«Орхидеи».
Театр Эмилия-Романья. Театральная компания Пиппо Дельбоно (Италия).
Автор идеи и режиссер Пиппо Дельбоно.
Нельзя украшать спектакль таким количеством изречений великих, словно это и не спектакль вовсе, а страница в соцсети какой-нибудь восьмиклассницы; нельзя выбирать знаменитые монологи из Шекспира и Чехова и читать их подряд, тоже словно руководствуясь выбором школьницы; нельзя делать так много предисловий, финалов, отступлений, комментариев; нельзя так много говорить о себе, о теле, о гомосексуальности, о собственной матери, о театре, о смерти, религии и коммунистах. И если ты режиссер, нельзя так часто лезть на сцену, нельзя так много танцевать, так странно танцевать, так громко включать музыку и так кричать в микрофон.
Нельзя быть таким несимпатичным стареющим гулякой и так хотеть понравиться людям, нельзя иметь такой большой живот и так гордиться им. Кто-то еще скажет: нельзя вводить в спектакли людей с синдромом Дауна и психическими отклонениями и демонстрировать их обнаженные тела, — но по-моему, «эти» на спектакль не пришли.
Но уж точно нельзя транслировать видео со своей умирающей матерью, утешающей и приободряющей тебя из последних сил, пока ты в последний раз перебираешь в своей теплой ладони ее остывающие пальцы. Одни назовут это запрещенным приемом, а другие — просто спекуляцией. Иные не простят, что им показали смерть во всех телесных подробностях, реальную смерть, хотя они пришли в театр — смотреть на чью-то художественную искусственную жизнь. Но в любом случае — так делать нельзя. Но даже если вы так сделали, потом уже нельзя продолжать спектакль, ничего сильнее этого все равно не будет. И уж точно нельзя после этого удивлять зрителя роликом, в котором богомол, притворившийся прекраснейшей орхидеей, поедает какую-то купившуюся на красоту лжецветка муху. Так долго показывать, как нежный цветок пожирает маленькое черненькое тельце. Нельзя так требовать от зрителя реакции на все эти запрещенные приемы, так хотеть сочувствия и любви. Нельзя так мучить фестивальную и случайную публику, вызывая то желание аплодировать стоя, а то уйти, отплевываясь. Никому нельзя. Кроме Пиппо Дельбоно.
Итальянский режиссер все это позволяет себе сам. Он — еще один, а возможно, первый из всех, фрик-супергерой, который может все, чего другие себе не позволяют. Как описать фирменные черты режиссера Дельбоно? Он устраивает на сцене пляски похлеще Юрия Бутусова, он говорит о матери настойчивей Педро Альмодовара, он народнее Эмира Кустурицы (и чем-то на него похож), он (вместе с остальной своей командой) юродствует, как герои триеровских «Идиотов», он повторят свои приемы чаще, чем Николай Коляда, и так же как Коляда декларативно сентиментален.
Он разрушает театральные конвенции, играет не по правилам и совсем не заботится о формате, а потому, кажется, вызывает даже большее раздражение у фестивальной публики, чем у пришедших по бесплатным билетам стариков из пенсионных организаций.
Пиппо Дельбоно открыл новый вид дауншифтинга — театральный. Он эмигрировал из театра классического, интерпретационного и из театра (назовем его так) европейского-фестивального в какую-то свою странную театральную глубинку, дикую итальянскую деревеньку, где можно все, где царит дух дель арте, дионисийского разгула и всеобщего братания нелепых людей, влюбленных в собственную нелепость.
Какой отличный текст! Как собрала О. Кушляева в один динамично стучащий в мозг кулак все смыслы представления! Те, которые объединены в спектакле даже не личностью Пиппо (что мы знаем об этой личности? видим неприятного потного пузатого мужика, который хочет нравиться залу, плохо дышит и неприятно улыбается, слышим его самовлюбленный запыхавшийся голос, ничего он нам личностно не транслирует, ничего этот Пиппо для нас не значит… может, значит для итальянцев?…). Они, эти смыслы, элементы, наивные приемы, фактуры объединены ТОЛЬКО тем, что называется гуманизмом, толерантностью и что посылается в зал долго, занудно, но не напрасно. По мне-то это все к искусству отношения не имеет (если только Пиппо личностно что-то значит для итальянцев, если он в их контексте больше, чем актер и им интересны его банальные умозаключения…), в этом представлении нет собственно искусства (о Пиппо многие писали, что это эпатирующая любительщина, и я отчасти с этими многими согласна…). Но вот к социальному жесту, акционизму, к культуре в высоком смысле — да, конечно, имеет. И запоминается. И вспоминается. И тревожит. И все они — и Пиппо, и человек с синдромом Дауна, и дистрофик -бомж, и голые некрасивые тела,и уродливые актрисы, и вся эта физиологическая отвратность безобразного — удерживаются в сознании долго. Этот спектакль — как прививка от отвращения к патологическому миру, которую делает нам безумец Пиппо, сам болеющий спидом… Это сильная и честная прививка, да.