Ирина Селезнева-Редер Почему вы выбрали клоунский театр? Как приходят к такой жизни?

Ольга Елисеева Каждый по-разному. Понятно, что все поступали на Моховую, кто-то где-то слетал. Вдруг стало известно, что «Лицедеи» решили набрать свой первый курс. И мы, все, кто об этом прослышал, отправились туда, несмотря на то что конкурс был просто огромным.

Я мечтала поступить, ведь я очень любила театр «Лицедеи», и в том, что касается меня, все сошлось. Изначально на курсе нас было 25 человек, но кто-то уже 1 сентября не пришел, поняв, что будет тяжко, кто-то в процессе отлетел. И нас осталось шесть человек, и каждый пришел в «Лицедеи» из другой профессии: Юля Сергеева была реанимационной сестрой, Саша Гусаров — кукольником, Касьян Рывкин (которого сейчас нет в театре) — музыкантом, Марина Махаева — режиссером массовых праздников, а я — дипломированным детским психологом. Вот мы и собрались тогда, и всем было уже за двадцать, мне было двадцать три, но я всем врала, что мне меньше. Даже в театральный институт в таком возрасте не очень-то берут. Так мечта воплотилась в реальность: мы все знали о «Лицедеях», любили их, а я так вообще была фанаткой. Фильм «Как стать звездой» я смотрела не знаю сколько раз. Мне было лет двенадцать, когда он вышел, и все, что они там вытворяли, мне очень нравилось — я, наверное, никогда так не смеялась. И спрашивала маму: мол, это что — работа такая? А она — чушь какая-то! Но я очень это любила, и нужно сказать, что есть вещи, заложенные генетически, — идиотизма во мне очень много. И вот этот идиотизм нашел свое воплощение, когда я поступила в «Лицедеи» и кардинально поменяла свою жизнь. Ведь с дипломом психолога я могла пойти по другой стезе. Но я была счастлива безумно, что жизнь так поменялась. И я жила там, впитывала эту эстетику, ведь как таковую клоунаду нам не преподавали. У нас не было такого — «вот сейчас клоунада у нас». Нет, у нас было актерское мастерство. У нас был мастер Александр Николаевич Николаев, и с ним мы постигали азы актерского мастерства в том классическом виде, в котором это можно себе представить. И мы учились, ходили на Моховую, занимались по всем предметам. К нам приходили Александра Александровна Пурцеладзе, Лев Иосифович Гительман. Но наряду с этим в театре «Лицедеи» со времен Вячеслава Ивановича Полунина есть такая штука, которая называется «бяки», где все, включая студентов и состоявшихся артистов, собираются под крышей этого мероприятия и показывают все что угодно. Это могут быть зарисовки на любую тему, например про насекомых. Из этих маленьких скетчей, на которые всегда приглашались только свои — родители, друзья, братья и сестры, мы интуитивно улавливали то, над чем смеются, дорабатывали и вписывали их в рамки какого-то спектакля.

Селезнева-Редер Что стало главным при выборе «Лицедеев»? Вам хотелось так же жить или так же смешить людей?

Елисеева Я не знаю. Главным не было на тот момент ничего. Само имя «Лицедеи» во мне все перевернуло. Я помню, что, когда я поступала, какой-то экзамен совпал по времени в «Лицедеях» и на Моховой. И я точно решила, что я не пропущу именно «Лицедеев».

Я с детства запомнила, что мне очень нравится, когда надо мной смеются. Если вкратце, то меня мама на все лето отдавала в пионерские лагеря. Знакомая ситуация для всех детей Советского Союза. Я поначалу писала слезные письма, а потом адаптировалась. А там были разные конкурсы. И вот я помню, мне было девять лет, и мы решили участвовать в конкурсе инсценирования басни. Наш отряд выбрал «Ворону и лисицу». Лисицей стала красивая высокая девочка, ей сделали роскошный хвост. А вороной никто не хотел быть. И я подняла руку. Я помню это выступление — это был мой первый выход на большое количество зрителей. Мне сделали какой-то начес, я придумала какую-то харю. Помню, что, когда открылся занавес (а я сразу уже сидела на стуле с начесом), все стали смеяться. И я первый раз подумала — вот это кайф. А в конце сымпровизировала и упала на лежащий внизу хворост. Все это хрустнуло, впилось мне в попу, но все так смеялись! И мне это очень понравилось. С тех пор я во всех своих лагерях участвовала во всех конкурсах, которые были связаны с выходом на сцену. Я и сейчас это очень люблю — когда и я ржу, и надо мной ржут.

