Спектакль Молодого театра "Дорогая Елена Сергеевна" вызывает к жизни разные суждения и эмоции, но единодушия в оценке спектакля нет. Создавая наш журнал, мы наивно предполагали печатать различные мнения по поводу любого спектакля. Жизнь скорректировала наш идеализм, но по поводу "Елены Сергеевны" мнения двух авторов пересеклись, и рецензия О. Каракаручкиной имеет "продолжение" — "хулиганский выкрик вне жанра", принадлежащий перу известного всем Анонима. Итак, два мнения…

Ленинград, если говорить о пище духовной, "пище театральной", город, надо признаться, довольно голодный. Не так уж много у нас режиссеров, чьи премьеры театроведы посещают из искреннего интереса, а не из чувства профессионального долга.

Спектакли С. Спивака вызывают интерес всегда. В него верят. От него ждут (мне кажется, вполне оправданно!) спектаклей современных, спектаклей спорных. Стало почти традиционным, что его режиссерские работы имеют своих "обвинителей", и своих "защитников". Поэтому, когда в начале сентября в ленинградской театральной афише промелькнуло название спектакля "Дорогая Елена Сергеевна" по пьесе Л. Разумовской, поставленного С. Спиваком в Молодом театре, оно закономерно привлекло внимание театралов.

У многих в памяти еще жива предыдущая постановка той же пьесы тем же режиссером на малой сцене Ленкома, которая была довольно быстро изъята из репертуара театра как чрезмерно острая и злободневная. Однако, те, кто увидел спектакль, запомнили его надолго.

И вот пять лет спустя С. Спивак, получив свой театр и возможность выбирать репертуар, возобновляет "Дорогую Елену Сергеевну". И потянулись зрители… Одни, чтобы увидеть и сравнить, другие, чтобы увидеть впервые.

Посмотрев сентябрьскую премьеру "Елены Сергеевны", я не могла не вспомнить спектакль 1982 года. И потянулась цепочка сравнений и размышлений.

В начале 80-х годов пьеса Л. Разумовской, не побоюсь громкого слова, была почти сенсационной. И прошедшие по стране спектакли (в Таллине, Уфе, Ленинграде, Свердловске) хоть и не в одинаковой мере удачные, тоже воспринимались сенсационно.

В спектакле С. Спивака, поставленном в 1982 году, ясно прочитывался конфликт поколений: неосуществленные идеалы, попранный романтизм 60-х — и пришедший на смену циничный прагматизм юного поколения 80-х. Конфликт раскрывался остро, подчеркнуто обнаженно. Спектакль пугал бездонной сосуществующих в нем правды и фантастичности, открывавшимся зрителям в истории одного посещения выпускниками своей классной руководительницы.

Очень обыкновенная квартира Елены Сергеевны /Е. Корнишина/ впускала в себя современную "золотую молодежь" — элегантных, подчеркнуто вежливых поначалу мальчиков и девочку, знающих, что можно и должно иметь в этой жизни. Знающих пути к этой красивой жизни. Они снисходительно относились к "узости" взглядов своей учительницы, застывшей в нравственном развитии где-то в 60-х — с песнями Н. Матвеевой, с нравственными и этическими принципами, не принесшими, по убеждению юных, никакой практической пользы предыдущему поколению романтиков.

Практицизму десятиклассников была недоступна нравственная категоричность Елены Сергеевны. Они воспринимали ее как некую человеческую неполноценность, ущербность. Холодно, без сочувствия вычисляли способы, которыми можно "сломить" вставшее на пути препятствие.

При этом Елена Сергеевна Коришиной действительно была слишком прямолинейна и незряча, будто намеренно не замечая реалий современной жизни. Устремив взор в иллюзорность и надежды прошлого — что она могла предложить ребятам, окружающим ее, кроме пафоса возвышенных фраз? Непримиримостью и категоричностью отгораживаясь от реальной действительности, она не столько вызывала сочувствие, сколько раздражала.

