Спектакли Артема Устинова по сказкам и современной детской прозе так точны и талантливы, что театральное сообщество быстро записало его в режиссеры театра для детей и подростков. Это миссия почетная, редкая и сложная, единицы соглашаются на нее самостоятельно и с тихой гордостью несут это предназначение. Устинов старается откреститься от такого звания, то и дело повторяя в интервью, что не специализируется на постановках для подростков и хотел бы делать спектакли для взрослых. Признавая за режиссером право на самоидентификацию, но при этом учитывая, что он поставил много поистине отличных работ в театре для подростков, постараюсь рассмотреть именно эту сторону его творчества.

Артем Устинов в 2009 году окончил Самарскую академию культуры и искусств — курс Виктора Петрова, в 2014-м — режиссерский факультет ГИТИСа, мастерскую Сергея Женовача. Участвовал во многих театральных лабораториях по всей стране, номинировался на «Золотую маску», был лауреатом «Арлекина», его спектакли приезжали на «Детский Weekend» и «Маску+», «АртМиграцию» и «АртМиграцию — детям», «Большой детский фестиваль» и «Уроки режиссуры». Он активно ставит в драме и в ТЮЗах, подростковое и взрослое, комедии и трагедии, классику, эпос и современную драму.

В разговоре о театре Артема Устинова больше всего хочется отказаться от красивых фраз и громких важных слов — таких, например, как честность, искренность, смелость, исповедальность. Не значит, что они не имеют отношения к работам режиссера, но все это слова яркие, с заявкой на лидерство и некий абсолют. Герои же его спектаклей ни на что подобное не претендуют.

Подростковые спектакли Артема Устинова по разным причинам интересны и детям, и взрослым — как хороший театр в принципе. Смотреть их можно всей семьей, можно по отдельности, можно вообще семью даже не иметь. Его «сказки» совсем не детские, но детям интересны не меньше, чем взрослым. А взрослым интересны потому, что в них есть то часто утраченное и забытое, что есть в подростках и детях: здоровая зацикленность на себе, неприятие назидательности, нежелание соответствовать ожиданиям. «Хороший театр не имеет возраста. Он — плюс бесконечность», — говорит Устинов.

Детство для Устинова — и зависимость, и свобода одновременно. Герои большинства его спектаклей, несмотря на их типичность и обычность, — инаковы, каждый по-своему. Это оторванные, посторонние люди, независимо от того — есть ли у них родители или друзья, есть травма или нет. И в финале, после прохождения инициации, разрешения конфликта, ситуация эта необязательно кардинально меняется — смысл и хеппи-энд не в том, чтобы стать душой компании, а чтобы сохранить себя собой.

В отличие от спектаклей для взрослых, в постановках для подростков Устинов практически не работает с современной драматургией (есть пара исключений). Инсценировки книг он делает сам и говорит, что в прозе больше пространства и воздуха. Для разговора на актуальные темы взросления ему не обязательно обращаться лишь к современной переводной литературе — вскрыть надлом и боль он может и через, казалось бы, затертую классику, повернув ее в сегодняшний день.

Так, в его интерпретации «Снежная королева» Евгения Шварца, вышедшая в Казанском ТЮЗе под названием «Здесь был Кай» с подзаголовком «по ту сторону сказки», существует одновременно в плоскости общего и частного. Это масштабная история о детях, уходящих из дома: Сказочник — позывной волонтерки поисково-спасательного отряда «ЛизаАлерт», спектакль — совместный проект с его татарстанским отделением. Этот ход родился еще на этапе эскиза, позже драматург Екатерина Тимофеева специально для спектакля создала пьесу, обратившись, в том числе, к статистике пропавших в стране людей. Герда — женщина, потерявшая в детстве друга и так и не смирившаяся с его уходом. Отправляясь на поиски вместе с отрядом, она попадает в параллельный мир беспросветного трипа. Ее Кая найти уже нельзя — «и что ты уже мертв, и что ты уже слеп» — звучит текст песни ИльиМазо, но чьего-то — можно. Спектакль — непростой разговор о том, как принять потерю, найти силы отпустить и жить дальше.