Селезнева-Редер Это очень интересное высказывание, потому что даже в цирке иногда говорят, что клоун — человек недобрый. Ведь над ним все время смеются, и он, чувствуя некоторую обиду на свою участь быть всегда смешным, становится язвительным и обидчивым.

Елисеева Это какой-то бред сивой кобылы.

Селезнева-Редер А для вас то, что над вами смеются, — это комплимент?

Елисеева Естественно. Я помню, во времена «Лицедеев» высшим комплиментом считалось, если говорили «ну ты была полная дура». Ведь если над тобой смеются, значит, ты попал в точку. Есть знаменитая история: клоун пришел к доктору и жалуется, что ему грустно, жизнь плоха, надежд нет. Доктор ему советует сходить в цирк и посмотреть там на одного очень смешного заезжего клоуна. И этот пациент говорит — я и есть этот клоун.

Селезнева-Редер Да-да, это знаменитая история о Дебюро. А чем клоунский театр отличается от обычного?

Елисеева С одной стороны, всем, с другой, вроде и ничем. Наш клоунский театр рассчитан на то, чтобы задевать те же самые струны, что и драматический театр или другое искусство, например балет. Схожесть в том, что на все может быть отклик или его может не быть.

Селезнева-Редер Клоунский театр смешит не так, как драматический?

Елисеева Отличие очевидно — мы не разговариваем. У нас нет вербальной составляющей. Мы разговариваем так, будто человек немой. И в этом смысле мы доступны для всех без перевода.

Селезнева-Редер А физическая клоунада сложнее разговорной?

Елисеева Сложно сказать. Мы выбрали физическую клоунаду. Но вот скоро сделаем разговорный спектакль. Я подумала, если у нас свой театр, почему бы нам не заговорить: меня же никуда не приглашают как драматическую актрису, так я решила сама себе роль написать, мне же никто «нет» не скажет (смеется)…

Если ты хочешь быть понятым, сложно все. Неважно, говоришь ты со сцены или не говоришь. Если добиваться полного погружения, то это мучительный процесс, неважно, что ты делаешь — клоунский спектакль или не клоунский. Это всегда пот, кровь и нервы, которые зритель не должен заметить.

Селезнева-Редер Почему тогда вы выбрали физическую клоунаду?

Елисеева Я не выбирала. Так случилось. Момент выбора был только между Моховой и «Лицедеями». Я выбрала безоговорочно последних, потому что поняла, что только у них мой идиотизм может в полной мере вырваться в жанре клоунады. И надо понимать, что театр «Лицедеи», равно как и мы, их ученики, — это театр авторский. И все, что мы видим на сцене, это все придумано самими артистами. Просто мы, когда создаем спектакль, сначала придумываем, разрабатываем персонажей и уже потом, собрав историю, зовем режиссера. Наш первый спектакль «Семьянюки» делал Юрий Ядровский, «Экспресс» — Яна Тумина, «Лодку» и «AMOREnaMORE» — Сергей Бызгу. Мы показываем обычно черновую работу, и режиссер смотрит на нас… Вот Юра Ядровский первый раз посмотрел, снял очки и сказал: «Фигня полная… Но! Будем работать». И мы воспряли.

Селезнева-Редер А почему он так сказал?

Елисеева Нужно знать Юрино чувство юмора. В этом был и стеб тоже. Ведь что такое актер без режиссера? Ничего, даже в клоунском варианте. На мой взгляд, человек, находящийся на сцене, не может себя видеть со стороны.

Селезнева-Редер Это очень редкая позиция для клоунского театра. Почему вы так нацелены на работу с режиссером?