Частный конфликт оборачивался трагедией времени, трагедией поколений, заблудившихся, не нашедших связи друг с другом. Спектакль был декларативным, публицистическим. Герои были жестко разведены по полюсам (и это соответствовало, пожалуй, жесткости, категоричности пьесы).

У каждого из ребят была своя конкретная жизненная программа, свое кредо, которое они охотно объясняли "близорукой" учительнице. Перед Пашей открывалась перспектива научной карьеры в области изучения Достоевского. Перед Лялькой — красивой беззаботной жизни с обеспечивающим ее мужем. Витя не очень хорошо представлял, как ему устроиться. Зато Володя уже проводил первые эксперименты в области психологического воздействия на "идеологического" противника (в данном случае — Елена Сергеевна). Убежденность и целенаправленность ребят вызывала смутные опасения, что так оно и будет — лишенные романтизма, сентиментальности, человечности — они достигнут намеченных целей…

Ребята при обыске действовали активно, активно сопротивлялась Елена Сергеевна. Она сознательно противодействовала им, как чужеродной силе. Сжав зубы, как на допросе, читала Пушкина…

Кульминацией обыска был момент, когда с потолка, из боковых кулис, буквально отовсюду начинали сыпаться пачки бумаг, заваливая сцену, доводя до гиперболических размеров беспорядок, устроенный учениками в квартире Елены Сергеевны. Дверь подчеркнуто запиралась на ключ, телефонный шнур резким движением обрывался.

Единственное человеческое чувство — любовь мальчишек к Ляльке — тоже было кинуто на алтарь военных действий, лишь бы сломить сопротивление учительницы. Но именно это чувство и подрывало холодный расчет Володи. Страшная, а она действительно была страшной в спектакле, подробная сцена насилия действовала оглушающе на героев спектакля и на зрителей. И ключ от сейфа, и оценки за экзамен — все становилось вдруг незначительным, когда поведение уже всерьез начинало переходить за границы человеческого. Страшно становилось оттого, что за всей нелепостью, невероятностью происходящих на сцене событий угадывалась сама жизнь, ее конфликты и противоречия.

И вот спустя пять лет, та же пьеса. Тот же режиссер. При том, что многое из предыдущей постановки повторяется (вплоть до бумаг, заваливающих сцену в момент обыска), спектакль другой. И если в первом варианте сыпавшиеся отовсюду кипы бумаг служили яркой гиперболой, органично вырастали из ткани спектакля, который был публицистичен, вызывающе декларативен и злободневен, то теперь этот прием выглядит механически перенесенным из одного спектакля в другой.

Конечно, С. Спивак — режиссер, чувствующий время, и он не мог не изменить героев Разумовской, а, соответственно, и их взаимоотношения. Но теперь из спектакля ушел нерв злободневности, ушла острота открытия: темы, времени…. Пьеса Л. Разумовской написана талантливо, решительно, но написана о вчерашнем…

Сегодняшние проблемы молодых острее, а может быть и страшнее, чем те, которые предстали перед зрителями пять лет назад. Думается, что, наполнив спектакль психологизмом, убрав публицистическую остроту и ограниченность характеров героев, сделав их не столько декларирующими, убеждающими и отстаивающими, сколько проживающими саму ситуацию, С. Спивак пошел, может быть, вслед за временем, но не вслед за пьесой.

Во вновь поставленной "Елене Сергеевне" вовсе не обязательная разводка на полюса 60-е — 80-е. Идет разговор о судьбах: уже не сложившейся и не складывающихся. Разговор ровный, доверительный. Центральное место в спектакле теперь занимает Елена Сергеевна — женщина с несложившейся судьбой, представительница уставшего, не то чтобы сдавшегося, но как бы ушедшего на обочину поколения.

Нынешняя Елена Сергеевна уже не раздражает, и кажется, что режиссер снимает с нее ту долю вины за происходящее, которая была прежде. Елена Сергеевна Н. Леоновой способна вызвать сочувствие. Это не молодая уже, одинокая женщина, не глупая, не сентиментальная, не фанатичная… со многими "не"…

Плану ребят она сопротивляется спокойно, почти без надрыва, видя в них детей во многом наивных, беспомощных и безнадежно теряющих чтото человеческое, духовное. То, что очень трудно объяснить словами. Нынешняя Елена Сергеевна не сражается так, как прежняя. Она как будто горестно размышляет над их будущим, над своим настоящим.

