Оперу «Мистерия апостола Павла» Николая Каретникова впервые представили как постановку в Концертном зале Мариинского театра в рамках программы IX Московского пасхального фестиваля. Режиссер Алексей Степанюк и художник Семен Пастух колоритно изобразили на сцене мерзость запустения.

В сюжетной канве оперы-мистерии, написанной в 1987 году в русле авангардизма, на первый взгляд, немного драматургических узлов. Злу ничто не мешает творить свои дела.

Сначала Нерон приказывает устроить оргию, затем неугодного апостола Павла заключает в тюрьму, чтобы не мешал творить бесчинства, потом казнит его, а в завершение кончает жизнь самоубийством. Слова апостола, которые он произносит в одиночестве заточения, в торжествующем хаосе не слышит никто, кроме разве что терпеливого слушателя.

Понятно, что партитуру такой «Мистерии» облекать в сценическую плоть — задача не из легких. Непопулярное произведение стоило бы оставить в форме концертного исполнения, к тому же эта опера так похожа на ораторию. Но раз дана задача, значит, ее надо решать.

Режиссер и художник со страстью, словно в последний раз, ухватились за возможность показать грех во всем его великолепии. Так прямолинейно, как это делали в нравоучительных рисунках во времена Средневековья, чтобы было понятно самому темному простолюдину, которому следовало бы убояться мучений ада. Так живописно, со множеством деталей, как рисовал падение человека и связанные с этим ужасы Иероним Босх.

Ключевым «сигнальным» словом для работы фантазии постановщиков послужила тема оргии, с которой начинается опера. «Жрите! Пейте! Любите! Ублажайте глаза и уши!» — кричал параноик Нерон своим подданным в момент своего первого появления на сцене. Режиссер Алексей Степанюк опередил призыв эксцентричного императора, заставив статистов в хламидах похотливо оплетать друг друга еще до начала звучания оперы.

Войдя в зрительный зал и рассаживаясь по местам, публика подключалась к художественному контексту постановки. Коробка сцены, задрапированная по периметру черной тканью, представляла собой площадку, покрытую, словно пеплом, черными и грязно-красными лоскутами. Из нескольких мусорных баков торчали безобразные обрубки, изображавшие части тела, пасти с длинными языками. Фигуры вытянулись из баков высоко вверх, как пружины, после того как Нерон воззвал ко всеобщей оргии — и сжались в финале, после гибели обезумевшего императора.

Рядом с баками на сцене валялись ящики-телевизоры, на экранах которых появлялись то помехи, то сменяющие друг друга кадры с архивными новостями, старомодными сериалами, с крупно показанными частями лица… Все вместе создавало образ тотально, безнадежно захламленного пространства, которое хотелось срочно очистить, хотя бы пылесосом.

Действие походило на карнавал с множеством уродливых персонажей-масок — рогатых, многоглазых, зубастых, грудастых, блудливых. Возглавлял их Нерон в диадеме и женском платье. Жертвами оргиастического беспредела оставались десять полуголых юношей-мучеников и столь же несчастный апостол Павел в дерюге. Истерзанных юношей в финале увели в надмирные пределы крохотные существа с белыми гребешками — под напев «Херувимской».

Увиденное и услышанное оставило крайне тяжелое впечатление. Театральные постановки на сцене концертного зала носят характер экспериментальных и отличаются тем, что действие разворачивается слишком близко и острее воздействует. Поэтому режиссеры должны точно рассчитать степень этого воздействия, чтобы не так сильно травмировать зрителя. И нынешний сюжет, очевидно, требовал иного уровня осмысления и более объемной интерпретации.

Положение не спасала и музыка, не слишком милосердная к слушателям. К ее исполнению дирижер Павел Петренко пока не нашел нужного ключа.

Образ апостола Павла получился будто факультативным, хотя Павел Шмулевич, исполнявший эту партию, умело использовал ресурс своего окрепшего и облагородившегося баса.

Ярче всех проявил себя тенор Андрей Попов, только что ставший счастливым обладателем «Золотой маски». Он вновь показал себя уникальным острохарактерным певцом в изнуряющей партии сладострастника Нерона.