Елисеева Потому что каждый должен заниматься своим делом. Невозможно адекватно оценить то, что ты делаешь, находясь непосредственно в процессе. Можно сколько угодно снимать на видеокамеру, понимать находки, но взгляд со стороны человека, с которым мы на одной волне, приносит совсем новое и важное. Благодаря режиссеру всегда находятся новые пути. Тебе кажется, что вот, все найдено, лучше некуда, а когда работаешь с режиссером, рождаются неожиданные вещи. И я тогда думаю: а что же мне это в голову не пришло! Но вот не пришло, потому что я внутри, хожу по сцене, что-то играю, но не вижу себя.

А режиссер видит и говорит: «Картина красивая, но как-то косо висит, поправить надо».

Селезнева-Редер Вы работали с тремя очень разными режиссерами. Юрий Ядровский — представитель концептуальной режиссуры, Яна Тумина — апологет театра художника, а Сергей Бызгу, как артист, очень точно чувствует актера. Вам и так, и так интересно?

Елисеева Не было в этом никакой задумки. Когда мы делали «Экспресс», часть артистов хотела, чтобы мы работали с Юрой Ядровским, часть — с Яной Туминой. Чаша весов склонилась в сторону Туминой, мы с ней сдружились и стали вместе работать. Она всегда говорила — с вас клоунада, с меня история. И это было все очень прозрачно и понятно. У Яны же все очень атмосферно. Но у нас в какой-то момент разлад в коллективе пошел, что вообще-то нормально, это бывает. В общем, два артиста не захотели исполнить режиссерский замысел. Но при всем при этом спектакль прожил свою яркую и интересную жизнь.

А «Лодку» должен был делать Юра Ядровский, но он умер. И мы, не будучи близко знакомы с Сережей Бызгу, рискнули позвать его к нам режиссером. Нам всегда важно донести до режиссера то, что мы хотим рассказать и почему. Сережа с нашего показа считал историю «Лодки», и мы стали вместе делать спектакль.

Селезнева-Редер «Лодка» имела феери-ческий успех за рубежом, и ее слава пришла к нам из-за границы, как мне кажется. Спектакль проехал все вплоть до Авиньона. Как такой клоунский театр принимают за границей и у нас? Есть ли разница?

Елисеева Нету разницы. Первый раз мы приехали за границу под именем «Лицедеев» в 2001 году, заявили о себе. А в 2005 году мы первый раз поехали на Авиньонский фестиваль, где выступили с огромным успехом, и начались контракты, и мы сами этому очень удивились. Вообще свое летоисчисление как «Семьянюки» мы ведем с 1997 года, то есть с того года, когда мы вместе собрались. Мы с тех пор командой, семьей так и идем вместе эти двадцать пять с лишним лет, что очень ценно. И вот тогда у нас появились контракты, мы были невероятно востребованы. Почти 17 лет подряд мы с сентября по июль с небольшими заездами в Петербург ездили по загранице. Хочется, конечно, сравнить русскую и французскую публику, но разницы нет.

Селезнева-Редер А как же мнение Славы Полунина, который всегда говорит, что темпоритм гэгов в каждой стране свой?

Елисеева Если брать, например, Китай, то там да. Там иное восприятие нашего юмора. Мягко назовем его — никакое. А если мы говорим о европейской публике и русской, то здесь наше чувство юмора и европейское совпадают. А в Польше так вообще — ты только вышел, а над тобой уже смеются. Начинаешь сомневаться, нормальные ли люди в зале (смеется). Мы когда туда приехали, это было для них очень в диковинку, жанр этот не был развит вообще.

Для меня европейская публика ничем не отличается от русской. Реакция появляется в конкретных местах спектакля. И если вдруг она неожиданная, значит, ты просто сыграл чуточку по-другому, партнер тебе подыграл, и вот уже публика среагировала иначе.

Селезнева-Редер В ваших спектаклях есть режиссерская канва и есть ваши клоунские гэги. А как рождаются импровизированные гэги и что вообще такое — клоунская импровизация?