Елене Сергеевне — около сорока. На стене её квартиры — афиша к спектаклю А. Васильева "Серсо" — спектакля о кризисе сорокалетних, о поколении, не обретшем себя, не обретшем свои идеалы, мечтающих о любви и истинной дружбе, и живущих практически в одиночестве. Ведь и Елена Сергеевна в день своего рождения оказалась одна! С ее-то демократичностью, мягкой доброжелательностью!

В ее сегодняшних учениках больше инфантилизма. Они — некая серая масса, ведомая Володей (также без прежнего энтузиазма). Эти ребятки могут ограничиться малым, им не обязательно затрачиваться, чтобы получить в жизни по-максимуму. Режиссер как будто намеренно размывает индивидуальности Ляльки (Е. Дронова), Пашки (А. Бычков), и даже идеолога Володи (С. Кошонин). Витька (А. Петров) также будто смягчается, становится менее патологичным, менее нервозным, в нем меньше наследственности отца-алкоголика.

Лялька — просто глупенькая хорошенькая девочка, идущая со скуки туда, куда поведут её мальчики, но вовсе не запрограммированная хищница, ожидающая момента продать повыгоднее свою девственность.

Новая Елена Сергеевна Н. Леоновой кажется мудрее своей предшественницы, видит беспомощность своих "захватчиков", видит, что они жалки и несостоятельны даже в роли нападающих. С усмешкой следит, как пугаются и на мгновение выходят из своей роли её ученики, когда она, вдруг повысив голос, крикнет на них, как на заигравшихся щенков. Они не страшные. Они никакие. Кучка трусливых не добрых и не умных детей.

Пугавшая прежде сцена насилия в новом исполнении кажется игрушечной, в нее никто по-настоящему не верит. И прерывает её Елена

Сергеевна так, как прерывают неудачный спектакль, который стыдно смотреть дальше. С чувством отвращения к происходящему и отдает она ключ.

Я не хочу сказать, что склонна отстаивать предыдущую "версию" "Елены Сергеевны", как некий академический эталон. Естественно, за пять лет герои не могли не измениться. "Размагнитились" десятиклассники, помудрела и подустала Елена Сергеевна. Новый спектакль стал психологичнее, в нем явственно ощущается атмосфера человеческой жизни, человеческой судьбы, но не судьбы поколения (на спектакле почему-то не оставляло ощущение "частного случая"). Может быть лучше было бы про новых героев поставить новую пьесу?

Проблематичным для меня в данной ситуации является то, что если попытаться "забыть" о виденной в прошлом "Елене Сергеевне", то в сегодняшнем театральном вакууме Ленинграда новый спектакль мы будем воспринимать как один из немногих притягивающих к себе театральных оазисов.

… И все же, хотелось бы "судить" С. Спивака "по законам, им самим над собою поставленным"…

Единственное человеческое чувство — любовь мальчишек к Ляльке — тоже было кинуто на алтарь военных действий, лишь бы сломить сопротивление учительницы. Но именно это чувство и подрывало холодный расчет Володи. Страшная, а она действительно была страшной в спектакле, подробная сцена насилия действовала оглушающе на героев спектакля и на зрителей. И ключ от сейфа, и оценки за экзамен — все становилось вдруг незначительным, когда поведение уже всерьез начинало переходить за границы человеческого. Страшно становилось оттого, что за всей нелепостью, невероятностью происходящих на сцене событий угадывалась сама жизнь, ее конфликты и противоречия.

И вот спустя пять лет, та же пьеса. Тот же режиссер. При том, что многое из предыдущей постановки повторяется (вплоть до бумаг, заваливающих сцену в момент обыска), спектакль другой. И если в первом варианте сыпавшиеся отовсюду кипы бумаг служили яркой гиперболой, органично вырастали из ткани спектакля, который был публицистичен, вызывающе декларативен и злободневен, то теперь этот прием выглядит механически перенесенным из одного спектакля в другой.

