неведомые ему законы существования. Под детские крики, карканье ворон и одинокий протяжный скрип гармони жители деревни собираются за длинным столом. Очевидно, что этот мир живет по закону Клавдия — огромного и, в отличие от Гамлета, активного мужика с мощной агрессивной энергией. Он напрочь лишен эмпатии, умеет отдавать приказы и допускает лишь существование по строгим правилам. Тут же, за столом, и Лаэрт (Иван Соловьев) — простой вояка в кофте болотно-зеленого цвета, пронзительно исполняющий под гитару «Уходит рота солдат, уходит, чтоб победить…».

Сцена из спектакля. Фото В. Тумбаева

Гамлет чаще всего особняком, где-то на краю чуждого ему мира, почти всегда в пути — то едет в машине, то идет по краю поворотного круга, отчего создается ощущение непрекращающегося движения, бесконечного течения времени. Гамлет в этой системе похож на растерянного путешественника, которого злой рок кидает в разные обстоятельства. Спектакль построен нелинейно, события возникают хаотично, будто бы следящая камера выхватывает отдельные эпизоды. Все происходящее кажется чередой нелепых случайностей. Вот похороны, а вот деревенская самодеятельность — «Мышеловка», блистательно разыгранная Сергеем Даниловым, Генрихом Тимряевым и Акпарсом Ивановым. И уже Гамлет направляет пистолет на Полония, скорее в ужасе обороняясь, ожидая опасности отовсюду, чем планируя стрелять, — убийство по неосторожности. Почему? Из-за чего? Этими вопросами режиссер не задается, его в принципе мало интересует разбор — все абсурдно, как в тяжелом болезненном бреду.

В спектакле нет ни героев, ни злодеев — только течение времени с ницшеанским вечным возвращением, в котором человек — пленник заведенного хода вещей.

С. Строганова (Гертруда), А. Тетерин (Гамлет). Фото В. Тумбаева

Во втором акте Гамлет оказывается в странном и неуютном пространстве дома с высокими потолками и облезлыми стенами, где те же люди, что и в первом действии, проживают уже новые жизни, а сам Гамлет так и остается почти безмолвным свидетелем. Лишь в начале он начинает читать роман Гладкова, и страницы его книги постепенно оживают вокруг. Иван Соловьев, только что певший песни «Любэ» на похоронах Лаэрт, становится Глебом Чумаловым — идеалистом, вернувшимся в родной поселок с парадоксальным названием Уютная Колония после Гражданской войны. Светлана Строганова — Гертруда из первого акта — Дашей, его женой, партийкой, бросившей дочь голодать в детдоме. А Светлана Александрова — Офелия — Дашей в юности. Эдуард Яковлев — Клавдий — снова персонаж, не вызывающий ни малейшей симпатии, предисполком Бадьин.

Сцена из спектакля. Фото В. Тумбаева

Глеб, главный герой «Цемента», — тот же Гамлет. Он один не в состоянии ни понять, ни осмыслить, ни вписать себя в действительность. Если Гамлет — прозревший и с ужасом созерцающий мир, то Глеб — романтик, ослепленный революционной идеологией. Пока он воевал, гражданская жизнь шла своим чередом — и оказалась далека от его воздушных замков. Спившиеся друзья, брошенные голодающие дети, изнасилованные и ожесточившиеся женщины, доносы, страх и запустение — вот и все, чем обернулась его борьба. Глеб, как и Гамлет, тоскует по прошлому, по безвозвратно утраченному. Оба оказываются в наихудшем из миров — и только он один и есть в реальности.

С. Александрова (Офелия). Фото В. Тумбаева

В спектакле сталкиваются разные правды — представления людей о мире, борьба которых приводит к непрекращающемуся насилию, мучениям и страданию, — и никто из них не прав, никто не может быть победителем. Мир подчиняет людей своей слепой и алогичной воле, и даже смерть не дает возможности выбраться из бесконечной временной петли. Гамлет повторяет, что мир гадок, а окружающие на разные лады призывают его «не грустить». Его рефлексия, попытка не принять обстоятельства, а разобраться в них действуют на окружающих как неудобный раздражитель, подрывающий фундаментальные основы их бытия.

К третьему акту в героях словно прорывается весь накопленный разными их воплощениями опыт — вся боль и бессмысленность сущего. Это быстрое и нервное действие — сплошная агония. Его кульминационная точка — исполнение Гертрудой Show must go on. Пока вокруг нее мечутся, как в чаду, Офелия, Лаэрт, Клавдий и все остальные, а на заднем плане полыхает деревня, она продолжает идти, перебирая заплетающимися ногами, почти падая и срывающимся на истерику голосом повторяя: «Шоу должно продолжаться…».

А. Иванов (Артист). Фото В. Тумбаева

В противовес эмоциональному «выступлению» королевы Лаэрт сходит с ума тихо — его внутренний монолог снова вербализуется в дворовые песни под простой гитарный бой. Он также идет по краю поворотного круга, напевая лирическую «Младшая моя сестренка», пока на весь задник проецируется почти васнецовский сюжет. Лес, поле, Офелия в нежном летящем платье, идущая к реке, — мы, разумеется, догадываемся, что ничем хорошим ее прогулка не закончится. Одержимые своей правдой, жаждой мести, совершенно ослепленные герои, не знающие ни прощения, ни покаяния, к финалу собираются на очередных похоронах: вроде Офелии, но и Гамлета, и Лаэрта, и Глеба — все начинается и заканчивается смертью. В финале первого акта звучало пророчество Гамлета о грядущих ужасах, в третьем — надежда на тишину. Но дальше только хуже, потому что шоу должно продолжаться.

Сцена из спектакля. Фото В. Тумбаева

«Гамлет. Машина. Цемент» — эмпирический слепок, попытка передать ощущение времени, пространства и истории в их объеме и непрерывности. Напряжение в нем достигается за счет сложной структуры повествования и персонажей, лишающей зрителя возможности идентифицировать себя хоть с кем-то. Спектакль Пектеева, густонаселенный и запутанный, смонтированный из разных по стилистике и хронологии цитат и отсылок, не выводит на сцену ни плохих, ни хороших — все в равной степени проиграли, и все обречены.

Август 2023 г.