Елисеева Это может происходить в спектакле, который мы играем много-много лет. Но посреди него вдруг тебя осеняет. Вот обычно, к примеру, платок падал и ты уходил, а тут ты вдруг решаешь этот платок поднять с томным видом. Кажется, это вообще ни о чем, ничего смешного. Ведь часто говорят — опишите свой номер. Ну описываем — «выходит женщина со скрипкой, садится на стул, начинает играть по нотам, отыграла, поклонилась, ушла». Мне в ответ — «погодите, ведь это клоунский театр». Ну да, клоунский, а как я опишу? Такие просьбы — это издевательство. А как описать балерину? Кто поймет художественную ценность и масштаб ее мастерства, если это просто написано на бумаге?

Селезнева-Редер Возвращаясь к европейской славе и вашим успешным гастролям. Над чем смеются люди?

Елисеева Над собой. Над ситуациями, которые узнают. Зритель смеется над собой или над соседом, над своим другом. Что вызывает смех? Нелепость, смешная ситуация, в которой оказывался каждый. Смешон любой выход из этой ситуации, который может быть таким же нелепым. Это не то, что называется дурной клоунадой, — вот кто-то упал, и все ха-ха-ха. Хотя даже из этого тоже можно развить очень много. Клоунада, в которой нет развития, однозначно глупая клоунада.

Селезнева-Редер А как развивается клоунада?

Елисеева Условно говоря, вот ты вышел, споткнулся и ушел. Ну да, споткнулся. Можешь споткнуться, пройти два шага и посмотреть, обо что споткнулся. Или вернуться и пройти это же место, уже не спотыкаясь. Или ударить по этому месту и отыграть, что тебе прилетела отдача. Самая маленькая мулька может быть развита до состояния чего-то большого. Это к вопросу об импровизации, ведь в спектаклях такое часто рождается.

А еще у нас есть так называемый «зеленый» спектакль — это когда мы отъездили большой тур в три-четыре месяца и играем заключительный спектакль, «зеленку». И тебе, твоему партнеру позволено вытворять в нем что угодно, подшучивать. Из-за этих «зеленок», где все внезапно, рождаются импровизации, а потом они и закрепляются в спектакле.

Селезнева-Редер У вас есть система постоянного тренинга или вы работаете тогда, когда хотите делать новый спектакль?

Елисеева Тренингов у нас точно нет. Мы всегда находимся в творческом процессе. Если у кого-то что-то рождается, мы созваниваемся и встречаемся. Есть идея — начинается работа над ней. У артистов это называется читка, а мы все, что придумали, рассказываем. Например, что хотелось бы представить вот такой персонаж или вот такой. И мы вспоминаем в том числе тех персонажей, которых мы сыграли под крышей «бяк», и возвращаемся к ним. Геометрию и внешний вид персонажей мы придумываем сами. У нас в костюмерке огромное количество шмоток, из которых мы графически себя делаем. Делаем прически, грим. Это тоже важный элемент в репетиционном периоде. А потом уже, когда мы находим силуэт, мы призываем какого-нибудь нашего любимого портного, который нам все шьет.

Селезнева-Редер В вашем театре для меня есть очень важный нюанс — у всех ваших артистов отсутствует клоунская маска. Ведь маска — это важная клоунская принадлежность. Она есть, например, у «Лицедеев», где у артистов есть некий постоянный образ, который кочует из спектакля в спектакль. Вы в каждом спектакле разные. Объясните, как так вышло.

Елисеева Это к вопросу, чем драматический театр похож на клоунский. Скучно из спектакля в спектакль существовать в одном персонаже. Поэтому, с моей точки зрения, новая история предполагает поиск нового персонажа. Но при этом этот персонаж выступает как клоун.

Селезнева-Редер То есть вы отталкиваетесь от физической комичности положений, а не от того, чем насыщена маска.