Конечно, С. Спивак — режиссер, чувствующий время, и он не мог не изменить героев Разумовской, а, соответственно, и их взаимоотношения. Но теперь из спектакля ушел нерв злободневности, ушла острота открытия: темы, времени…. Пьеса Л. Разумовской написана талантливо, решительно, но написана о вчерашнем…

Сегодняшние проблемы молодых острее, а может быть и страшнее, чем те, которые предстали перед зрителями пять лет назад. Думается, что, наполнив спектакль психологизмом, убрав публицистическую остроту и ограниченность характеров героев, сделав их не столько декларирующими, убеждающими и отстаивающими, сколько проживающими саму ситуацию, С. Спивак пошел, может быть, вслед за временем, но не вслед за пьесой.

Во вновь поставленной "Елене Сергеевне" вовсе не обязательная разводка на полюса 60-е — 80-е. Идет разговор о судьбах: уже не сложившейся и не складывающихся. Разговор ровный, доверительный. Центральное место в спектакле теперь занимает Елена Сергеевна — женщина с несложившейся судьбой, представительница уставшего, не то чтобы сдавшегося, но как бы ушедшего на обочину поколения.

Нынешняя Елена Сергеевна уже не раздражает, и кажется, что режиссер снимает с нее ту долю вины за происходящее, которая была прежде. Елена Сергеевна Н. Леоновой способна вызвать сочувствие. Это не молодая уже, одинокая женщина, не глупая, не сентиментальная, не фанатичная… со многими "не"…

Плану ребят она сопротивляется спокойно, почти без надрыва, видя в них детей во многом наивных, беспомощных и безнадежно теряющих чтото человеческое, духовное. То, что очень трудно объяснить словами. Нынешняя Елена Сергеевна не сражается так, как прежняя. Она как будто горестно размышляет над их будущим, над своим настоящим.

Елене Сергеевне — около сорока. На стене её квартиры — афиша к спектаклю А. Васильева "Серсо" — спектакля о кризисе сорокалетних, о поколении, не обретшем себя, не обретшем свои идеалы, мечтающих о любви и истинной дружбе, и живущих практически в одиночестве. Ведь и Елена Сергеевна в день своего рождения оказалась одна! С ее-то демократичностью, мягкой доброжелательностью!

В ее сегодняшних учениках больше инфантилизма. Они — некая серая масса, ведомая Володей (также без прежнего энтузиазма). Эти ребятки могут ограничиться малым, им не обязательно затрачиваться, чтобы получить в жизни по-максимуму. Режиссер как будто намеренно размывает индивидуальности Ляльки (Е. Дронова), Пашки (А. Бычков), и даже идеолога Володи (С. Кошонин). Витька (А. Петров) также будто смягчается, становится менее патологичным, менее нервозным, в нем меньше наследственности отца-алкоголика.

Лялька — просто глупенькая хорошенькая девочка, идущая со скуки туда, куда поведут её мальчики, но вовсе не запрограммированная хищница, ожидающая момента продать повыгоднее свою девственность.

Новая Елена Сергеевна Н. Леоновой кажется мудрее своей предшественницы, видит беспомощность своих "захватчиков", видит, что они жалки и несостоятельны даже в роли нападающих. С усмешкой следит, как пугаются и на мгновение выходят из своей роли её ученики, когда она, вдруг повысив голос, крикнет на них, как на заигравшихся щенков. Они не страшные. Они никакие. Кучка трусливых не добрых и не умных детей.

Пугавшая прежде сцена насилия в новом исполнении кажется игрушечной, в нее никто по-настоящему не верит. И прерывает её Елена

Сергеевна так, как прерывают неудачный спектакль, который стыдно смотреть дальше. С чувством отвращения к происходящему и отдает она ключ.