Сказочный мир здесь сквозит мрачной необустроенной реальностью, а все персонажи, которых встречает Герда, не те, кем кажутся. Принц и принцесса — малолетние беспризорники, дворец которых — свалка, когда-то они тоже ушли из дома. А сад цветов — сомнительная группа психологической поддержки, которой руководит та самая Снежная королева. Будто мир сказочный и реальный на большой скорости влетели друг в друга, и об их разбитые острые края теперь можно всерьез пораниться.

Еще один пример классики — «Снегурочка» по Островскому, вышедшая в Краснодарском драматическом театре. Инаковость главной героини можно интерпретировать по-разному, с позиции реальности и сказки — и как расстройство аутистического спектра, и как порождение техногенной антиутопии. Пятый элемент: девушка, живущая в своем мире, лишенная эмоций и чувств. Она попадает в выпускной класс берендеевской школы, главный экзамен в которой — найти себе пару. Любовь в этом мире обязательна, без нее ты — изгой. Снегурочка поддалась, не захотела оставаться сама собой и признавать свою сущность — это ее погубило. Под таким углом, избавленные от наслоений стереотипных смыслов, вскрытые заново, обе эти сказки выглядят действительно страшными и в своем минимализме оказываются куда мрачнее атмосферных и стилизованных «Сказок Черного леса», поставленных по «Холодному сердцу» Гауфа в Национальном театре Карелии.

Подростковость — то же пограничье: между сном и явью, сказкой и реальностью, жизнью и смертью. Опасное и страшное. Только Устинова интересуют не бытовые сцены буллинга, его герои живут в сопротивлении не конкретному задире или принципам общества — отголоски и того, и другого звучат в «Зиме, когда я вырос» (ТЮЗ им. А. А. Брянцева), — а самому устройству мира с его правилами и установками — изначально неверными. При этом в его спектаклях есть все актуальные темы: насилие, первая любовь, смерть — и близкого, и самого героя. Есть и бунт — в «Книге всех вещей» мальчик противостоит отцу-тирану, но главное будто не в этом, а в том, что происходит рядом, — в обыденной жизни, которую герой отчетливо замечает: рыбки в реке в той же «Книге» или фантики от конфет и открытки, которыми без конца любуется герой «Города Эн», коллекционируя детали.

Героям Устинова не свойственно торжество силы, магистральная идея режиссера — в уважении наивности и уязвимости, право на слабость. Герой противопоставлен миру не воинственно, не открыто. Он не идет против системы, не ставит себя вопреки, социальные вопросы вообще его волнуют не очень. Во все времена человек одинаков и взрослеет одинаково, независимо от того, смотрит он рилсы на айфоне или читает вывески на магазинах. Разлад между героем и обществом существует как раз в позиции сильный—слабый, потому что в несовершенном мире почему-то принята позиция сильного.

Галерея инаковых образов собралась в «Книге всех вещей», созданной в Томском ТЮЗе по книге Гюса Кёйера, — постановка, бесспорно, останется в истории театра для детей. Девятилетний Томас живет в аду домашнего насилия, и весь мир вокруг героя обладает чертами страшной сказки. Спустившись с фортепиано, на котором он спал, мальчик внимательно осматривается — пространство выглядит как продолжение кошмара: темная, практически пустая сцена, лишь несколько стульев и буфет со встроенной лестницей, а до потолка возвышаются черные стволы деревьев. Все это похоже не на уютный дом, а на темный лес, где теряются отправившиеся за инициацией дети. «Это не тот дом, куда водят друзей», — скажет Томас позже.