Елисеева Мне на это не ответить. Системы нет точно. Это такой интуитивный поиск. Все наши спектакли, а их немного, так или иначе связаны с тем, что у нас происходит. Вот наша дипломная работа «Семьянюки» — это все ситуации из нашего детства. «Экспресс» — это спектакль-воспоминание, спектакль-мечта. «Лодка» — это спектакль, созданный в критический для нашего коллектива момент, когда ушли два артиста. И мы оказались сами себе психологи и вышли из этой ситуации с помощью этого спектакля. Его тема — это то, что мы сами испытали.

Толчком может быть любая ситуация. Или музыка, например. Из нее вдруг может родиться ореол образа, в который надо только чуть-чуть вложить — и он заживет. Я знаю, что многие странно к этому относятся, но я верую, что мы являемся некими ретрансляторами. Потому что в голову иногда такие приходят мысли, что самой себе удивляешься, как можно было до такого додуматься.

Селезнева-Редер Мне кажется еще, что у вас программная позиция в отношении клоунады. Сюда, конечно, относится и вопрос клоунской маски тоже. Считается, что клоун — это уникум, их много не рождается, потому что клоун — это внутреннее сложное устройство и философия. А у вас, получается, сразу пятеро таких народилось, да они еще и вместе. Есть понятие соло-клоуна, но вот вы сольно работать не хотите, вы работаете сообща. Как это получилось, что вы все нашли друг друга?

Елисеева Мы можем работать сольно. Но всегда интересно работать в команде. Почему нас пятеро сошлось? Это так было Господу Богу угодно. Мы дружим не только в театре, но и в жизни. И у нас есть тост: «Спасибо Господу Богу, что нас соединил». Истории, кто как пришел к нам, очень разные и странные. Например, Саша Гусаров в сложную жизненную минуту, стоя на улице, попросил Бога подать ему знак, чтобы понять, что делать. И в эту минуту из ближайших ворот вышел Анвар Либабов, купил какой-то хлеб и обратно в эти ворота ушел. Саша сказал: вот он, знак. И пошел поступать в «Лицедеи». Я очень верю в то, что пути Господни неисповедимы. Иначе все это никак не объяснить. Мы — большая семья.

Селезнева-Редер А как вы относитесь к идее о том, что клоуны рождаются только в определенных странах? Во Франции, в Италии рождаются, а вот в Польше не рождаются. Россия — страна, в которой постоянно рождаются клоуны, и таких, которые имеют мировую известность, довольно много. Почему, как вы думаете?

Елисеева Менталитет у нас такой. Что спасало русский народ всю жизнь? Его сила и его ироничное отношение к себе, к ситуациям. Смех спасал. Нашу страну вообще спасает смех. Даже у самых серьезных тем нет границ, на эти темы можно иронизировать. Может быть, это дурацкое объяснение, но, какой бы сложной ситуация ни была, смех помогает. Даже когда хоронишь дорогих людей. Мы, к сожалению, время от времени хороним наших близких, коллег в том числе. Это невыносимое горе, но, собираясь на поминках, вспоминаем разные истории, связанные с ушедшим человеком… Много смешного и светлого вспоминается. Хохочем, вспоминаем и снова хохочем. Это такой светлый смех сквозь слезы. Смех сквозь слезы — это неотъемлемая часть души русского человека. Может, и юмор у нас такой — непонятно, в какой момент плакать, а в какой смеяться! И этот переход от слез к смеху и наоборот без видимой границы — тонкая материя. Потому что где есть боль, всегда возникает улыбка, благодаря которой ты с этой болью справляешься. У нас щемящая клоунада, если можно так сказать.

В том, что в России появилась такая щемящая душу клоунада, большая заслуга Вячеслава

Ивановича Полунина. Это он в наших широтах, на территории Советского Союза открыл пантомиму, открыл клоунаду. После приезда Марселя Марсо в 1968 году Вячеслав Иванович загорелся этой идеей, увидел то, что давно искал. В результате он набрал студию, и Лейкина, и Соловьева, и Либабова. Много учеников вылетело из-под его крыла. А мы к Полунину всегда с пиететом относились. Он приходил к нам на «Лодку» в Авиньоне, нам было очень приятно.