Я не хочу сказать, что склонна отстаивать предыдущую "версию" "Елены Сергеевны", как некий академический эталон. Естественно, за пять лет герои не могли не измениться. "Размагнитились" десятиклассники, помудрела и подустала Елена Сергеевна. Новый спектакль стал психологичнее, в нем явственно ощущается атмосфера человеческой жизни, человеческой судьбы, но не судьбы поколения (на спектакле почему-то не оставляло ощущение "частного случая"). Может быть лучше было бы про новых героев поставить новую пьесу?

Проблематичным для меня в данной ситуации является то, что если попытаться "забыть" о виденной в прошлом "Елене Сергеевне", то в сегодняшнем театральном вакууме Ленинграда новый спектакль мы будем воспринимать как один из немногих притягивающих к себе театральных оазисов.

… И все же, хотелось бы "судить" С. Спивака "по законам, им самим над собою поставленным"…

Единственное человеческое чувство — любовь мальчишек к Ляльке — тоже было кинуто на алтарь военных действий, лишь бы сломить сопротивление учительницы. Но именно это чувство и подрывало холодный расчет Володи. Страшная, а она действительно была страшной в спектакле, подробная сцена насилия действовала оглушающе на героев спектакля и на зрителей. И ключ от сейфа, и оценки за экзамен — все становилось вдруг незначительным, когда поведение уже всерьез начинало переходить за границы человеческого. Страшно становилось оттого, что за всей нелепостью, невероятностью происходящих на сцене событий угадывалась сама жизнь, ее конфликты и противоречия.

И вот спустя пять лет, та же пьеса. Тот же режиссер. При том, что многое из предыдущей постановки повторяется (вплоть до бумаг, заваливающих сцену в момент обыска), спектакль другой. И если в первом варианте сыпавшиеся отовсюду кипы бумаг служили яркой гиперболой, органично вырастали из ткани спектакля, который был публицистичен, вызывающе декларативен и злободневен, то теперь этот прием выглядит механически перенесенным из одного спектакля в другой.

Конечно, С. Спивак — режиссер, чувствующий время, и он не мог не изменить героев Разумовской, а, соответственно, и их взаимоотношения. Но теперь из спектакля ушел нерв злободневности, ушла острота открытия: темы, времени…. Пьеса Л. Разумовской написана талантливо, решительно, но написана о вчерашнем…

Сегодняшние проблемы молодых острее, а может быть и страшнее, чем те, которые предстали перед зрителями пять лет назад. Думается, что, наполнив спектакль психологизмом, убрав публицистическую остроту и ограниченность характеров героев, сделав их не столько декларирующими, убеждающими и отстаивающими, сколько проживающими саму ситуацию, С. Спивак пошел, может быть, вслед за временем, но не вслед за пьесой.

Во вновь поставленной "Елене Сергеевне" вовсе не обязательная разводка на полюса 60-е — 80-е. Идет разговор о судьбах: уже не сложившейся и не складывающихся. Разговор ровный, доверительный. Центральное место в спектакле теперь занимает Елена Сергеевна — женщина с несложившейся судьбой, представительница уставшего, не то чтобы сдавшегося, но как бы ушедшего на обочину поколения.

Нынешняя Елена Сергеевна уже не раздражает, и кажется, что режиссер снимает с нее ту долю вины за происходящее, которая была прежде. Елена Сергеевна Н. Леоновой способна вызвать сочувствие. Это не молодая уже, одинокая женщина, не глупая, не сентиментальная, не фанатичная… со многими "не"…

Плану ребят она сопротивляется спокойно, почти без надрыва, видя в них детей во многом наивных, беспомощных и безнадежно теряющих чтото человеческое, духовное. То, что очень трудно объяснить словами. Нынешняя Елена Сергеевна не сражается так, как прежняя. Она как будто горестно размышляет над их будущим, над своим настоящим.

Елене Сергеевне — около сорока. На стене её квартиры — афиша к спектаклю А. Васильева "Серсо" — спектакля о кризисе сорокалетних, о поколении, не обретшем себя, не обретшем свои идеалы, мечтающих о любви и истинной дружбе, и живущих практически в одиночестве. Ведь и Елена Сергеевна в день своего рождения оказалась одна! С ее-то демократичностью, мягкой доброжелательностью!