Уже в начале ангелы сообщают зрителям, что Томас видит мир иначе, не как другие люди. Его особая оптика волшебна и наделяет окружающее красотой: например, он видит тропических рыбок в каналах Амстердама, опавшие с деревьев листья летом. Автор нигде не указывает точно на особенности психического развития героя, но его гиперактивное воображение дорисовывает к реальности то, чего нет, фантазии его оживляют неживое. Они окрашивают темноту яркими красками, превращая обыденные предметы в нечто иное: в неброские оттенки коричневого и серого врываются красными воздушными шарами тропические рыбки, скачут теннисными мячами зеленые жабы, пачкой ярко-желтой бумаги осыпаются листья.

Возлюбленная Томаса Элиза тоже особенная — у нее кожаная скрипучая нога и только один палец на руке. В спектакле образ усилен вычурным внешним видом героини: она лохматая, зажатая и дерганая, с ломаной испуганной пластикой. Тем не менее Томас видит в ней самую красивую девушку на свете. Для протеза ноги режиссер еще на этапе эскиза придумал очень точный ход, работающий и на особую пластику актрисы, и на визуальные фантазии героя, — он ставит девушку на один пуант.

Художник «Книги всех вещей» — Игорь Каневский, их совместные с Устиновым работы на небольших сценах — и «Книга…», и «Город Эн» (Прокопьевский драматический театр) — чрезвычайно точны и удивительны в своей простоте и изобретательности. Есть у этих двоих особое взаимочувствие, и отчетливее оно подчеркивается, когда Каневский подключается уже после эскиза и развивает, уточняет ход мысли Устинова, как было с обеими этими работами. Так же плотно и продуктивно Артем работает с Асей Бубновой: вместе они создали самые масштабные, зрелищные и сложно стилизованные постановки: «Аламжи» (Бурятский национальный театр драмы им. Х. Намсараева), «Сказки Черного леса», «Вий / За чертой» (Русский драматический театр Удмуртии) — при этом декорация в них лаконична и многофункциональна. Тотальную сценографию можно было увидеть в совместной работе с Юлианой Лайковой в Тверском ТЮЗе, где они поставили «Зверский детектив» по книге Анны Старобинец. Дальний лес, где обитают герои, был плотно засажен причудливыми деревьями, оттого напоминал одновременно и игровой мир Майнкрафт, и детские поделки из пластилина.

На первый взгляд особняком в творчестве Устинова стоит спектакль «Научи меня летать» Няганского ТЮЗа, один из первых в его карьере. Постановка по сказке Екатерины Гороховской, пожалуй, самая детская и самая сказочная из всего, что Устинов ставил до и после. Уже там слышалось то, что для режиссера важно, — сказка, скорее всего, будет грустной и страшной, про потерю и возможность ее пережить. Необязательно про смерть, хотя тогда было про смерть. И еще — это был кукольный спектакль. Художница Наталия Бурнос придумала трансформирующийся мир, похожий на компьютерную игру, где главного героя окружали маски, а сам он был полноценной планшетной куклой.

После Нягани так близко к «традиционному» жанру театра кукол Устинов не подходил, но независимо от того, для какого возраста и какой материал он ставит, в его спектаклях всегда есть внимательная и затейливая работа с предметом. Как у кукольника — вещь становится партнером. В «Аламжи» по бурятскому героическому эпосу действие происходит в столярной мастерской, и все персонажи выполнены из подручных вещей — деревяшек, проволоки, канатов и гвоздей. Так, Мангадхай — многоголовое чудище — здесь деревянная рейка с вбитыми в нее гвоздями, а солнце — циркулярная пила.