Надо еще понимать, что в нашем клоунском жанре нужно уметь расставаться даже с тем, что ты сотворил. И если номер не влияет на историю спектакля, это надо делать безболезненно, не думая о том, что ты как-то ущемлен. Может быть, потом его можно будет вставить в другой спектакль, немножко адаптировав к другой теме. Та же «Лодка» шла у нас два часа, и это было очень долго. Потом мы ее сократили до одного часа сорока минут. А потом поехали в Авиньон, где формат час двадцать и ни минутой больше (там же по восемь спектаклей на одной площадке идут один за другим, и время на все строго ограничено). И пришлось сократить, и спектакль стал от этого только лучше. Мне наш жанр нравится именно этим — ты с самого начала вовлечен, пишешь историю, дорабатываешь, а потом оформляешь вместе с режиссером. Это все прекрасно.

Селезнева-Редер Какова технология клоунского спектакля? Вот в драматическом театре есть текст, а у вас что вместо текста?

Елисеева Текст. Когда мы репетируем, то все проговариваем. До смешного — иногда прямо хочется разок сыграть наши спектакли со словами. Что мы при этом несем, это не передать. (Далее следует непередаваемая миниатюра в исполнении Ольги Елисеевой, как и что говорят на репетициях артисты и во что это потом пластически и мимически трансформируется.) Чтобы отыграть оценку, нужно ее проговорить. И только потом она уходит во внутренний монолог. Но все идет только через речь.

Селезнева-Редер Валентин Гнеушев, наш знаменитый цирковой режиссер, настаивает на том, что тело, пластика выражают смысл еще до того, как сказаны слова…

Елисеева Тут спорный момент. Системы нет. Когда мы что-то делаем, мы делаем все со словами. И когда ты закрываешь рот на спектакле, ты уже понимаешь, с каким посылом обращается партнер. Я слышу, как он звучит. (Здесь снова следует непередаваемая миниатюра.) Мы думали написать пьесу «Лодка», то есть записать все, что мы там говорим. Это будет пьеса, наполненная глубоким идиотизмом.

Селезнева-Редер У вас специфическая публика, и я это очень чувствую, когда прихожу к вам или к «Лицедеям». У вас стены трясутся от смеха. А в драматическом театре мы последние лет десять, а может, и больше практически не смеемся. Комедий на больших сценах, если не считать антрепризу, не осталось. Что происходит?

Елисеева Я не знаю. Хотя я иногда смеюсь в драматическом театре, например, над актерской игрой. Когда играют Оля Альбанова, Сережа Уманов, Таня Рябоконь, Денис Пьянов, Сергей Бызгу. Комедии, такие, чтобы на разрыв, не рождаются сейчас. Но артистов с невероятным комическим дарованием много. И это счастье — смеяться над их потрясающей игрой.

Селезнева-Редер Над чем сегодня смеяться?

Елисеева Надо всем. Это внутреннее ощущение. Мы не смеемся над тем, над чем не стали бы смеяться в реальной жизни. Нельзя шутить над тем, от чего в плане физической и душевной боли страдают люди. Надо всем остальным смеяться можно.

Селезнева-Редер У нас в городе много клоунских театров — «Комик-Трест», «Мимигранты», «Лицедеи», ваш театр. Два года назад я их все обошла, но текст писать не стала, потому что живого практически не нашла.

Елисеева У каждого названного театра есть благодарная публика, которая получает свою восторженную эмоцию, а значит, этот театр имеет право быть. А кому не нравится, тому и ходить не надо в такие театры. Знаете, клоунада специфический жанр. Как мы говорим, если отсутствует орган, которым можно увидеть клоунаду, то он и не появится. К нам тоже приходят зрители, которые возмущаются. Одна зрительница негодовала, что у нас на сцене лифчик висит, она вот свои вещи по дому не разбрасывает. Это смешно слушать. (Далее следует клоунская миниатюра в лицах о диалоге, состоявшемся со зрительницей, которая также возмущалась курением на сцене.) Бывают такие люди. В такие моменты думаешь: а кто же действительно из нас дурак и клоун? Мы или эта женщина, которая в абсолютной одержимости доказывает нам, что висящий лифчик, вписанный в интерьер декораций, чудовищен! А когда мы сказали, что ее сын смеялся громче всех на спектакле, она после мхатовской паузы заметила: это вообще неважно! Каждому свое. Кому-то после спектакля запомнится только лифчик, а кто-то выйдет после просмотра с невероятными позитивными эмоциями! Но мы, клоуны, несмотря ни на что, гордо несем прекрасное нашим зрителям.