В ее сегодняшних учениках больше инфантилизма. Они — некая серая масса, ведомая Володей (также без прежнего энтузиазма). Эти ребятки могут ограничиться малым, им не обязательно затрачиваться, чтобы получить в жизни по-максимуму. Режиссер как будто намеренно размывает индивидуальности Ляльки (Е. Дронова), Пашки (А. Бычков), и даже идеолога Володи (С. Кошонин). Витька (А. Петров) также будто смягчается, становится менее патологичным, менее нервозным, в нем меньше наследственности отца-алкоголика.

Лялька — просто глупенькая хорошенькая девочка, идущая со скуки туда, куда поведут её мальчики, но вовсе не запрограммированная хищница, ожидающая момента продать повыгоднее свою девственность.

Новая Елена Сергеевна Н. Леоновой кажется мудрее своей предшественницы, видит беспомощность своих "захватчиков", видит, что они жалки и несостоятельны даже в роли нападающих. С усмешкой следит, как пугаются и на мгновение выходят из своей роли её ученики, когда она, вдруг повысив голос, крикнет на них, как на заигравшихся щенков. Они не страшные. Они никакие. Кучка трусливых не добрых и не умных детей.

Пугавшая прежде сцена насилия в новом исполнении кажется игрушечной, в нее никто по-настоящему не верит. И прерывает её Елена

Сергеевна так, как прерывают неудачный спектакль, который стыдно смотреть дальше. С чувством отвращения к происходящему и отдает она ключ.

Я не хочу сказать, что склонна отстаивать предыдущую "версию" "Елены Сергеевны", как некий академический эталон. Естественно, за пять лет герои не могли не измениться. "Размагнитились" десятиклассники, помудрела и подустала Елена Сергеевна. Новый спектакль стал психологичнее, в нем явственно ощущается атмосфера человеческой жизни, человеческой судьбы, но не судьбы поколения (на спектакле почему-то не оставляло ощущение "частного случая"). Может быть лучше было бы про новых героев поставить новую пьесу?

Проблематичным для меня в данной ситуации является то, что если попытаться "забыть" о виденной в прошлом "Елене Сергеевне", то в сегодняшнем театральном вакууме Ленинграда новый спектакль мы будем воспринимать как один из немногих притягивающих к себе театральных оазисов.

… И все же, хотелось бы "судить" С. Спивака "по законам, им самим над собою поставленным"…

Единственное человеческое чувство — любовь мальчишек к Ляльке — тоже было кинуто на алтарь военных действий, лишь бы сломить сопротивление учительницы. Но именно это чувство и подрывало холодный расчет Володи. Страшная, а она действительно была страшной в спектакле, подробная сцена насилия действовала оглушающе на героев спектакля и на зрителей. И ключ от сейфа, и оценки за экзамен — все становилось вдруг незначительным, когда поведение уже всерьез начинало переходить за границы человеческого. Страшно становилось оттого, что за всей нелепостью, невероятностью происходящих на сцене событий угадывалась сама жизнь, ее конфликты и противоречия.

И вот спустя пять лет, та же пьеса. Тот же режиссер. При том, что многое из предыдущей постановки повторяется (вплоть до бумаг, заваливающих сцену в момент обыска), спектакль другой. И если в первом варианте сыпавшиеся отовсюду кипы бумаг служили яркой гиперболой, органично вырастали из ткани спектакля, который был публицистичен, вызывающе декларативен и злободневен, то теперь этот прием выглядит механически перенесенным из одного спектакля в другой.

Конечно, С. Спивак — режиссер, чувствующий время, и он не мог не изменить героев Разумовской, а, соответственно, и их взаимоотношения. Но теперь из спектакля ушел нерв злободневности, ушла острота открытия: темы, времени…. Пьеса Л. Разумовской написана талантливо, решительно, но написана о вчерашнем…

Сегодняшние проблемы молодых острее, а может быть и страшнее, чем те, которые предстали перед зрителями пять лет назад. Думается, что, наполнив спектакль психологизмом, убрав публицистическую остроту и ограниченность характеров героев, сделав их не столько декларирующими, убеждающими и отстаивающими, сколько проживающими саму ситуацию, С. Спивак пошел, может быть, вслед за временем, но не вслед за пьесой.