В «Городе Эн» по роману Леонида Добычина, помимо куклы главного героя, создана очень подробная предметная среда — со старыми детскими игрушками, открытками и прочим хламом памяти, как на чердаке. В рамках читок проекта «ВСЛУХ» в РАМТе Устинов создал эскиз по книге Анны Анисимовой «Музыка моего дятла» про незрячую девочку. Эскиз проходил почти в полной темноте и был очень тактильным: на застеленном черным столе актеры рассыпали пуговицы, каштаны и шишки, а свитер главной героини был расшит крупными бусинами. Все это перебирали руки актеров — свет настольных ламп именно их выхватывал из темноты. Разве что действие «Снегурочки» разворачивается на поворотном круге непривычной для Устинова совершенно пустой сцены.

Кроме подробного предметного мира, спектакли Устинова отличает музыка, драматургию которой он всегда выстраивает сам. Это не иллюстративный саундтрек — плотная вязкая звуковая структура работает на тягучую атмосферу междумирья. Под дарк-эмбиент Brabmles самое то потеряться в темном лесу собственных фантазий. В спектакли Устинова крепко вплетены песни Синекдохи Монтока и особенно ИльиМазо, с их не похожим ни на что нездешним звучанием нестройной, неконвенциональной красоты. Оба автора — ровесники Устинова и в текстах своих сплетают схожие мотивы — сказки и быта. Так, в их музыке перелив хрустальных колокольчиков оборачивается ударом палки по ряду опустошенных бутылок. «Да, сынок, я точно волшебник, просто магия — игрушечный меч. А смерть — настоящая», — поет песню Синекдохи Монтока «Батя» Иисус в финале «Книги всех вещей», и сама эта строчка как нельзя ближе творчеству Устинова.

Может, такое время, что взрослых не существует, что многие сегодня так и не взрослеют, оставаясь на переходном уровне. Этому нет оценок, режиссер не выносит никому вердикт, наоборот — находится где-то рядом, на соседней скамейке. Не защищая и не укрывая, но показывая, что так тоже может быть и это нормально. Необязательно быть сильным, давать отпор, лезть в драку.

И может, поэтому самые близкие Устинову герои — персонажи пьес Константина Стешика: одинокие потерянные люди, которые продолжают жить. У них с белорусским драматургом вообще предельно схожее ощущение одиночества. Пьесы Стешика продолжают линию страшных сказок — герой «Спичек» (ТЮЗ им. А. А. Брянцева) сам живет в такой, окруженный жуткими птицами и волками-собаками, а на ночь читает страшные сказки дочери. Герои спектакля «Друг мой» (Челябинский Молодежный театр) бредут в огромном пустом пространстве без начала и конца, и долгий их путь — такой же наэлектризованный саспенс от одного волка к другому. Порой кажется, что герои подростковых спектаклей Устинова выросли и стали героями пьес Стешика.

Летом 2023-го в рамках Второй Дальневосточной Летней школы Устинов поставил эскиз в Хабаровском ТЮЗе — «Письма только для своих» по сказкам Тоона Теллегена. Герои сборников нидерландского писателя — животные с человеческими проблемами. Команда эту историю обыграла — эскиз начинался с поклонов актеров, которые на сцене играли людей, а в гримерке сняли человечьи маски и стали самими собой. Сборник сказок получился пронзительным и ироничным, с целой россыпью находок — грустные сказки взрослых уставших людей, совершенно неспособных разобраться в своих чувствах. Среди них была, например, сказка про жука, который решил поднять мир, никого не предупредив, — ну такой, навозный жук. А звери ему и говорят — жук, пожалуйста, поставь мир на место.

Уязвимость становится силой, когда ты можешь, сохранив ее, сохранить тем самым себя — такого вот неидеального, другого, непохожего на остальных. Через это герои Устинова достигают свободы, выходят из страшного леса. В обществе, где решает сила, такая позиция считается проигрышной. Но истории тех, кто не отвечает агрессией на агрессию и признает за другим право видеть мир иначе, — истории про по-настоящему сильных. Тех, кто от силы отказался и с уважением признал несилу другого. Тогда никто не возжелает схватить мир и перевернуть его.

Ноябрь 2023 г.