Селезнева-Редер Да, залы в клоунских театрах полны. Вопрос, насколько в этом есть художественная динамика.

Елисеева Тут тоже все непросто. Кому-то кажется, что театр остановился, а изнутри ощущается движение. Остановился в чем? Клоунскому театру всегда сложно — тяжело все время придумывать то, что будет смешным. Тут надо рассчитывать на собственные силы и на озарение, вдохновение. Учитывая то, что мы все время крутимся, чтобы выжить как театр, бывает, что о творчестве забываешь и остается одна мысль — где найти деньги на аренду. Хорошо, конечно, было бы перейти к репетиционному периоду, но это невозможно, потому что театр то выселяют, то выгоняют, то у него вообще нет денег и непонятно, что делать. Как в такой ситуации творчеством заниматься? И тогда ты думаешь — а где я тот, который раньше фонтанировал идеями, где вообще я. Чтобы клоунские театры не стояли на месте, их нужно поддерживать. Да, зритель приходит, говорит, какие мы молодцы, герои и так далее. Но вот то, что мы недавно с трудом получили грант, позволило нам именно творчески двинуться вперед. А обычно деньги неоткуда взять. Чтобы сделать «Лодку», мы позвонили богатому человеку, который к нам неравнодушен, и сказали, что у нас нет ничего, кроме идеи. И только благодаря финансовой поддержке этого человека, которая сама по себе чудо чудесное, нам удалось тогда сделать спектакль. Мне кажется, когда есть великое желание творить, когда есть средства и все сходится, вот тогда и рождается что-то хорошее. А когда есть желание творить, а тебе не на что, то вот это очень печальная история. Можно сколько угодно замахиваться на Вильяма нашего Шекспира, приводить тридцать человек зрителей, которые будут говорить, что все классно, но, если ты хочешь выйти на большую сцену и показать этот замах, сразу возникает вопрос аренды, света, то есть таких денег, которых нет. Где-то для спектакля на какую-то финтифлюшку тратится миллион. А у нас миллион — это полноценный спектакль. В одном театре я увидела элемент декорации и тут же подумала, что одна эта финтифлюшка стоит столько, сколько бы стоила постановка целого спектакля у нас. А потом, когда на сцене и танки появились, и декорация сыпаться начала, — тут я думала, что на такие деньги мы бы творили круглосуточно. Мы часто выруливаем только благодаря друзьям, находчивости, пониманию наших коллег, которые представляют себе, что такое выживать в наших условиях. Одно дело актер-клоун, работающий сольно, — он может взять чемоданчик и поехать с ним выступать. Другое, и очень непростое, дело, когда ты держишь пусть маленький, но свой театр.

Селезнева-Редер Но это ваша позиция — иметь свой театр?

Елисеева Да, конечно, это наша позиция.

Селезнева-Редер И его миссия в чем?

Елисеева Ничего нового я тут не придумаю. Она в том, чтобы сделать лучше, ярче жизнь любого человека. Театр и вообще искусство, творчество — они же спасают. Это спасательный круг для любого человека, как мне кажется. Уйти, отвлечься, остановиться, выдохнуть. А если ты еще останавливаешься в театре, у тебя в мозгу происходят важные процессы, даже если это плохая — ну ладно, не совсем плохая — постановка. Когда видишь хорошую актерскую игру — это магия. Она завораживает, человек отвлекается, и когда он целиком погружен в то, что видит и слышит, — вот это самое важное.

Селезнева-Редер А клоун — особенный человек и артист?

Елисеева Я бы не говорила о какой-то особенности. Он просто человек, который по-другому не может.

Июль 2023 г.