Во вновь поставленной "Елене Сергеевне" вовсе не обязательная разводка на полюса 60-е — 80-е. Идет разговор о судьбах: уже не сложившейся и не складывающихся. Разговор ровный, доверительный. Центральное место в спектакле теперь занимает Елена Сергеевна — женщина с несложившейся судьбой, представительница уставшего, не то чтобы сдавшегося, но как бы ушедшего на обочину поколения.

Нынешняя Елена Сергеевна уже не раздражает, и кажется, что режиссер снимает с нее ту долю вины за происходящее, которая была прежде. Елена Сергеевна Н. Леоновой способна вызвать сочувствие. Это не молодая уже, одинокая женщина, не глупая, не сентиментальная, не фанатичная… со многими "не"…

Плану ребят она сопротивляется спокойно, почти без надрыва, видя в них детей во многом наивных, беспомощных и безнадежно теряющих чтото человеческое, духовное. То, что очень трудно объяснить словами. Нынешняя Елена Сергеевна не сражается так, как прежняя. Она как будто горестно размышляет над их будущим, над своим настоящим.

Елене Сергеевне — около сорока. На стене её квартиры — афиша к спектаклю А. Васильева "Серсо" — спектакля о кризисе сорокалетних, о поколении, не обретшем себя, не обретшем свои идеалы, мечтающих о любви и истинной дружбе, и живущих практически в одиночестве. Ведь и Елена Сергеевна в день своего рождения оказалась одна! С ее-то демократичностью, мягкой доброжелательностью!

В ее сегодняшних учениках больше инфантилизма. Они — некая серая масса, ведомая Володей (также без прежнего энтузиазма). Эти ребятки могут ограничиться малым, им не обязательно затрачиваться, чтобы получить в жизни по-максимуму. Режиссер как будто намеренно размывает индивидуальности Ляльки (Е. Дронова), Пашки (А. Бычков), и даже идеолога Володи (С. Кошонин). Витька (А. Петров) также будто смягчается, становится менее патологичным, менее нервозным, в нем меньше наследственности отца-алкоголика.

Лялька — просто глупенькая хорошенькая девочка, идущая со скуки туда, куда поведут её мальчики, но вовсе не запрограммированная хищница, ожидающая момента продать повыгоднее свою девственность.

Новая Елена Сергеевна Н. Леоновой кажется мудрее своей предшественницы, видит беспомощность своих "захватчиков", видит, что они жалки и несостоятельны даже в роли нападающих. С усмешкой следит, как пугаются и на мгновение выходят из своей роли её ученики, когда она, вдруг повысив голос, крикнет на них, как на заигравшихся щенков. Они не страшные. Они никакие. Кучка трусливых не добрых и не умных детей.

Пугавшая прежде сцена насилия в новом исполнении кажется игрушечной, в нее никто по-настоящему не верит. И прерывает её Елена

Сергеевна так, как прерывают неудачный спектакль, который стыдно смотреть дальше. С чувством отвращения к происходящему и отдает она ключ.

Я не хочу сказать, что склонна отстаивать предыдущую "версию" "Елены Сергеевны", как некий академический эталон. Естественно, за пять лет герои не могли не измениться. "Размагнитились" десятиклассники, помудрела и подустала Елена Сергеевна. Новый спектакль стал психологичнее, в нем явственно ощущается атмосфера человеческой жизни, человеческой судьбы, но не судьбы поколения (на спектакле почему-то не оставляло ощущение "частного случая"). Может быть лучше было бы про новых героев поставить новую пьесу?

Проблематичным для меня в данной ситуации является то, что если попытаться "забыть" о виденной в прошлом "Елене Сергеевне", то в сегодняшнем театральном вакууме Ленинграда новый спектакль мы будем воспринимать как один из немногих притягивающих к себе театральных оазисов.

… И все же, хотелось бы "судить" С. Спивака "по законам, им самим над собою поставленным"…